Николас Мейер - Пылай, огонь (Сборник) Страница 21

Я принес ей свои извинения, что наше с Холмсом вторжение нарушило покой ее дома.

— Я тоже читала ваши рассказы о мистере Холмсе, — просто ответила она мне. — Хорошо известно, что ваш друг — смелый и достойный человек. И мы оказываем ему помощь как нашему другу. — Я понял, что она имеет в виду их несчастного приятеля, о котором упоминал Фрейд в «Ланцете». — И на этот раз мы не потерпим поражения, — добавила она.

Лихорадка и бред, овладевшие Холмсом, длились трое суток, в течение которых его было практически невозможно покормить. Мы были предельно измотаны, несмотря на периоды отдыха — потому что даже присутствие рядом, когда приходилось наблюдать за его конвульсивными движениями, очень утомляло. К шести часам вечера третьего дня они обрели такой тревожный характер, что я пришел к выводу о неизбежности воспаления мозга. Когда я поделился своими опасениями с Зигмундом Фрейдом, он отрицательно покачал головой.

— Симптомы весьма схожи, — согласился он, — но не думаю, что стоит бояться воспаления мозга. Мы присутствуем при том, как последние остатки яда покидают его организм. Пристрастие к нему терзает его. Если он справится, можно сказать, что он одолел поворотный пункт на пути к полному выздоровлению.

— Если справится?

— Известно, что порой люди не могут вынести такое напряжение, — коротко ответил он.

Мне оставалось только сидеть у постели и в полном бессилии смотреть на ужасные конвульсии и спазмы, прекращающиеся лишь на краткие промежутки времени, назначение которых, казалось, заключалось лишь в том, чтобы дать ему возможность снова собраться с силами. Ближе к полуночи доктор Фрейд настоял, чтобы я немного отдохнул, дав понять, что в противном случае в критическую минуту я не смогу оказать моему другу никакой помощи. Я неохотно отправился к себе в комнату.

Спать я не мог. Хотя до меня и не доносились душераздирающие стоны и вскрики, сама мысль о страданиях Холмса не давала мне погрузиться в сон. Стоила ли игра свеч? Не было ли другого пути его спасения, кроме как поставить его в такое положение, что он может умереть, стараясь выжить? Я не склонен к молитвам, и сам был смущен своим порывом, тем не менее, опустившись на колени, я обратился к Создателю всего сущего — кем бы он ни был, — униженно моля его спасти моего друга. Не могу утверждать, какое воздействие мои молитвы оказали на Холмса, но, во всяком случае, они достаточно успокоили меня, чтобы я смог уснуть.

После четырех дней высокой температуры и бреда Холмс проснулся спокойный и с нормальной температурой.

Когда я, сменив Паулу, вошел в комнату, он бросил на меня вялый взгляд.'

— Ватсон? — спросил он столь слабым голосом, что я с трудом расслышал его. — Это вы?

Заверив Холмса, что это в самом деле я, и придвинув стул к постели, я обследовал его и сообщил, что лихорадка наконец покинула его.

— Да? — равнодушно переспросил он.

— Да. Вы на пути к выздоровлению, мой дорогой друг.

— Вот как?..

Он продолжал смотреть на меня или, точнее, мимо меня с рассеянным выражением, свидетельствующим, что он не знает, где находится, и не имеет даже желания понять, как он тут оказался.

Он не возражал, когда я стал считать его пульс, который был, хотя и слабый, но ровный, не протестовал он и когда фрау Фрейд поставила перед ним поднос с едой. Поел он немного и с видимым усилием. Хотя пришлось напомнить, что перед ним стоит еда, видно было, что есть ему хотелось. Это заторможенное состояние, последовавшее за вспышками бреда и лихорадки, я счел более тревожным, чем все, что предшествовало ему.

Не понравилось оно и Фрейду, когда, вернувшись после посещения своих больных, он обследовал пациента, обосновавшегося у него в доме. Нахмурившись, он отошел к окну, за которым виднелись шпили собора Святого Стефана, — вид, который, кстати, ему решительно не нравился. Успокаивая Холмса, я потрепал его по руке и присоединился к доктору.

— Ну?

— Похоже, что он вырвался, — тихим ровным голосом сказал Фрейд. — Конечно, в любое время привычка может вернуться. В этом и заключается проклятие наркотиков. Интересно было бы узнать, — спросил доктор, — как он пристрастился к кокаину?

— Мне всегда было известно, что он держит его у себя в комнате, — искренне ответил я. — Холмс говорил, что порой принимает его семипроцентный раствор, чтобы избавиться от скуки, когда ему не хватало активных действий.

Повернувшись, Фрейд улыбнулся мне, и в его чертах я опять увидел бесконечную мудрость и сострадание, которые бросились в глаза при первой же встрече.

