Юсси Адлер-Ольсен - Тьма в бутылке Страница 2

«Больше никаких гриль-вечеринок с Мортеном», — пообещал Карл сам себе и бросил взгляд в комнату на кровать Харди. С тех пор как две недели назад его старый коллега въехал в квартиру, ощущение домашнего уюта затрещало по швам. Вовсе не потому, что регулируемая по высоте кровать занимала четверть площади комнаты и частично загораживала вид на сад, и не потому, что висящая капельница или переполняющиеся мешки с мочой причиняли Карлу какое-то неудобство; даже не потому, что полностью парализованное тело Харди непрерывно испускало поток зловонных газов. Нет, причиной произошедшей перемены было чувство вины — за то, что у самого Карла обе ноги здоровые и он может перемещаться на них, когда и куда захочет. И еще ощущение, что он постоянно должен оправдываться за эту свою способность. Жертвовать чем-то. Все время что-то делать для обездвиженного мужчины.

— Успокойся, — упредил его Харди, когда они несколько месяцев назад обсуждали плюсы и минусы его перемещения из специализированной клиники спинномозговых травм в Хорнбэке. — Здесь между твоими посещениями проходит целая неделя. Так тебе не кажется, что я могу иногда обойтись и без твоего непосредственного внимания, если переберусь к тебе?

Но дело было в том, что Харди мог просто тихо дремать, как сейчас, и все же он присутствовал. Его присутствие отражалось на мыслях, на планировании дня, на словах, которые необходимо было тщательно взвешивать, прежде чем произнести вслух. Это было утомительно. А, что ни говори, в собственном доме невозможно испытывать постоянное утомление. К тому же добавлялись чисто практически вещи — стирка, смена белья, уход за внушительным телом Харди, закупка в магазинах, общение с медсестрами и представителями власти, приготовление еды. Конечно, с этим помогал и Мортен, но все же.

— Как спал, дружище? — осторожно спросил он, подойдя к постели Харди. Старый коллега приоткрыл глаза и медленно улыбнулся:

— Ну вот, отпуск и закончился. Добро пожаловать к штурвалу, Карл. Четырнадцать дней истекли, они были тяжелыми. Но мы с Мортеном справимся. Только передай привет парням от меня, ладно?

Карл кивнул. Как же тяжело сейчас Харди! Если бы кто-нибудь мог поменяться с ним местами хотя бы на один день…

Раздобыть бы где-нибудь один день для Харди.

Помимо охранников в будке, Карл не встретил ни одной живой души. Весь персонал полицейского управления словно ветром сдуло. Коридор между колоннами по-зимнему серый и неприветливый.

— Что, черт возьми, происходит? — закричал Карл, проходя в коридор подвала.

Он ожидал шумного приветствия, рассчитывал ощутить резкий запах мятной жвачки Ассада или услышать, как Роза напевает какую-нибудь классическую мелодию, но все словно вымерло. Неужели они покинули судно, пока он пребывал в двухнедельном отпуске по случаю переезда Харди? Карл заглянул в комнатку Ассада и в недоумении осмотрелся — ни фотографий престарелых тетушек, ни молитвенного коврика, ни коробок с сахарным печеньем. Даже лампы на потолке были выключены.

Он прошел по коридору и включил свет в своем офисе. Безопасные владения, где он уже раскрыл три дела и еще два оставил нераскрытыми. Место, в котором не действовал запрет на курение и где все старые дела, находящиеся на рассмотрении в отделе «Q», в целости и сохранности были аккуратно разложены по трем стопкам, согласно непогрешимой системе Карла.

Он замедлил шаг, увидев перед собой совершенно неузнаваемый полированный стол. Ни пятнышка. Ни клочка. Ни единого плотно исписанного листа бумаги, на который можно было положить уставшие ноги, а затем выбросить в мусорное ведро. Ни одного файла. Словом, все ветром сдуло.

— Роза! — закричал он настойчиво.

Голос полетел по пустому коридору. Карл, прямо как Палле, один на целом свете.[1] Он оказался последним живым человеком, петухом, лишенным курятника. Королем, готовым отдать свое царство за коня. Он схватил телефон и набрал номер Лизы, сидящей на третьем этаже в отделе убийств.

Прошло двадцать пять секунд, прежде чем трубку подняли.

— Секретариат, отдел «А», — произнес голос фру Серенсен, самой ненавистной Карлу сотрудницы. Это была волчица Ильза[2] собственной персоной.

— Фру Серенсен, — по-кошачьи мягко прозвучал его голос. — Это Карл Мёрк. Я сижу здесь в абсолютном одиночестве. Что случилось? Вы не знаете, где Ассад и Роза?

Ей потребовалась какая-то миллисекунда на то, чтобы бросить трубку. Вот паразитка.

