Фред Варгас - Игра Нептуна Страница 20

— Привет, — раздался голос за его спиной.

На плоском камне над рекой сидела девушка в джинсах и курила, несмотря на раннее время. Адамберг расслышал в этом ее «привет» что-то очень парижское.

— Привет, — ответил он.

— Француз, — определила девушка. — Что ты здесь делаешь? Путешествуешь?

— Работаю.

Девушка затянулась и бросила окурок в воду.

— А я потерялась. Вот и пережидаю.

— В каком смысле — потерялась? — осторожно поинтересовался Адамберг, дочитывая надпись на камне.

— В Париже, на юрфаке, я встретилась с одним канадцем. Он предложил мне поехать с ним. Я согласилась. Мне казалось, что он классный chum.

— Чам?

— Приятель, друг, любовник. Мы собирались жить вместе.

— Ясно, — сказал Адамберг, сохраняя дистанцию.

— Знаешь, что он сделал через полгода, этот классный chum? Бросил Ноэллу, и она осталась ни с чем.

— Ноэлла — это ты?

— Да. В конце концов ей удалось найти приют у подруги.

— Здорово. — Адамберга мало интересовали подробности.

— Теперь я жду, — продолжала девушка, снова закуривая. — Работаю в одном баре в Оттаве и, как только накоплю достаточно, вернусь в Париж. Глупая история.

— А что ты делаешь здесь так рано?

— Ветер слушает она, сидя здесь совсем одна, на заре и на закате. Я вот говорю себе: даже если потерялся, надо найти себе место. Я выбрала этот камень. Как тебя зовут?

— Жан-Батист.

— А фамилия?

— Адамберг.

— Чем ты занимаешься?

— Я полицейский.

— Забавно. Здесь полицейских называют быками, псами или хряками. Мой парень их не любил. Он говорил: «Быкам по рогам!» — в смысле «Бей легавых!». И убегал. Работаешь с копами из Гатино?

Пошел снег с дождем, Адамберг кивнул и ретировался.

— Пока, — сказала ему вслед девушка, так и не встав с камня.

Без десяти девять Адамберг припарковался перед зданием ККЖ. Лалиберте помахал ему с порога.

— Давай скорее! — крикнул он. — Льет как из ведра! Эй, мужик, ты чем это занимался? — удивился он грязным брюкам комиссара.

— Упал на перевалочной тропе, — объяснил Адамберг, оттирая землю.

— Неужто ты выходил утром?

— Хотел посмотреть на реку. На водопады, деревья, старую тропу.

— Ты чертов псих, — заржал Лалиберте. — И как это ты колупнулся?

— То есть? Не обижайся, суперинтендант, я не всегда понимаю, что ты говоришь.

— Не боись, я не беру в голову. И зови меня Орель. Я хотел спросить, как ты упал.

— Спускался и поскользнулся на камне.

— Ногу, случаем, не сломал?

— Нет, все в порядке.

— Один из твоих еще не приехал. Длинный рыхляк.

— Не зови его так, Орель. Он понимает по-вашему.

— Как это возможно?

— Читает за десятерых. Может, выглядит он как мешок с трухой, но голова у него варит. Ему просто трудно бывает просыпаться по утрам.

— Пойдем выпьем кофе, пока его нет, — предложил суперинтендант, направляясь к аппарату. — Есть мелочишка?

Адамберг вынул из кармана пригоршню монет, и Лалиберте выудил нужную.

— Без кофеина или обычный?

— Обычный, — наугад ответил Адамберг.

— Это тебя взбодрит, — сказал Орель, протягивая ему большой стакан обжигающего напитка. — Значит, по утрам ты прочищаешь легкие?

— Я гуляю. Утром, днем или вечером, мне все равно. Люблю бродить.

— А… — Орель улыбнулся. — А может, ты в поиске? Ищешь блондинку? Девушку?

— Нет, но я встретил одну у камня Шамплена, а ведь еще и восьми не было. Мне это показалось странным.

— Не то слово! Это подозрительно. Если баба ходит одна на тропу, значит, чего-то ищет. Там никогда никого не бывает. Не давай себя облапошить, Адамберг. Свяжешься с пройдой — останешься в дураках.

«Мужской брех» у кофейного автомата, — подумал Адамберг. Никуда от него не денешься.

— Ну ладно, — заключил суперинтендант. — Не трепаться же нам часами о бабах, работать пора.

Лалиберте дал указания собравшимся в зале парам. Команды были уже составлены. Данглара соединили с простаком Санкартье. Женщин Лалиберте объединил с женщинами — возможно, из соображений политкорректности: Ретанкур с хрупкой Луисез, а Фруасси — с Жинеттой Сен-Пре. В программе дня была работа на «месте событий». Взятие образцов в восьми домах, чьи хозяева согласились участвовать в эксперименте. На специальную карточку, обеспечивающую прилипание различных органических субстанций, — гремел Лалиберте, демонстрируя им эту самую карточку, как облатку. Она нейтрализует бактерии и вирусы, поэтому отпадает необходимость заморозки.