— Но это не причина, чтобы человек вступил на путь, ведущий к саморазрушению, — мягко возразил он. — Хотя...

— Так что вас волнует? — спросил я, стараясь приглушить голос. — Вы же сказали, что отучили его от этого порока.

— На какое-то время, — повторил Фрейд, снова поворачиваясь к окну, — но мы должны изгнать и самый дух старая пословица, гласящая, что порой лечение бывает более опасным, чем сама болезнь.

— Так что же нам делать? — запротестовал я. — Позволить ему и дальше отравлять себя?

Фрейд повернулся с прижатым к губам пальцем.

— Я все понимаю. — Прикоснувшись к моему плечу, он вернулся к постели пациента.

— Как вы себя чувствуете? — мягко спросил он, даря улыбкой моего друга. Взглянув на него, Холмс снова уставился в пространство ничего не выражающими глазами.

— Не очень хорошо.

— Вы помните профессора Мориарти?

— Моего злого гения? — Слабый след улыбки тронул уголки его губ.

— И что же именно? — настаивал Фрейд.

— Я знаю, что вы хотите услышать от меня, доктор. Хорошо, я пойду вам навстречу. Он стал моим злым гением, когда ему потребовалось три недели, чтобы объяснить мне элементарные правила арифметики.

— Меня не столько интересуют ваши слова, — тихо ответил врач, — сколько ваша убежденность, что это в самом деле правда.

Наступила пауза.

— Понимаю, — наконец прошептал Холмс. Голос его был еле слышен, и он был полон глубокого страдания. Даже Фрейд, который мог быть столь же цепок и неотступен, как Холмс, когда этого требовали обстоятельства, с трудом нарушил долгое молчание, наступившее после убийственного признания.

Довел разговор до конца сам Холмс. Обведя глазами комнату, он наткнулся взглядом на меня, и его лицо оживилось.

— Ватсон? Подойдите ближе, старина. Ведь вы мой старый друг, не так ли? — неуверенно спросил он.

— Вы же знаете, что так оно и есть.

— Ах, да. — Приняв сидячее положение, он откинулся на подушки, утомленный этим усилием, и в его некогда спокойных серых глазах появилось тревожное выражение, с которым он уставился на меня. — Я почти ничего не помню о последних нескольких днях, — начал он, но я прервал его движением руки.

— Все позади. Не думайте о том, что было. Все позади.

— Я же говорю, что почти ничего не помню, — упрямо продолжал настаивать он, — но, кажется, я позволял себе кричать на вас, осыпать вас различными оскорблениями. —

Он смущенно улыбнулся, стыдясь самого себя. — В самом ли деле так было, Ватсон? Или же я просто вообразил?..

— Вы в самом деле просто придумали все, мой дорогой друг. А теперь ложитесь.

— Дело в том, — продолжал он, подчиняясь моему указанию, — я хотел дать вам понять, что на самом деле я ничего такого не имел в виду. Вы слышите меня? Ничего подобного я не думаю. Я четко помню, что обозвал вас Искариотом. Простите ли вы мне столь чудовищное обвинение? Простите ли?

— Холмс, я прошу вас!

— Теперь вам лучше было бы оставить его, — вмешался Фрейд, кладя руку мне на плечо. — Ему надо поспать.

Встав, я поспешно вышел из комнаты, ничего не видя от слез на глазах.

 9

Относительно игры в теннис и на скрипке

Хотя Холмс и освободился пока от власти кокаина, необходимо было держать его под постоянным наблюдением, столь же неотступным, что и раньше. Я как-то намекнул относительно возвращения в Англию, предполагая, что самое худшее уже позади, но он умолил меня остаться. Состояние духа Холмса еще было на тревожно низком уровне, его все также трудно было заставить есть и практически невозможно было вернуть в некогда принадлежавший ему мир. Близкий человек рядом был ему столь необходим, что я позволил себя уговорить остаться еще на какое-то время.

Состоялся очередной обмен телеграммами между мной и женой. Я описывал ситуацию и просил у нее прощения за задержку, а она со свойственными ей теплом и бодростью сообщила, что Куллингуорт отлично заменяет меня на приемах и что она рассказала Майкрофту Холмсу о достигнутых успехах в лечении брата.

Тем не менее прогресс, которого удалось достичь Холмсу, был минимален. Потеряв интерес к наркотикам, он с тем же безразличием относился и ко всему остальному. Мы побуждали его есть и прогуливаться в парке рядом с Гоф-бургом. В таких случаях он покорно подчинялся нам, хотя во время прогулок смотрел только в землю, ни на что больше не обращая внимания. Я не знал, радоваться ли мне или нет подобному развитию событий. С одной стороны,