Александр Лукин - «Тихая» Одесса Страница 22

Старый чекист Лосев, большевик, половину жизни просидевший в царских тюрьмах, говорил потом Алексею:

— Удивительное дело, никак в толк не возьму! Папаши грошовое жалованье получали, всю жизнь трешки настреливали у кухарок, а, вот поди ж ты, дочки в контрреволюцию поперли! Что они защищают? Думаешь, свое мещанское счастьице, которое перепало им когда-то? Не-ет, каждая воображает себя этакой Шарлоттой Кордэ! Романтика шиворот-навыворот, едри их в корень! И знаешь, это рубец, который не рассасывается!…

Такой, по-видимому, была и Галина. Кем же она воображает себя? Борцом за правое дело? Мстительницей за расстрелянного отца?…

А в конце-то концов, какое это имеет значение! Враг — и думать больше не о чем! Так даже легче. Будь она просто взбалмошной гимназисткой, все было бы куда сложнее. Жизнь часто переучивала таких, грубо, но верно вправляла им мозги. Однако попадались упорствующие, неисправимые… И вот именно упорное, затвердевшее выражение подметил Алексей в лице Галины. Что ж, с врагом — по-вражески! Это много проще, чем томительное сомнение: а вдруг еще не все потеряно, вдруг еще можно вернуть, спасти человека? Нет так нет — и с этим вопросом все!…

Остановки делались чаще и короче. Пассажиры начали увязывать свое добро. Приближался Днестр — новая граница с боярской Румынией.

СТЕПНАЯ НОЧЕВКА

Как и в большинстве уездных городов, начинавшаяся от вокзала центральная улица Тирасполя была как бы стержнем, на который нанизывался весь город — белый, зеленый и пыльный. На привокзальной площади, где, между прочим, Алексей разглядел упомянутый в записке Инокентьева трактир «Днестр», раскинулся небольшой базарчик. Алексей купил вареной картошки, кукурузных лепешек и кринку молока. Присев в тени пустующей сторожевой будки, они с Галиной поели. То, что осталось, Галина завязала в узелок.

— Пригодится в дороге, — сказала она. — Есть тут один мужик, он нас довезет. Дядько Боровой.

Идти пришлось на край города. Мешок с «Ундервудом» изрядно оттянул Алексею плечо. Галина помахивала узелком и шагала легко, будто и не было бессонной ночи.

Дядько Боровой, лысый рыхлый мужик с круглыми, как у женщины, плечами, начал было отговаривать их:

— Ночью у степу застрянемо, дитки, краще, як развидняется. Уж завтра…

— Сегодня поедем, — твердо сказала Галина. — Заночуем на хуторе, я знаю где.

Боровой повздыхал, поворчал, но все-таки согласился.

Галина подошла к Алексею:

— Я схожу домой переодеться. Минут через сорок выедем.

Это было очень кстати. Отсутствием девушки следовало воспользоваться еще для одного немаловажного дела…

Заметив в стороне от конюшни «нужник, Алексей вошел в него, вытащил из мешка «Ундервуд», перевернул вверх дном и положил на колено. Сложная конструкция из колесиков и тонких металлических планок смутила его. Что здесь можно вывинтить так, чтобы все сразу не рассыпалось? С ходу, пожалуй, не разберешься! Перетрогав пальцами хрупкие коленчатые соединения планок, он решительно выломал и швырнул в выгребную яму какой-то стерженек, показавшийся ему достаточно «ответственным». Черт с ним! Не хватало еще своими руками доставить Нечипоренко машину для агитации против Советской власти!…

Галина вернулась раньше, чем обещала.

— Хозяйка где-то гуляет, в дом не попасть, — объяснила она. — Вы готовы?

Простившись с женой и с целым выводком детишек, Боровой отворил ворота, и они выехали.

Осталась позади зеленая окраина Тирасполя — Крепостная Слободка. Дорога некоторое время тянулась по-над Днестром. Широкая пустынная река была усыпана солнечным блеском. За рекой виднелись кое-где уютные хуторки, аисты на соломенных крышах. Там лежала захваченная боярской Румынией Бессарабия. По гребню длинного холма трусила цепочка всадников с карабинами за плечами.

— Сигуранца, — сказал Боровой, указывая на них кнутовищем.

— Казаки, — возразил Алексей.

На всадниках он разглядел фуражки с красными околышами и брюки с лампасами.

— Може, и казаки, — равнодушно согласился Боровой. — Люди кажуть, генерал Гулов сыдыть у Кишинева, и вийско в него все з наших, российских. Им румынский король полну волю дав.

Алексей мог своими глазами убедиться, что это действительно так. В какой-нибудь полуверсте от него ехали те самые казаки, с которыми он дрался когда-то под Каховкой и Верхним Токмаком. Ехали спокойно, неторопливо, как по своей земле…

На первой же развилке дорог Боровой взял в сторону от Днестра.

