Фридрих Незнанский - Объект закрытого доступа Страница 2

— Что?

— Ваша настойчивость!

Виктория Андреевна замолчала, и Фомин нахмурился, пытаясь сообразить, как же ему следует понимать эту реплику. Подумав немного, он так ничего и не надумал и спросил прямо:

— И что это значит?

Виктория Андреевна улыбнулась.

— Какой вы глупый! — насмешливо сказала она. — Это значит, что я согласна.

— Да? — Морщинки на лице Фомина разгладились. — Ну, тогда давайте выпьем на брудершафт! Чтоб общение было приятнее, а расстояние между нами короче!

— Давайте, — игриво дернула плечом Виктория Андреевна.

Они переплели руки, сделали по глотку из своих бокалов, затем Фомин прижал к себе Викторию Андреевну свободной рукой, и они крепко поцеловались.

Вечер выдался тихим и лунным. Шагать по темному асфальту сквера и вдыхать запах разомлевших от тепла деревьев было приятно. Болдина достала из сумочки пачку «Вог». Дождавшись, пока она вставит сигаретку в губы, Фомин крутанул колесиком зажигалки и галантно поднес Виктории Андреевне извивающийся огонек пламени.

— Мерси, — сказала Виктория Андреевна.

Она элегантно прикурила — огонек осветил ее маленький аккуратный подбородок и пухлые губки — и помахала перед лицом рукой, отгоняя от глаз облачко едкого дыма.

— Поймать такси или хочешь пройтись пешком? — спросил Олег Иванович. — Вечерок-то сегодня какой славный, а!

— Да, вечер теплый, — согласилась Виктория Андреевна. — Но пешком будет далековато.

— А где ты живешь?

— Рядом с «Киевской».

— Рядом с «Киевской»? — Фомин удивленно вскинул брови. — Вот это да! Да ведь мне туда же! Я на Матвеевской живу. — Видя, что Болдиной это название ни о чем не говорит, Олег Иванович пояснил: — На электричке до дому добираюсь как раз с Киевского вокзала. Вот это совпадение, а! Стой здесь, я поймаю такси.

Машину Олег Иванович поймал быстро, что произвело на Болдину благоприятное впечатление — она любила мужчин расторопных и уверенных в себе.

В салоне такси Фомин накрыл маленькую ручку Виктории Андреевны своей широченной ладонью. Болдина посмотрела на его руку — толстые пальцы с черными волосиками, ухоженные розовые ногти, на безымянном пальце — золотая печатка с бриллиантом.

— Хорошо живете, — заметила Виктория Андреевна, кивнув на печатку.

Олег Иванович проследил за ее взглядом и улыбнулся:

— А, это. Хочешь — подарю?

— Вот еще, — фыркнула Виктория Андреевна. — Зачем мне мужская печатка?

— Продашь, а на вырученные деньги купишь себе машину.

— Спасибо, обойдусь.

Она попыталась высвободить руку, но Фомин крепче сжал ее пальцы. Затем наклонился к ней и прошептал, щекоча дыханием ушную раковину:

— Вика, ей-богу, еще не поздно поехать ко мне. Я живу один, и у меня в баре есть бутылочка дорогого французского коньяка.

— Нет, не стоит, — так же тихо ответила ему Болдина, поежившись от сладкой щекотки — чувствовать жаркое дыхание Фомина на своем ухе ей было волнительно и приятно.

— Но почему?

— Я тебя боюсь, — игриво ответила Виктория Андреевна. — Ты сразу начнешь ко мне приставать.

— Глупости! Я не такой!

— Все вы так говорите.

Фомин поцеловал мочку ее уха, затем проехался губами по ее шее. Болдина вновь поежилась и тихо засмеялась. Фомин взял ее пальцами за подбородок, повернул к себе и нежно поцеловал в губы.

— Ты живешь одна? — спросил он.

Виктория Андреевна покачала головой:

— Нет.

— А с кем?

— С мамой и сыном.

— Ты пустишь меня к себе?

— Нет. Только не сегодня. Послезавтра сын уезжает в лагерь, тогда ты сможешь прийти. Я не хочу его травмировать.

— Он что, такой чувствительный?

Болдина вздохнула:

— Ты ведь знаешь подростков, они все чувствительные в этом возрасте.

— Это точно. Но ждать до послезавтра — невыносимо. Ты такая аппетитная. И от тебя так пахнет…

Олег Иванович вновь поцеловал Болдину в шею, затем положил ладонь ей на бедро и принялся тихонько поглаживать его пальцами.

— Сумасшедший… — прошептала Виктория Андреевна, закрывая глаза. — Ведь мы здесь не одни… — Голова у нее слегка кружилась, рука Фомина была крепкой, сильной и нежной.

— Не волнуйся, водитель смотрит только на дорогу, — сказал Фомин. — А ты… ты сводишь меня с ума… — Олег Иванович перевел дыхание и скользнул пальцами Виктории Андреевне под юбку.

