Леонид Словин - Дело без свидетелей [журнальный вариант] Страница 2

— Этого не было.

Незаметно для себя Денисов оказался в пустоватом помещении нового магазина. Не переставая разговаривать с ним, Дмитрий Иванович встал к кассе, потом подал продавщице бидон. Купив молоко, они повернули к дому.

Заключение было категорическим.

— Это взял не карманник. Тот бы в первую очередь сумочкой интересовался, а не чемоданом. Опять же, конечно, в какую сторону сумочка откидывается, когда замок бьешь, на тебя или на потерпевшую? От этого многое зависит. И был он один! Может, даже не воровать приходил на вокзал, а по своим делам, и польстился! — По лицу Дмитрия Ивановича бродила нагловатая непонятная ухмылочка. — Он двести бумаг, что в сумочке лежали, прямо из рук выпустил. Теплыми! А чемодан с тряпками взял. Поинтересуйся, не из пригорода ли кто работает?..

— Вы уверены? — спросил Денисов; злорадство и два бесстыдно выставленных вперед негнущихся пальца старого карманного вора вызвали вдруг острую неприязнь.

— Новичок, точно. — Лицо Дмитрия Ивановича вдруг как–то сразу сникло и приобрело совершенно иное, суховатое выражение. — Я‑то давно уж другой. Работаю. Тебе и Шагалов может сказать — он меня три раза сажал, пока я сам к нему не пришел. «Хватит, — говорю, — начальник! Больше не ворую». Сейчас уже пять лет на свободе.

Говорил в основном Шагалов. Он приехал на вокзал под вечер вместе с Губенко и был какой–то особенно возбужденный и отчаянно насмешливый.

— А мы в кино были! — еще здороваясь, объявил Шагалов. — Знаешь, что смотрели? «Василису Прекрасную»! Не видел? Как там показан розыск Горыныча! Участие общественности, мероприятия инициативного розыска, задержание! Советую!

— Вы мне локтем чуть ребро не сломали во время сеанса, — улыбнулся Губенко

— Боялся, что опять что–нибудь упустишь — беззлобно сказал Шагалов и поднял глаза на Денисова — Ну, как с твоим делом?

— Немного. Понимаете — преступник не вышел сразу из зала Сейчас вы со мной согласитесь. — Денисов взял Шагалова за рукав. — Видите: у нас из этого зала два выхода, но преступник мог выйти только в тот, через багажный двор, потому что здесь, у киоска, стоял командир отделения, а милиционер ему сразу крикнул про кражу. Понимаете? Но и через двор вор не выходил. Туда побежала потерпевшая — во двор, а за нею милиционер, как только командиру крикнул. Они бы его обязательно увидели. Далеко тот уйти не мог.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Губенко.

— Из зала вор с вещами не выходил.

Губенко издал короткий смешок.

— Он пошел с вещами в автоматическую камеру хранения. У него не было другого выхода Когда его искали на улице, он был еще здесь, — Денисов кивнул на прямоугольник из стальных ящиков в средине зала, — а потом, когда все улеглось, ушел… Повезло! Рассказать, так не поверят.

— Разве у вас никто здесь не дежурит?

— Дежурный мог какое–то время быть в глубине камеры и не знать еще о краже.

Все помолчали.

— Не так давно прочитал я одну книжку, — сказал Шагалов, — и удивился: историк устанавливает факты двухсотлетней давности с потрясающей точностью. Он использует для этого такие документы о которых никакой следователь не вспомнит. Например, то, что Радищев мог присутствовать на казни Пугачева, в Москве, он доказывает хозяйственным документом на выдачу подвод и лошадей. По другим фактам подымает архивы монахов, разыскивает описание личных библиотек, семейную переписку…

Шагалов умолк на полуслове, потом продолжал:

— Нужно искать архивы, Денисов! Я, правда, не знаю, есть ли «архивы» у этих ящиков. Ну что–то должно же быть! Начни с работников камеры хранения. — Шагалов обернулся, уже уходя. — Там всегда сидят очень симпатичные люди.

Особой расположенности к себе со стороны работников камеры хранения Денисов не почувствовал и потому вначале стеснялся, но ему вежливо ответили на все интересовавшие его вопросы, а потом заведующая, запахнув на себе широкое пальто, повела Денисова на склад, где лежали невостребованные вещи. У заведующей были прямые, жесткие волосы, падавшие по обе стороны веснушчатого, без бровей лица. Она разговаривала с Денисовым, еле разжимая губы.

— Пожалуйста, проверяйте.

