Михаил Михеев - Поиск в темноте Страница 21

— Конечно, я еще не волшебница и не берусь охватить все темы вашей мужской высокомудрой беседы. Но думаю, так или иначе, разговор коснулся женщины.

— Ну, положим, — неохотно согласился Петр Иванович. — Хотя здесь не требуется какой-либо особой сообразительности. Когда разговаривают двое мужчин, естественно подумать, что разговор рано или поздно коснется женщины.

— Конечно, — согласилась я. — Особенно, когда разговаривают два таких прожженных ловеласа, как вы с Максимом. Но, так или иначе, вам потребовалось уточнить одну черту человеческого характера в женском исполнении. И тут за авторитетом Максим обратился к Куприну.

— Почему именно — Максим? — не унимался Петр Иванович. — У меня тоже могли быть вопросы к женщине.

— Тогда на подоконнике в качестве справочника лежал бы не Куприн, а, скажем, Джек Лондон. Максиму была нужна «Суламифь».

Тут Петр Иванович промолчал. Он только взглянул на Максима, затем они оба обеспокоенно уставились на меня. Тогда я первая перешла на шутку:

— Думаю, Куприн нашел верный эпиграф к своей «Суламифи». — А вы как считаете, Петр Иванович? Могли бы вы задушить свою Дездемону?…

5

Новому направлению моих поисков можно было дать кодовое название «шоферы».

Следователь Никонов исходя из материалов, собранных в его тощей палочке, сделал, думаю, верный вывод, что Зою Конюхову к ее последней автобусной остановке привезли на машине, вероятнее всего — легковой, а следовательно — частной. И хотя «газик» Геологоуправления был государственной принадлежности, но, по возможностям его использования шофером Брагиным для личных надобностей, он в число подозреваемых тоже попадал. К водителю его нужно было приглядеться повнимательнее, сведения Бориса Борисовича требовали уточнения.

Неожиданное обострение моих отношений с Брагиным поставило меня перед дополнительными трудностями.

Я уже тяжело корила себя, что так нерасчетливо и опрометчиво пошла на поводу у эмоций и стукнула — и, видимо, достаточно больно — его по носу. И надо же мне было? Подумаешь, оскорбленная женская добродетель!…

И в то же время до какой ступени я могу позволить себе опуститься?

Полковник Приходько, конечно, догадывался, что в той среде, где я веду свой розыск, моя роль молодой женщины, никем и ничем не защищенной от мужских посягательств, заставит меня входить в какие-то рискованные контакты с теми молодыми людьми, у которых уважение к женщине не является отличительной чертой характера. Это были те самые детали моей работы, о которых он думал, но, разумеется, ничего посоветовать не мог, предоставив мне самой, моему женскому такту и здравому смыслу устанавливать нормы подобных взаимоотношений… но и не забывать о задаче, которую мне так или иначе следовало решить. Все это было за пределами его опыта, его знаний и такта. И сейчас он просто беспокоился за меня, как все мужчины преувеличивая трудности моего положения… Я это чувствовала и была бесконечно благодарна ему за такое отеческое беспокойство.

И в то же время полковник Приходько был человеком дела, напоминая мне командиров прошедшей войны, которые самоотверженно посылали в опасные разведки своих сынов и дочерей…

С Брагиным придется подождать, самолюбию его надо дать остыть. А вот с Борисом Завьяловым, отцом футуристки-дочери, для встречи вроде бы помех не было. Он меня пока не знал.

По крайней мере, я тогда так думала…

Все данные о нем, какие собрала служба Бориса Борисовича, ничего мне не подсказывали и ни на что такое не намекали. Нужно было самой поглядеть на него.

Применяя красочный, хотя и поистершийся одесский оборот — я еще не знала, что от этого буду иметь. От интуиции здесь было мало толку, думать о Завьялове плохо мне по-прежнему мешала его четырехлетняя дочь, которая предпочитает черному зеленый карандаш.

Хотя Завьялов тоже посещал домик Тобольского, мне не хотелось повторять испытанную уже схему встречи, как в случае с Брагиным. Однообразие приемов могло выглядеть подозрительно нарочитым и для сообразительного человека могло явиться причиной к дополнительным размышлениям.

Встречаться с Завьяловым в институте, где работал Тобольский, не хотелось по тем же соображениям.

Но каждый день — за исключением субботы и воскресенья — Завьялов утром, перед работой, отвозил дочь в детский садик, а в конце рабочего дня опять ехал и забирал ее домой. Пока была жива его жена, это, вероятно, делала она, так как работала поблизости, в КБ завода, в ведении которого и находился садик. После смерти жены Завьялов не стал ничего менять. Я не знаю, каким он был мужем, но как к отцу у меня к нему вопросов не было.