Спустя полчаса Фомин шагал по тротуару, мимо освещенных витрин и неоновых вывесок. На душе у него было гадко. То, что он поначалу принял за игру, оказалось правдой: Болдина действительно жила с сыном и матерью и наотрез отказалась пустить Олега Ивановича «на чашечку кофе». Все было как в плохом кино: как только такси остановилось возле дома, Вика быстро чмокнула Фомина в губы, сказала «до завтра», выскользнула из машины, махнула на прощание рукой и, пока Олег Иванович ошалело моргал глазами, скрылась в подъезде.

«Развела меня, как прыщавого подростка! — со злостью думал Фомин, шагая по тротуару. — Распалила и бросила! Какой вечер испортила, а! Знал бы, что она выкинет такой финт, подкатил бы к Светке Сидоренковой. Уж лучше толстушка Сидоренкова, чем сто грамм на ночь и холодная постель».

Дошагав таким образом до Киевского вокзала, Олег Иванович глянул на часы и, вспомнив, что следующая электричка будет почти через час, направился в вокзальную кафешку с твердым намерением накатить-таки еще грамм двести коньячку, чтобы избавиться от неприятных мыслей и вновь почувствовать себя «юбиляром» (двухсотлетний юбилей «Мосводоканала» Фомин воспринимал как свой собственный, личный праздник).

Несмотря на поздний час, а, может быть, благодаря этому, в кафе было многолюдно. Фомин уселся за единственный пустовавший столик и заказал себе графинчик коньяку с лимоном.

Хотя в меню значилось, что коньяк пятизвездочный, Фомин все же взял первую рюмку с опаской, так как никогда не доверял привокзальным питейным заведениям. Осторожно, словно опасался, что она может взорваться, поднес рюмку к лицу, понюхал, отпил немного и задумчиво почмокал губами. Затем удовлетворенно кивнул — хороший коньяк, не фальшивка.

Он уже наполнял рюмку во второй раз, когда возле столика остановился невысокий и сухопарый парень с темно-рыжими волосами и горбатым носом.

— У вас свободно? — спросил рыжий.

Олег Иванович посмотрел на незваного гостя и едва заметно поморщился:

— Занято, друг. Тебе что, места мало?

Горбоносый тонко улыбнулся.

— Места много. Людей мало. Поговорить не с кем, — объяснил он. Затем прищурился и добавил: — Вижу, один пьешь. И лицо у тебя невеселое. Я тоже один, но когда пью — компанию хочу. А сейчас я пью.

Фомин невесело усмехнулся:

— Это ты верно сказал: людей мало. В наше время настоящих людей днем с огнем не сыщешь. В глаза тебе улыбаются, а за пазухой камень держат. — Олег Иванович вспомнил усмехающееся лицо Болдиной и вздохнул: — Ладно, присаживайся.

Горбоносый уселся за стол и тут же, повернувшись к барной стойке, громко щелкнул пальцами.

Вскоре на столе появился еще один графин с коньяком, а с ним и закуски — тонко нарезанный лимон, маслины, копченое мясо и сыр.

— Тебя как зовут? — спросил незнакомца Фомин.

— Али, — представился тот.

Олег Иванович усмехнулся:

— С Кавказа?

— С Кавказа, — кивнул горбоносый. — А что, плохо?

— Нормально, — сказал Фомин. — У меня нет этнических предрассудков. Меня можешь звать Олег. — Фомин наполнил рюмки и придвинул одну Али. — Ну что, Али-Баба, давай, что ли, дернем? За знакомство.

— Давай.

Они выпили.

— Из-за бабы страдаешь? — спросил Али.

— А что, так заметно?

— Заметно, заметно. — Горбоносый сделал маленький глоток и поставил рюмку на стол. — Хорошо пьешь, Олег. Русские все хорошо пьют. Вот только драться совсем не умеют. Надерут вам чеченцы задницу, Олег. Увидишь — надерут.

Фомин вновь наполнил рюмки, опорожнил свою одним махом, поставил на стол и посмотрел на Али:

— Говоришь, драться не умеем? Гм… А что, если я тебе прямо сейчас по зубам двину, а? Это тебя убедит?

Поскольку ответа не последовало, Фомин усмехнулся и вновь взялся за графин. Но тут Али заговорил.

— Не двинешь, — тихо сказал он. — Пьяный ты. И дебелый. Наверно, за это тебя женщины и не любят. Бабам нравятся молодые и крепкие. Такие, как я.

Графин дрогнул в руке Фомина. Несколько капель коньяка упали на скатерть. Олег Иванович поставил графин на стол и тяжело посмотрел на кавказца:

— Дебелый, говоришь? — В глазах Фомина полыхнула ярость. — А ну, пойдем покурим, — глухо прорычал он.

— Пойдем, если не боишься, — пожал плечами Али. Он достал из кармана купюру, показал ее официанту, затем сложил вдвое и запихал под пепельницу.