Алексей Макеев - Свидетель, не увидевший свет (сборник) Страница 22

– Заходи!

Просторные темные сени с запахом засушенных трав, дверь в такую же темную комнату. Гуров старательно смотрел под ноги, идя за хозяином. Наконец они оказались на большой кухне, отделенной от остальной части дома деревянной аркой и цветастой занавеской. Рыбников зажег маленький ночник на столике и показал глазами на мягкий табурет:

– Что-то еще случилось? Чего ты посреди ночи шастаешь?

– Александр Васильевич, простите меня за некоторый маскарад, – прямо заявил Гуров. – Иначе было нельзя, а теперь пришло время представиться по-настоящему. Я – полковник полиции из Москвы. Из Министерства внутренних дел. Тут я оказался случайно, но, видать, судьба. К вам пришел потому, что вы один из тех немногих мужиков в поселке, кому я верю, кого считаю честными гражданами, на кого могу положиться.

– Ты не темни, полковник. Я на лесть не падок. Я срочную служил, два срока прапорщиком отпахал. И кабы не несчастный случай, был бы сейчас военным пенсионером. Поэтому, что такое родину беречь, мы знаем. Что случилось и что от меня надо?

– Есть у меня, Александр Васильевич, серьезные подозрения, что где-то в районе вашего поселка прячут украденные из карьера еще несколько лет назад запасы тротила. Много, килограммов пятьдесят, а может, и больше. И есть основания полагать, что и Калинина убили не просто так, и связь порвали не алкаши, намеревавшиеся пропить срезанный кабель. Что-то мне теперь кажется, что и капитан Воронин не своей смертью умер, а помогли ему, потому что он был опытным участковым и мог что-то заподозрить. А все происходящее за эти дни в поселке, я имею в виду и снесенный рекой мост, и сломавшуюся дрезину, наводит меня на мысль, что ждать нам нужно чего-то плохого и кардинального. Например, попытки вывезти отсюда взрывчатку. А уж кому она в наше время нужна, вы и сами можете догадаться.

– Вот ты ж, беда, а! – Старик пошевелил седыми усами, как будто что-то жевал. – Значит, и у нас террористами запахло. И на кого же ты думаешь, полковник, свои вроде все?

– Подозреваю многих, но пока говорить не буду, – признался Гуров. – Окажется, что ошибаюсь, а у вас предубеждение потом против этого человека останется. Я уеду, а вам тут жить. Давайте так: как только мне понадобится ваша помощь, помощь мужиков, которых вы знаете в поселке и на кого можно положиться, я вас позову. А пока ответьте мне на один вопрос.

– Давай свой вопрос, – вздохнул Рыбников.

– Вы ведь, Александр Васильевич, Лешку Штыкова не подозреваете в том, что он умышленно влил вместо масла что-то другое?

– Ухи бы ему его знаменитые оборвать, этому Штыкову! Да только подумать на него можно все, что угодно, кроме злого умысла. Парень он хороший, честный, порядочный. И если совершил что-то, то не по умыслу. Обмануть его могли. А с маслом этим… Скорее всего, его просто отвлекли. Тоже недостаток, я тебе скажу. Внимательность на нашей работе важна, собранность. Это тебе железная дорога, а не хухры-мухры. А Лешка молодой еще. Ты на него плохого не думай.

– А Бочкина вы зачем взяли на дрезину?

– Ольга Ивановна попросила. Тут дело такое, полковник, я ведь не трамвай и не городской автобус. Мое дело вполне конкретное – возить грузы в поселок, почту с почтальоном. А пассажиров мне перевозить как бы и запрещено, потому как не пассажирский транспорт дрезина, не оборудованный, а специальный. Вмиг начальник дороги прознает и скажет, что мне зарплаты не хватает и я рубли сшибаю на казенной машине. Ну, а по-свойски Ольге Ивановне я отказать и не мог. Племянник он ей вроде как. А ты что же, на него грешишь?

– Не знаю пока, Александр Васильевич. Напраслину наводить не буду. Вы скажите только, мог Павел Бочкин отвлечь Лешку и заменить в вашей канистре масло на что-то другое?

– Вот вопросец! Не знаю, – задумчиво глядя в темное окно, ответил железнодорожник. – Может, мог, а может, и нет. Это надо Лешку пытать, за уши его большие подергать. Его могли разговорами отвлечь и подменить. Ну, а раз не сказал, значит, и не знает ничего. Не заметил. Лешка бы не промолчал, он бы вину признал, я его знаю.

Когда Гуров вернулся в квартиру участкового, Чебрикова еще не было. Видать, с большим энтузиазмом взялся парень за дело, решил Гуров с усмешкой. Есть хотелось неимоверно, но сил готовить что-то, даже яичницу, не было. Холодная колбаса не лезла в горло. Захотелось чего-то теплого, домашнего, такого, чтобы на душе стало спокойнее. В холодильнике на глаза Гурову попалась пол-литровая банка деревенской сметаны. Вот оно!

