Александра Маринина - Тот, кто знает Страница 23

– Ну что ж, – удовлетворенно констатировал Виктор Федорович, – твой товарищ весьма неглуп, это меня радует.

Довольный Игорь убежал в свою комнату доделывать уроки и не слышал, как мама спросила:

– К чему этот экзамен, который ты устроил ребенку?

– Лизонька, это действительно был экзамен, только не для Игорька, а для родителей Гены. Мы же с тобой взрослые люди и отдаем себе отчет в том, что одиннадцатилетний пацаненок не в состоянии понять и усвоить такую сложную политическую игру, какую нам показали в «Семнадцати мгновениях». Ребенок может быть сколь угодно одаренным, он может быть даже вундеркиндом, но это сказывается в музыке, поэзии, живописи, математике, да в чем угодно, но только не в политике. Можно научиться блестяще играть на скрипке, можно освоить самые сложные разделы математики, можно быть шахматным гением, но нельзя научиться политике во младенчестве. Нельзя. Понимание политических реалий приходит с возрастом и жизненным опытом.

– Ну и что? Что из этого? При чем тут родители Гены Потоцкого?

– А при том, Лизонька, что, если мальчик понял и сумел внятно пересказать длинный политический фильм, это означает, что рядом с ним постоянно сидел кто-то из взрослых и объяснял ему все подробно и, как говорится, на пальцах. И эти объяснения, это понимание политики Советского государства в период Второй мировой войны ребенок потом понесет в среду своих товарищей. Мне важно было их услышать. Я хочу быть уверен, что за годы пребывания в Аргентине и в Швейцарии этот дипломат Потоцкий не заразился буржуазным мировоззрением и не начал толковать историю и политику в западной манере. А если заразился, то внушает ли он эти идеи своему малолетнему сыну, или у него хватает ума держать свои взгляды при себе. Не хватало еще, чтобы Игорек набрался у Генки черт знает каких представлений.

– Ну и как, доволен ты результатом экзамена? – скептически осведомилась Елизавета Петровна.

– Вполне. Со стороны Потоцких нашему сыну ничего не угрожает.

Первый конфликт произошел у Игоря с друзьями в конце ноября того же года, когда должен был состояться отборочный матч чемпионата мира по футболу. Встреча сборных команд СССР и Чили была назначена на 21 ноября 1973 года на стадионе в Сантьяго. Советская сторона, не желая проводить матч на стадионе, где устраивались массовые расстрелы, требовала перенести встречу на территорию третьей страны. Международная федерация футбола нам отказала, но советская сборная тем не менее на матч не приехала. В назначенный день сборная Чили вышла на поле, судья дал свисток, и четверо игроков легко и непринужденно закатили мяч в пустые ворота, предназначенные для советских футболистов. Нашей сборной засчитали поражение, и на чемпионат мира советские спортсмены не поехали. В среде многочисленных любителей футбола наступил легкий шок. Военный переворот в Чили произошел всего за два месяца до этого, в середине августа, жестокое убийство президента Альенде и массовые расстрелы на том самом стадионе были у всех на слуху, и в нашей стране до самого конца не верили, что мировая общественность и ФИФА могут этим вот так запросто пренебречь, забыть о солидарности с чилийским народом и отказать СССР в просьбе перенести матч в другое место. И не просто отказать, но и провести встречу вот так, без соперников.

– Наши правильно сделали, – заявил Генка. – Лучше пусть мы проиграем и не поедем на чемпионат, но с хунтой Пиночета дела иметь не будем. Согласен, нет?

– А по-моему, зря мы не поехали, – возразил Игорь. – Жалко же, игру отдали просто так. А могли бы выиграть.

– Как ты не понимаешь, это же вопрос чести. Мы не могли играть на стадионе, обагренном кровью.

Генка явно повторял чужие слова, точь-в-точь ту же фразу Игорь слышал накануне, ее произнес спортивный комментатор в какой-то телевизионной программе.

– Ну и что, все равно можно было что-нибудь придумать, чтобы матч не срывался, – упрямился он.

– Что, например?

– Например, выманить чилийскую сборную в другую страну. Сказали бы, что на Чили надвигается страшный ураган и встречу проводить опасно. Или, например, что террористы собираются взорвать стадион во время матча. Вот в Мюнхене же в прошлом году террористы расстреляли целую делегацию во время Олимпиады, они запросто могут и в Чили то же самое сделать. Напугали бы их как следует, они бы сами попросили матч в другую страну перенести.

– Ты дурак! – внезапно разъярился Генка. – Это вопрос принципа, ты что, не понимаешь? При чем тут «выманить» и «напугать»? Нам важно, чтобы весь мир знал, что мы не можем сотрудничать с хунтой и что мы против Пиночета.

– Да при чем тут принципы? – заорал в ответ Игорь. – Это же чемпионат мира по футболу!

