Алексей Макеев - Ментовская крыша Страница 22

– Мне за пацанами не бегать, – резонно заявил Балуев. – У меня работа интеллектуальная, сидячая. Это вот ради таких ковбоев, как вы, приходится иной раз черт-те куда выбираться.

– И какие же выводы сделали интеллектуалы из имеющихся в наличии фактов? – с любопытством поинтересовался Крячко.

– Фактов маловато, – признался Балуев. – Или, как говорит Лев Иванович, чертовски их мало! Ну что – растяжка? Может, эксперты что и нароют, только мне кажется, все это голый номер. Граната откуда угодно к ним в руки попасть могла. На станции никто ничего толком не видел – возможно, там и были свидетели, только все они уехали с электричкой, а местные, кроме Стаса, который стрелял там из пистолета и бегал вдогонку за безоружными людьми, ничего не заметили. Местные жители вообще приняли Крячко за самого главного бандита… Ну, а если хотите знать мое мнение – кому-то вы крепко насолили, ребята! Причем насолили, еще ничего не успев толком сделать. И это меня настораживает. В сущности, вы повторяете судьбу своего предшественника – Вишневецкий, как я уже замечал, тоже ничего не успел сделать и тем не менее тоже здорово мешал кому-то…

– Типун на язык, говорят в таких случаях, – сурово сказал Гуров. – А тех, кому мы насолили, нужно искать в треугольнике: "Индиго" – наш бегун – Трегубов.

– Прямо Бермудский треугольник получается, – покачал головой Балуев. – Не слишком ли круто заворачиваете? Ну, фирма – допустим… Бегун ваш – это однозначно наш человек. Но Трегубов? Сам говоришь, пока все на уровне интуиции. Может, не стоит торопиться? Трегубов, я знаю, заслуженный опер, на хорошем счету. Чтобы он с бандитами связался?.. Как-то не верится.

– Мне самому не верится, – сказал Гуров. – Только треугольник – фигура жесткая, в ней изменить ничего не получается. Ее только сломать можно. Потому я и не тороплюсь, чтобы дров не наломать. А вот наших оппонентов такие проблемы, похоже, не волнуют. Они привыкли эти проблемы только так и решать – об колено… А про Трегубова я ничего пока говорить не хочу. Связался он с кем или нет – не знаю, но ведет он себя более чем странно.

– Так тебе у себя в главке стоит только словечко шепнуть, – сказал Балуев. – Негласное служебное расследование – и все дела. Пусть этого Трегубова проверят вдоль и поперек, если уж он так тебя смущает.

– Не хочется, – признался Гуров. – Со своими хочется в открытую. Лицом к лицу, так сказать.

– Интересно, как ты себе это представляешь? – с сомнением спросил Балуев. – Подойдешь и скажешь, выкладывай, мол, что у тебя на уме, Трегубов?

– Жизнь покажет, – неопределенно сказал Гуров.

На самом деле, такая мысль действительно приходила ему в голову. После того, как завершилась суматошная погоня, а прибывшая на место следственная группа и в самом деле обнаружила под днищем гуровского "Пежо" умело поставленную там растяжку, стало ясно, что события принимают угрожающий оборот. Кому-то очень не хотелось, чтобы Гуров совал нос в его дела. Но кому? Ясно было только одно – этот "кто-то" имел непосредственное отношение к убийству Вишневецкого.

Да, в руках следствия был один из исполнителей неудавшегося покушения, но толку от него пока было мало. И кроме того, вряд ли он испытывал к Гурову личную неприязнь. Неприязнь испытывал кто-то другой. Гуров по-прежнему мог назвать только двух людей, которые имели противоположную точку зрения на дело Вишневецкого, – Елисеев и Трегубов. Могло ли простое несовпадение точек зрения вызвать такую личную неприязнь, что хотелось отправить на тот свет противоречащего тебе человека? Именно об этом собирался спросить Гуров Трегубова.

Он понимал, что план его наивен, но в данном случае он не мог поступить иначе. Ситуация была слишком неоднозначна. В каком-то смысле он собирался бросить Трегубову спасительный конец. Если у того и в самом деле есть что-то на совести, он получит свой шанс. Хладнокровно обкладывать красными флажками своего коллегу, своего товарища Гуров не считал ни возможным, ни достойным. Он был уверен, что личная встреча с глазу на глаз поможет найти приемлемый выход из такой неоднозначной ситуации.

Поэтому из больницы Гуров сразу поехал в МУР. Созваниваться предварительно ему не хотелось, поэтому он совсем не был уверен, что застанет Трегубова. Но ему повезло – опер был на месте. Правда, судя по всему, как раз собирался куда-то уходить, и отнюдь не домой. На его столе были разложены патроны, которые он быстро и ловко вставлял в пустой магазин. В кабинете Трегубов был один, так что лучшего момента для разговора и придумать было нельзя.