Узнать адрес детского садика для Шерлоков Холмсов службы Бориса Борисовича проблемы, разумеется, не составило. Они просмотрели списочный состав детей и нашли там среди прочих и Ксению Завьялову, 1980 года рождения. Узнав это, я еще подумала, что дочь Бориса Завьялова вполне может дожить до 2050 года, до времени, когда наука и техника обещают нам и объемное телевидение с эффектом присутствия, и туристические рейсы на Луну, и домашних роботов, и многое другое… Вот только будут ли люди и в 2050 году еще убивать друг друга — об этом ни гуманитарные, ни все прочие науки ничего сказать не могли.

Свою программу я начала с того, что обследовала квартал, где находился данный детский садик, и, конечно, нашла — должно же мне хотя бы в чем-то везти — опять же промтоварный магазинчик «Ткани» — старенький и неказистый, но имеющий большое окно, выходившее на улицу, через которое, если встать вплотную к подоконнику и смотреть налево, можно увидеть подъезд детского садика и калитку в заборчике из зеленого штакетника.

Я знала, что Завьялов по пути из садика частенько заезжал к Тобольскому — это в мою схему не входило, но Борис Борисович помог мне и здесь, он разузнал, что каждую пятницу Тобольский после работы с четырех до шести вечера посещает курсы английского языка, которые проводились там же в институте. Можно было думать, что Завьялов тоже об этом знает и в этот день не поедет к Тобольскому.

Получив все эти сведения, я в эту же пятницу, в четыре часа, сразу со своего склада отправилась в магазин «Ткани».

На улице была оттепель, кое-где даже капало с крыш; служба погоды еще вчера, когда на улице стоял десятиградусный мороз, храбро выдала сводку: повышение температуры до нуля градусов. Я еще удивилась, а Петр Иванович не очень. Он сказал, что Сибирь — женского рода и так же непостоянна в характере своем, и тут сибирская погода свою службу не подвела.

Я бродила по магазинчику среди развешенных тканей, изображая покупательницу, которая толком не знает, какая расцветка штапеля ей к лицу… и старалась держаться поближе к окну, поглядывая в сторону зеленой калиточки, из которой торопящиеся мамы, реже — папы и совсем редко — бабушки и дедушки вывозили на саночках своих будущих Курчатовых, Карповых и Плисецких.

Я не уловила момента, когда на улице появились белые «Жигули», заметила машину, когда она уже стояла неподалеку от детского садика. Номер машины я разобрать не могла, но то, что это «Жигули», разглядела хорошо и поспешила покинуть магазинчик.

У дверей я остановилась и увидела, как к «Жигулям» подходит мужчина в коричневой куртке, мохеровом берете и неизбежных джинсах, а рядом с ним, заглядывая ему в лицо, семенит девочка, в тулупчике и тоже мохеровой шапочке. Очевидно, это был Завьялов с дочерью, и никто другой.

Девочка сама открыла заднюю дверку, вскарабкалась на сиденье и опустила дверное стекло.

И тут же из-за «Жигулей» вывернула синяя «Нива», направляясь в мою сторону. Я подумала, что такая деталь может сработать на меня, быстро шагнула на дорогу и подняла руку. В машине уже сидело трое, я ожидала, что машина не остановится, однако водитель притормозил.

А Завьялов уже садился за руль своих «Жигулей».

Тогда я просто махнула рукой водителю «Нивы», как бы не желая ехать в столь тесной компании, лишив его надежды заработать на бензин, и машина пошла прочь.

Завьялов, видимо, заметил, что я останавливала «Ниву». Подъезжая ко мне, он сам сбавил ход и остановился, прежде чем я подняла руку. Еще не успела ему что-либо сказать, как он повернулся к дочери:

— Как, Сенька, подвезем тетю?

Я выпрямилась и промолчала. А девочка выглянула поверх опущенного стекла, внимательно оглядела меня широко по-детски распахнутыми голубыми глазами.

— Подвезем, — сказала она.

Завьялов с серьезным видом, как будто только и дожидался ее согласия, распахнул мне переднюю дверку.

— Садитесь, Евгения Сергеевна, — сказал он. — Вам до цирка?

В моей, пусть пока не такой уж большой, работе оперативника, особенно когда выдаешь себя не за того, кто ты есть, я уже стала привыкать ко всяческим неожиданностям и, принимая их как должное, старалась не удивляться, но сейчас, по правде сказать, несколько оторопела и чуть задержалась взглядом на лице Завьялова… Нет! Я была уверена, что никогда раньше его не видела, но он таки меня знал, даже знал, где я живу.