– Значит, по-твоему, пусть Пиночет убивает людей?

– А по-твоему, пусть наша сборная проигрывает?

Молчавший до этого времени Жека Замятин внезапно ударил Игоря кулаком в лицо.

– Да чего с ним разговаривать, с редиской этой, – презрительно процедил он. – Пошли, Генка.

Ошарашенный Игорь долго не поднимался с тротуара, глядя вслед уходящим друзьям. Он искренне не понимал, почему Генка рассердился на него и зачем нужно было лезть на рожон в этой футбольной истории, когда можно было бы придумать десятки способов добиться своего «без шума и пыли», как говорилось в любимой его кинокомедии «Бриллиантовая рука». Он не понимал, почему какие-то там принципы важнее результатов матча. И не понимал, почему Жека его ударил. Да еще и «редиской» обозвал. Фильм «Джентльмены удачи» к тому времени уже год как победно шествовал по экранам кинотеатров, и жаргонные словечки прочно вошли в повседневную речь не только взрослых, но и школьников. Игорь знал, что «редиска» – это «нехороший человек», и недоумевал, чем мог заслужить такое обращение. Глотая слезы боли и обиды, он поднялся с грязного тротуара, на котором мерзко хлюпал подтаявший первый снег. Новое пальто, купленное мамой месяц назад, в мелкую черно-серую клеточку и с цигейковым воротничком, безнадежно испачкано, да и разбитая губа кровоточит, так что скрыть от родителей следы конфликта никак не удастся. А может, и не надо скрывать? Рассказать им все как есть, пожаловаться на Генку и на Жеку. Нет, на Генку-то за что жаловаться? Он же его не бил, это Жека, сволочь, нанес внезапный предательский удар, даже не предупредив, что собирается драться. Нажаловаться только на Жеку? Но они с Генкой – неразлейвода, всегда вместе, и если папа с мамой рассердятся, то запретят ему дружить с обоими ребятами. «Ну и пусть запрещают, – озлобленно думал Игорь, бредя в сторону дома и прикладывая к губе носовой платок, – не хочу я с ними дружить, раз они такие. Я думал, они настоящие друзья, а они из-за какого-то футбола могли так со мной… Ну и пожалуйста, ну и не очень-то хочется с вами дружить».

Однако, чем ближе подходил он к дому, тем отчетливее вспоминал слова Генки, сказанные ему на ухо в прошлом году: родителей нужно обманывать. Да и в самом деле, зачем говорить им правду и жаловаться на Генку с Жекой? Еще неизвестно, что папа скажет, если узнает, из-за чего они поссорились. А вдруг окажется, что Игорь и сам не во всем прав, тогда и ему тоже попадет. Так уже бывало неоднократно, когда Игорь с праведным негодованием жаловался дома на несправедливость учителей, записавших ему в дневник замечание или поставивших слишком низкую отметку, а отец строго выговаривал ему, объясняя, что мальчик не прав и поступил дурно, потому что нарушал дисциплину на уроке или плохо подготовил домашнее задание. Так что лучше не нарываться. Он скажет, что подвернул ногу и упал. И все.

Несколько дней Генка с Жекой делали вид, что не замечают Игоря, всячески демонстрируя разрыв дипломатических отношений. Игорь жестоко страдал, опасаясь, что их дружбе пришел конец и что он снова останется один, и больше никому не будет интересен, потому что все будут знать, что Генка Потоцкий – сам Генка Потоцкий от него отвернулся. Однако вскоре дружба была восстановлена, тем более что в декабре снова стали показывать по телевизору «Семнадцать мгновений весны», и каждое утро в школе начиналось с обсуждения, что сделал Штирлиц, да что сказал Мюллер, да как классно Штирлиц вывернулся из ситуации с чемоданом радистки Кэт.

А во время зимних каникул Игорь и Жека наконец удостоились приглашения к Генке домой, где до той поры ни разу не бывали. Мальчишки вообще-то не особенно стремились ходить друг к другу в гости, играли и гуляли на улице, ходили в кино, гоняли в футбол и бегали зимой на каток, а если и подходили к двери квартиры, где жил кто-то из товарищей, то лишь затем, чтобы позвать друга. Но тем не менее у Игоря мальчики несколько раз бывали, да и к Жеке домой пару раз наведывались, а вот в квартире, где обитали Потоцкие, ни Игорь, ни Жека не были никогда. Сам Генка с небрежным презрением говорил, что его предки не разрешают приглашать друзей, чтобы грязи не нанесли, и, хотя они целый день на работе, за порядком бдительно следит его бабушка. А тут так удачно все складывается – родители уехали на субботу и воскресенье за город кататься на лыжах, а бабушка завтра с утра уйдет на похороны: умерла какая-то ее приятельница.