– А-а, Гуров! – будничным тоном произнес Трегубов, поднимая глаза. – Привет! Какими судьбами? Я слышал, у тебя сегодня неприятности?

– У меня они каждый день, неприятности, – ответил Гуров, придвигая к столу свободный стул и усаживаясь напротив Трегубова.

Тот посмотрел на Гурова со сдержанным любопытством, но ничего не сказал и продолжил свое занятие.

– Не удивляет, что я сейчас здесь, у тебя? – спросил Гуров.

Трегубов пожал плечами.

– Где-то же ты должен быть, – заметил он. – Почему бы и не у меня? Только я сейчас ухожу. Тут поступила интересная оперативная информация. Нужно проверить.

– Что за информация?

– Я пока умолчу, ладно? – небрежно сказал Трегубов. – Боюсь сглазить. Для меня это очень важно. Хочется реабилитироваться в глазах соратников. А то и так на меня кое-кто волком смотрит. Нехорош стал Трегубов.

– А он хорош? – спросил Гуров.

Трегубов выдержал его испытующий взгляд и мрачновато усмехнулся.

– Да лично я не жалуюсь, – сказал опер.

Он сильным хлопком ладони загнал в рукоятку пистолета снаряженный магазин, с лязгом передернул затвор, повернул рычажок предохранителя и, пряча "Макаров" в кобуру, с вызовом посмотрел на Гурова.

– Трегубов – хороший парень, – небрежно добавил он. – Тот, кто в этом сомневается, совершает большую ошибку. А теперь мне пора, извини. Меня мужики ждут.

– Ну, пять минут они могут подождать, – возразил Гуров. – Мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Завтра может быть уже поздно.

– Вот как? – равнодушно спросил Трегубов. – Ну, валяй. Пять минут я могу пожертвовать.

– Ты меня знаешь, Павел Семенович, – сказал Гуров. – Я своего добиваюсь при любых обстоятельствах. Если я решил найти убийцу Вишневецкого, то я его найду.

– А я что – против? – удивился Трегубов. – Флаг тебе в руки.

– Я его найду, – повторил Гуров. – И будет очень скверно, если окажется, что ты от меня что-то скрывал. Я не хочу сейчас произносить более резких слов, но надеюсь, что ты меня понял. Это будет очень скверно. Еще есть возможность хоть что-то исправить. Предлагаю тебе ею воспользоваться, Павел Семенович.

Трегубов издевательски расхохотался, но тут же оборвал смех и злым голосом сказал:

– Ты, Лев Иваныч, перетрудился, по-моему! Что ты несешь? Что я должен исправить? Ты с первого дня с упорством маньяка пытаешься поймать меня на чем-то нехорошем. Что за каша у тебя в голове, я не знаю. Наверное, это такой модный метод борьбы с преступностью? Бей, как говорится, своих, чтобы чужие боялись? Зарабатываешь себе репутацию бескомпромиссного борца с коррупцией в собственных рядах? А я-то тут при чем?

– При том, что с первого дня именно ты намеренно подсовываешь мне дезинформацию, – ответил Гуров. – О большем я пока не говорю – у меня еще нет доказательств. Но ты изо всех сил стараешься увести следствие по делу Вишневецкого в сторону заурядной бытовухи – это факт.

– Ты, конечно, можешь свои фантазии считать фактами, – презрительно заметил Трегубов. – Но для суда этого будет маловато, Лев Иваныч. Тебя могут поднять на смех.

– Это как сказать, – покачал головой Гуров. – Твои слова зафиксированы на пленке, и на допросе у следователя ты повторял все то же самое. Сам подписывал протокол. Это не мои фантазии. Суд вполне может усмотреть в этом намеренное искажение фактов.

– Это чего же я такое исказил? – Трегубов попытался усмехнуться, но, кроме злой гримасы, на лице у него ничего не возникло.

– Да вот версия твоя, на которой ты настаиваешь с таким жаром, – сказал Гуров. – С чего ты взял, что у Вишневецкого была любовница? Должен тебе сказать, у нас есть свидетельство, что у Вишневецкого были серьезные проблемы с интимной жизнью. Проще говоря, никакой любовницы у него быть не могло. Все это чистой воды вымысел. С какой целью ты хочешь увести следствие в этом направлении?

Трегубов медленно полез в боковой карман и вытащил сигарету. Не сводя глаз с Гурова, он сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой.

– Ты прости меня, Лев Иваныч, – неприязненно сказал он. – Но ты точно маньяк. Ты скоро на меня растяжку повесишь, которую тебе сегодня вставили. А что – к этому все и идет! Ну а вообще, если серьезно, то я не понимаю, какого хрена тебе от меня нужно? Хочешь мне биографию изгадить? Тогда вопрос – зачем тебе это нужно? Я тебе дорогу перешел, что ли? Не припоминаю…