Это было любимое когда-то в юности блюдо, еще с советских времен, когда Гуров брал в столовой помимо первого и второго блюд еще и стакан сметаны. Не такой, конечно, пожиже в столовых была сметана, но как здорово брать ложкой эту жирную прохладную массу и вприкуску с простым хлебом. Ностальгические чувства взяли верх, и Гуров стал накладывать сметану в чашку. Она была густой, и двухсот граммов ему было не съесть, даже на голодный желудок. Отламывая от буханки руками хлеб, Лев принялся за сметану.

И вдруг… Что это? Сыщик замер с ложкой на весу и прислушался. Точно, шаги. Осторожные, легкие. Человек не хочет быть услышанным. Да и кто бы стал так красться, если пришел по делу. По делу приходят спокойным уверенным шагом и стучат в дверь. Пусть и не очень уверенным, но не крадутся. Лев подумал, что за эти дни уже раз двадцать пожалел, что поехал в командировку без оружия. Не хотелось канители при оформлении авиационных билетов, неудобств в другом транспорте, когда при людях не снять пиджака, беспокоиться, чтобы он не распахнулся ненароком. В наше неспокойное время напугать людей оружием очень легко. Вплоть до паники.

Он покосился в угол, где стоял большой гвоздодер Чебрикова. Парень все никак не мог собраться прикрутить ручку на люк подпола. Точнее, никак не находил подходящей ручки, о которую потом не придется спотыкаться. И все это время он открывал подпол, подсовывая в щель между досками гвоздодер. У него там соленья, варенье, компоты, которыми снабжают родители. Что ж, подойдет и гвоздодер.

Выбирая места на дощатом полу, где он не скрипел, Гуров осторожными шагами подошел к двери и взял гвоздодер. Хорошее дело деревенский дом. В нем есть сени. И выйти из комнаты на улицу можно, не привлекая внимание бьющим из открытой двери светом. Или не надо, скажем, выключать свет в комнате, прежде чем выходить.

Дверь за спиной закрылась тихо и очень плотно. Теперь нашарить в темноте ручку двери, ведущей из сеней на улицу. Не получить бы по голове, подумал Гуров. Мысленно он похвалил Чебрикова за аккуратность. У парня никогда не скрипели двери. Он всегда их старательно смазывал и в служебном помещении, и в своей жилой половине.

Ночь встретила Гурова холодной темнотой. Он поежился в одной рубашке, пригнулся и тихо шагнул через две ступени на землю. Вот ступени у Чебрикова скрипели ужасно. Да, точно, под окнами участкового пункта кто-то топтался и шелестел одеждой. Лев двинулся вдоль дома и, обойдя забор, увидел темную фигуру. Человек озирался по сторонам, причем озирался явно боязливо. Что за чертовщина?

Вглядываясь в ночь вокруг, Лев выпрямился и шагнул прямо к нему. Человек мгновенно обернулся, и сыщик увидел блестящие глаза, смотревшие на него с каким-то нетерпением.

– Вы?

– Ох, как вы меня напугали, Лев Иванович! – Голос Вероники Андреевны прозвучал взволнованно, даже немного дрожал. От холода?

– Что вы здесь делаете? – удивился сыщик, подходя к ней.

– Я просто шла мимо, а потом… потом я испугалась. Мне показалось, что в темноте кто-то есть. Подумала, что вы с Володей здесь… должны быть здесь…

– Здесь никого нет, – уверенно заявил Гуров, пряча за спину гвоздодер. – Вам показалось. И чего вы, Вероника Андреевна, по ночам одна ходите?

– Я? – Женщина в замешательстве шагнула к нему ближе. – Я навещала знакомую, она немного приболела. А вы переживаете за меня или мне показалось?

– Конечно, переживаю, – улыбнулся Лев, стараясь незаметно поставить гвоздодер рядом с собой и прислонить к стене дома. Он начал немного замерзать в одной рубашке, и его голос предательски задрожал. – Даже в вашем спокойном поселке все равно не стоит в такое время ходить так поздно.

Гуров сначала хотел сказать «ходить одной», но вовремя изменил провокационную формулировку. Женщина вполне могла заявить ему, что ей больше не с кем ходить, раз она живет одиноко. И нет у нее никакого мужчины. Черт, теперь придется ее провожать! Ох, как не вовремя она тут появилась! Пришлось дружески коснуться женского плеча рукой и произнести:

– Вероника…

Больше Гуров не успел ничего сказать. Он слишком поздно понял, что предательскую дрожь в голосе, вызванную забирающимся под рубашку холодом, и невинное прикосновение к женскому плечу Вероника Андреевна поняла совершенно иначе. Она вдруг обвила его шею руками и припала к его губам влажным жадным поцелуем. Опешивший от неожиданности сыщик не сразу сообразил, как ему поступить. В его руке все еще болтался гвоздодер, но и второй, свободной рукой он не решился отстранить от себя женщину. В данной ситуации это было бы расценено, как… Вероника Андреевна явно почувствовала бы себя униженной. Но, с другой стороны, он ведь не давал никакого повода для подобного поведения и жарких поцелуев.