Он встал и направился к месту дислокации Розы чуть дальше по коридору. Возможно, там удастся найти разгадку тайны исчезнувших материалов. Эта мысль казалась ему вполне логичной ровно до той мучительной секунды, когда он обнаружил, что на стене между офисами Ассада и Розы висело штук десять мягких оргалитовых плит с прикрепленными к ним делами, которые две недели назад лежали на его столе. Стремянка из полированной лиственницы отмечала место, где было приклеено последнее дело. Это было дело, которое им пришлось бросить. Уже второе подряд нераскрытое.

Карл сделал шаг назад, чтобы получить полную картину бумажного ада. Что, черт возьми, делают его бумаги на этой стенке? Ассад и Роза совсем сошли с ума? Так, может, поэтому этих придурков выставили?

Иначе быть не могло.

На третьем этаже обстановка была такая же. Никого. Даже место фру Серенсен за стойкой зияло пустотой. Офис начальника отдела убийств. Офис заместителя. Кухня. Комната совещаний. Везде пусто.

Что за чертовщина, подумал Карл. Может, была угроза взрыва? Или реформа полиции зашла настолько далеко, что сотрудников выгнали на улицу и приготовились продавать здание? Неужели новый министр юстиции рехнулся? A TV2 разогнали?

Он почесал в затылке, снял трубку и позвонил вниз охранникам.

— Карл Мёрк на проводе. Куда подевались отсюда все люди?

— Большинство на собрании в Мемориале.

— В Мемориале?! До 19 сентября еще больше, чем полгода. Зачем? Не на годовщину же интернирования датской полиции![3] Так что они там забыли?

— Глава полиции пожелал обсудить с несколькими отделами подробности реформы. Извини, Карл, мы думали, ты в курсе.

— Но я только что говорил с фру Серенсен…

— Видимо, она переадресовала звонки на свой мобильный.

Карл покачал головой. Всю жизнь они были недоумками. Не успел он переступить порог управления, как министр юстиции придумал что-то новенькое.

Он уставился на мягкое и манящее кресло начальника отдела убийств. Здесь, по крайней мере, можно побыть с закрытыми глазами без свидетелей.

Через десять минут он проснулся от того, что шеф положил ему на плечо свой кулак, мягкие смеющиеся глаза Ассада находились в десяти сантиметрах от его лица. Так, спокойствие кончилось.

— Идем, Ассад, — он привстал с кресла, — живо пошли в подвал срывать бумаги со стены. Понял меня? Где Роза?

Ассад покачал головой:

— Мы не можем, Карл.

Мёрк поднялся и заправил рубашку в брюки. Что он имел в виду? Конечно, они сейчас пойдут и сорвут. Разве не он сам определяет, что делать?

— Идем. И Розу захвати. Сейчас же!

— Подвал закрыт, — пояснил заместитель начальника Ларс Бьерн. — Осыпается асбест из изоляции труб. Приходили из инспекции по контролю за рабочими условиями. Такие вот дела.

Ассад закивал:

— Да, нам пришлось отнести вещи наверх, и нам тут не очень нравится. Но зато мы нашли отличное кресло для тебя, — добавил он, словно это известие могло кого-то утешить. — Да, остались только мы вдвоем. Роза не хочет сидеть наверху, так что она решила продлить себе выходные, но чуть позже подойдет.

Наверное, такой же эффект можно было произвести, пнув его в самую болезненную часть тела.

2

Она сидела, уставившись на свет свечей, пока те не догорели и ее не окутала тьма. Он и прежде много раз оставлял ее в одиночестве, но только не в годовщину свадьбы.

Глубоко вздохнула и встала. Она уже не замирала у окна в ожидании. Не писала его имя на стекле в образовавшемся от ее теплого дыхания круге.

Когда они встретились с ним, ее активно предостерегали. Подруга выражала свое сомнение, мать высказывалась прямо. Он был слишком стар для нее. В его глазах сидели злые занозы. Человек, на которого нельзя положиться. Поступки которого нельзя предугадать.

Поэтому она уже очень давно не виделась с матерью и подругой. От этого росло отчаяние, потребность в связи с ними стала огромна, как никогда.

С кем ей поговорить? Рядом никого не осталось.

Она смотрела на пустые прибранные комнаты, поджав губы, и на глаза наворачивались слезы.

Услышав, что ребенок зашевелился, взяла себя в руки. Вытерла нос пальцем и сделала два глубоких вздоха. Если муж ей изменяет, пускай и он на нее не рассчитывает. В жизни наверняка есть еще много всего интересного.

Муж проник в спальню беззвучно, лишь тень на стене разоблачила его. Широкие плечи, открытые объятия. Он лег и привлек ее к себе, не говоря ни слова. Теплый и нагой.