— Берегом краше було б, да тут богато червоних прикордонников, — объяснил он.

Теперь они ехали горячей ковыльной степью среди сухих оврагов и опаленных солнцем косогоров. Крепкие низкорослые лошадки Борового тянули бойко, фургон отчаянно трясло, и было не до разговоров.

День заканчивался, когда они увидели с холма дерев-ню, в которой Галина рассчитывала переночевать.

Боровой натянул вожжи:

— Бачьте!…

Маленькая речушка, почти неприметная в голых плоских берегах, вычерчивала в степи причудливые узоры. Прилепившаяся к ней деревня была похожа на зеленый степной островок. Берега реки густо поросли кустарником, хаты утопали в зелени. Старые ивы с подмытыми корнями низко наклонялись к воде и, казалось, из последних сил удерживали на весу изогнутые узловатые стволы. Сбегая с холма, дорога прошивала деревню насквозь и терялась вдали среди степных (подъемов и впадин.

Из-за реки к деревне двигались какие-то люди. Их было человек пятьдесят. Пятеро ехали верхом, остальные темной рваной полосой растянулись по дороге. Сзади тащились телеги.

Алексей сразу понял, кто это. На всякий случай сказал:

— Пограничники, что ли?

— Може, да, а може, ни… — уклончиво отозвался Боровой и посмотрел на Галину.

Встав на колени на дно фургона, она через его голову разглядывала двигавшихся по проселку людей.

— Поворачивайте обратно! — сказала она Боровому. — Скорее, нас увидят!

— Дивчинко, то же ж…

— Поворачивайте!

Боровой повернул лошадей. Когда неизвестные люди скрылись из глаз, он проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Здаеться мени, то…

— Мало ли что вам «здаеться»! оборвала его Галина. — А если нет?

Боровой, подумав, слегка развел руками, как бы говоря: «Так-то оно, конечно, так…»

Посоветовавшись, решили ночевать в степи, а утром выяснить, что за людей они видели.

Боровой ворчал:

— Упреждав же, що не треба ихать, ночуй теперь у степи, наче вовк якысь…

Они свернули с проселочной дороги в неглубокий ярок. Боровой распряг и стреножил лошадей. Галина достала узелок с едой.

— Огонь запалить? — спросил Боровой.

— Не надо, еще заметят. Зачем тогда в степи оставались?

— Мени що, то для вас, молодых…

— О нас не пекитесь, дядько Боровой, — раздраженно сказала Галина, — не ваша забота.

Поужинав, улеглись спать. Галина — на фургоне, Боровой устроился под фургоном на мягкой войлочной попонке, Алексей лег в стороне, подстелив охапку сена.

Ночь наступила сразу, словно обрушилась на землю. Вспыхнули звезды, колеблясь в вышине, точно подвешенные на нитках. В теплом воздухе загустел запах чебреца.

Алексей долго лежал без сна. Из мрака наплывал неумолчный тревожащий шорох ковыля Потом со стороны фургона донесся какой-то металлический лязг. Алексей прислушался. Галина возилась с «Ундервудом», — должно быть, передвигала его в изголовье. Послышался стук, что-то хрустнуло и осыпалось.

«Конец машинке!» — с удовлетворением подумал Алексей.

Видимо, дорожная тряска и этот последний толчок довершили начатое им, но теперь вся ответственность падала на Галину.

— Дядько Боровой… — тихонько позвала Галина.

Боровой мерно похрапывал под фургоном.

Галина легла, поворочалась с минуту и затихла.

Утром о ночном эпизоде не было сказано ни слова. Боровой пешком отправился в деревню. Через час он вернулся.

— Так и е, Нечипоренко, — сообщил он. — Я его ще вчера признав, зря тильки в степу мучались.

— Тоже мученик! — презрительно сказала Галина — Спали, как сурок. Самого-то видели?

— А як же! Веди, говорить, ее швыдче! И так про вас уважительно сказав: ясочка! — Боровой состроил умильную гримасу. Глазки его хитро поблескивали.

От такой фамильярности у Галины перекосилось лицо. На лбу, на щеках, даже на шее выступили красные пятна.

— Придержите язык! — выкрикнула она, и в голосе ее вдруг проскочили резкие визгливые ноты. — Извольте не забываться!

— Так я что… — испуганно забормотал Боровой. — Я же ж так, шуткую…

— Приберегите ваши шутки для кого-нибудь другого, мне они не по вкусу! — и, красная, злая, отвернулась от растерявшегося возницы.

Алексей слышал, как она процедила сквозь зубы: «Тоже ровню себе нашел, хамье…» Он усмехнулся про себя и подумал: «Ишь как ее проняло, дворяночку!»