— Нововведение позволяет экономить — во-первых, время, во-вторых, деньги, в-третьих, место.

Адамберг слушал четкий инструктаж суперинтенданта, развалясь на стуле и сунув руки в мокрые карманы. Он нащупал зеленую программку, которую взял со стола для Жинетты Сен-Пре. Листок был в ужасном состоянии — грязный и мокрый, и комиссар осторожно разложил его на столе и разгладил ладонью.

— Сегодня, — продолжал Лалиберте, — будем брать: первое — пот, второе — слюну, третье — кровь. Завтра — слезы, мочу, сопли и кожную пыльцу. Сперму — у тех граждан, которые согласятся «поработать» на пробирку.

Адамберг вздрогнул. Не из-за слов о пробирке, а из-за того, что прочитал в программке.

— Следите, — подвел итог Лалиберте, повернувшись к парижанам, — чтобы коды карт соответствовали кодам сумок. Как я всегда говорю, надо уметь считать до трех: педантичность, педантичность и еще раз педантичность. Я не знаю другого способа преуспеть в своем деле.

Восемь двоек направились к машинам, снабженные адресами граждан, которые любезно согласились предоставить свои дома и тела для взятия образцов. Адамберг остановил Жинетту.

— Хотел вам вернуть, — сказал он, протягивая ей зеленый листочек, — вы оставили ее в ресторане. Мне показалось, она вам нужна.

— Черт, а я-то ее искала!

— Мне очень жаль, она попала под дождь.

— Не переживай. Скажи Элен, что я сейчас вернусь, только сбегаю к себе в кабинет, оставлю там это.

— Жинетта, — Адамберг взял ее за руку, — эта Камилла Форестье, альт, она из Монреальского квинтета?

— О нет. Альбан сказал мне, что их альтистка забеременела. На четвертом месяце. Когда репетиции уже начались, ей пришлось лечь на сохранение.

— Альбан?

— Первая скрипка, мой приятель. Он встретил эту Форестье — она француженка, и прослушал ее. Она ему страшно понравилась, и он сразу ее взял.

— Эй! Адамберг! — позвал Лалиберте. — Будешь шевелить клешнями?

— Спасибо, Жинетта, — сказал Адамберг и пошел к своему напарнику.

— Что я говорил? — Суперинтендант хохотнул и полез в машину. — Ты не можешь без баб. На второй день, с моим инспектором! У тебя есть класс, мужик.

— Брось, Орель, мы говорили о музыке. Причем о классической музыке. — Адамберг подчеркнул слово «классическая», словно оно подтверждало респектабельность их отношений.

— Мууу-зыка! — передразнил суперинтендант, трогаясь с места. — Не строй из себя святого, все равно не поверю. Вы ведь встречались вчера вечером, так?

— Случайно. Я ужинал в «Пяти воскресеньях», а она подсела ко мне за столик.

— Не лезь к Жинетте. Она глубоко замужем.

— Я возвращал ей программку, только и всего. Хочешь верь, хочешь нет.

— Не заводись. Я шучу.

После трудового дня, прошедшего под громогласные комментарии суперинтенданта, взяв все образцы у услужливой семьи Жюля и Линды Сен-Круа, Адамберг сел в выделенную ему машину.

— Что делаешь сегодня вечером? — спросил Лалиберте, наклоняясь к окну.

— Схожу на реку, прогуляюсь. А потом поужинаю в центре.

— У тебя как будто пропеллер в заднице, не можешь усидеть на одном месте.

— Я же говорил — мне нравится ходить пешком.

— На девок тебе нравится охотиться. Я никогда в центре города баб не снимаю, меня там все знают. Когда приспичит, еду в Оттаву. Ладно, парень, удачи! — добавил он и хлопнул рукой по дверце. — Пока и до завтра.

— Слезы, моча, сопли, пыль и сперма, — перечислил Адамберг, заводя машину.

— Надеюсь, что со спермой получится. — Лалиберте нахмурился, вспомнив о деле. — Если Жюль Сен-Круа сегодня вечером чуточку постарается. Сначала-то он согласился, но теперь, по-моему, решил дать задний ход. Ну, заставлять мы никого не можем.

Адамберг оставил Лалиберте с его пробирочными заботами и поехал прямо к реке.

Насладившись шумом волн Утауэ, он свернул на перевалочную тропу, чтобы добраться до центра города. Если он правильно понял топографию, дорога должна была вывести его к большому мосту у водопада Шодьер. Оттуда до центра было четверть часа пешком. Каменистую дорожку отделяла от велосипедной полоска леса, заслонявшая свет. Адамберг одолжил фонарик у Ретанкур — только она догадалась взять с собой нужное оборудование — и худо-бедно справлялся, обогнув маленькое озеро и уворачиваясь от нижних веток. Дойдя до конца тропы, он уже не чувствовал холода. Чугунный мост, огромное решетчатое сооружение, показался ему перекинутой через Утауэ Эйфелевой башней, только в три раза выше парижской.