На длинных деревянных стеллажах лежали вещи, а сбоку, прямо на полу, — документация. Денисову раньше и в голову не приходило, что на вокзале скапливается так много утерянных вещей. Здесь были часы, фотоаппараты, сумочки и даже такие предметы, которые, казалось бы, вовсе трудно потерять — велосипеды, аккордеоны и даже один стол — новый, полированный, с густой паутиной черных прожилок.

— Неужели это все забытые?

— Других здесь не бывает.

Первая версия Денисова была простой и весьма логичной: забежав в автоматическую камеру хранения, преступник положил чемодан в одну из свободных ячеек, а потом, когда все успокоилось, взял его оттуда. В камере хранения почти всегда есть несколько пассажиров, что забыли номер ячейки или набранный шифр. Они пишут заявления и ждут, пока им откроют ячейку ключом. Такие пассажиры могли обратить внимание на вбежавшего, а может, даже запомнить его. Оставалось только установить, кто обращался девятого июли прошлого года к дежурным по автокамере.

Теперь, глядя на все это оставленное владельцами богатство, Денисов подумал, что преступник мог тоже в спешке забыть набранный шифр, а потом не рискнуть прийти с заявлением. Тогда вещи потерпевшей должны быть здесь же, на стеллажах.

Спросив разрешения у заведующей, Денисов подошел к полкам. Он искал красный фибровый чемодан с черной кожаной ручкой.

— Ваши товарищи все это осматривали по мере доставления!

— Да? — Денисов смутился. — Тогда я посмотрю заявления за девятое июля прошлого года.

Заявлений было восемнадцать; все они начинались со стандартной отпечатанной жирным шрифтом фразы: «ПРОШУ ВЫДАТЬ ВЕЩИ». В конце шла приписка: «ВЕЩИ ПОЛУЧИЛ СПОЛНА». Денисов аккуратно переписал фамилии заявителей, подумал, на всякий случай записал номера и серии паспортов. Потом вышел на платформу.

В привычной вокзальной суете он чувствовал себя свободнее, и она давно не казалась ему беспорядочной и бессмысленной, как в первые месяцы работы. На восьмой путь осаживали фирменный скорый, и с другого конца станции к нему уже тащился заснеженный электрокар с длинным хвостом почтовых контейнеров. За ним должны были подать другой — поменьше — для вагона–ресторана. К отправлявшейся электричке быстро, по морозцу, спешили женщины с ближайшей обувной фабрики. Весело перекликались мороженщицы.

Блохин сидел у себя в кабинете и что–то писал мелким неровным почерком, часто царапая бумагу. Увидев Денисова, он понимающе улыбнулся и поднял авторучку.

— Ну, как дела, рассказывай…

— Надо запросы написать. Может, кто–нибудь из них видел его…

— Какие запросы?

Денисов, запинаясь, стал излагать свою версию как можно короче и объективнее, чтобы старший инспектор не подумал, что Денисов не замечает всех ее слабых сторон. Блохин понял все сразу, но перебивать не стал, хотя лицо его стало скучным, и он с тоской поглядывал на отложенный листок с маленькими угловатыми буквами.

Наконец его терпение иссякло.

— Теперь ты убедился, Денисов, что раскрыть преступление во много раз труднее, чем его не допустить? Если каждый милиционер поймет эту простую истину, знаешь, как мы профилактику поднимем! А запросы… — Блохин усмехнулся. — Ты думаешь, кто–нибудь через полтора года вспомнит, кого он на вокзале видел? Да и клал ли преступник вещи в автокамеру? Это же одни догадки… Нет, я с такими запросами к начальству не пойду. От своего имени — берись, пожалуйста! А теперь иди — мне спецсообщение надо писать. — Он снова придвинул к себе исписанный листок. — Будь здоров, заходи!

После ужина Денисов не спеша промыл в теплой воде авторучку, аккуратно расшил общую тетрадь, припасенную для конспектов, и взялся за запросы.

Писал он долго, пока не приехала из техникума жена, и потом, когда она легла спать, поставив будильник на полшестого. Денисов. написал всем восемнадцати пассажирам. От письма к письму стиль изложения улучшался сам собой, и два последних запроса он сочинил так здорово, что пришлось первые переписать заново. Подписывал свои запросы Денисов одной фамилией, без должности и звания, и просил ответить на отдел милиции.

Рано утром, опуская письма в почтовый ящик на вокзале, он почувствовал себя легко и празднично, как будто с этой минуты всем его заботам мгновенно приходил конец.

Первый ответ пришел из Донецка уже через неделю.

«Уважаемый товарищ, — писал незнакомый корреспондент — прямо–таки по Блохину! — как видно из Вашего письма, Вы считаете, что для каждого пассажира, прибывающего на столичный вокзал, нет там ничего более интересного, как подсматривать за другими людьми…