Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк Страница 23

— А я и так знаю! — засмеялась с детской непосредственностью девушка. — Липатова. Его небось Валера парит?

— Не Липатова, — возмутился Борзов, — а одного из руководителей партии.

И тут же в проеме двери появился Липатов, раскрасневшийся и довольный, приглаживая остатки волос.

— Мастерски твой Валера меня… попарил! — засмеялся он. — Владеет вопросом, молодец!

— Он у меня на все руки мастер, — довольно усмехнулся Борзов. — Спортсмен, борец, призер первенства Европы, но… все в прошлом.

— На какой он у тебя должности? — спросил, о чем-то думая, Липатов.

— Сейчас спортпрофилакторием у нас заведует, — заволновался Борзов. — Можем повысить, человек верный!

Липатов задумался.

— Верный, говоришь? — спросил он, прищурив глаз. — Верные нам нужны… Кругом демагоги, критиканы! «Правду» — и ту в заблуждение ввели… Слыхал, какую я отповедь дал ее собкорам после двадцать шестого съезда?

— Конечно, слыхал! — произнес Борзов, почтительно стоя с момента появления Липатова.

— Забыли писаки, — злорадно проповедовал Липатов, — что представляют не газету в области, а область в газете… Хорош у тебя Валера! — перескочил он неожиданно на другую тему. — В зятья не тянет?

— В кого? — опешил Борзов. — В зятья?

— В зятья, в зятья! — раздраженно повторил Липатов. — Ты глухой стал на старости лет?

— Да Ритка вбила в голову — за дипломата! — виновато оправдывался Борзов.

Липатов обиженно пожевал губами и сухо спросил:

— Мы где обедать будем?

Обернутый в купальную простыню Липатов больше походил на римского патриция, чем Борзов, но все же оба были ряженые.

— На веранде! — произнес Борзов, осторожно беря Липатова под локоть.

Они вышли на веранду, где длинный стол был заставлен тарелками с великолепной закуской и горячительным на любой вкус.

Валера, тоже обернутый в простыню, чувствовал себя не в своей тарелке. Но, тем не менее, ловко разрезал арбуз в форме цветка.

Неподалеку от веранды на специально оборудованном месте, выложенном темным кирпичом, посреди темно-зеленой лужайки горел костер, на котором двое из обслуги жарили тушу косули.

Липатов сел за стол. Возле него сразу же засуетился Валера.

— Что будете пить, Егор Сергеевич? — услужливо спросил Борзов.

— Пока при власти, пьем только коньяк, — многозначительно ответил Липатов.

Выпив, не закусывая, рюмку коньяка, он брезгливо сказал:

— Что это она за глупость себе в башку вбила? У нас тоже жить можно, если ум есть. Передай от меня, чтобы дурь из головы выбросила. Знаю я этих дипломатов!.. Все Западу в рот глядят! Доглядятся!.. Тамару подтяни! Одни цацки и тряпки на уме. Ответственным работникам надо жить с оглядкой на народ… Учу вас, учу… Как об стенку горох!

К ним подошла официантка.

— Когда прикажите подавать горячее? — неожиданно прервала их разговор, подошедшая официантка. И обжигая жарким взглядом Липатова, добавила: — Косуля готова!

— Пусть еще поджарят, до корочки, как я люблю! — велел ей Липатов, не обращая никакого внимания на ее призывы.

Официантка, покачивая бедрами, пошла к поварам, жарившим косулю, чтобы довести до их сведения приказание патрона.

Липатов вместе с Борзовым проводили ее долгим взглядом, один с предвкушением послеобеденного «отдыха фавна», другой с легким сожалением, что молодость больше не привлекает, потому что не возбуждает. Прав был поэт, когда говорил, что крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть.

— Значит, о чем мы договорились? — подняв кверху брови, спросил Липатов.

— Обо всем! — угодливо произнес Борзов, напуганный сухим тоном Липатова.

Довольный Липатов продиктовал условия договора Борзову:

— Ритку выдадим за борца! Борцы надежнее!.. А Тамару, пожалуй, пришли ко мне. Я сам ее проинструктирую.

— Как скажете, Егор Сергеевич! — покорно согнул шею Борзов.

И налил себе полную рюмку коньяка. Липатов посмотрел на Валеру и, словно вспомнив что-то, спросил:

— А на медведя — один на один — слабо будет?

Борзов замер и покосился на Липатова.

Но Валера остался невозмутим, ни один мускул на его лице не дрогнул. И спокойно ответил:

— Можно попробовать.

— Я слышал, — переменил тему Липатов, — что тебе очень нравится дочь Петра Григорьевича?

От такой прямолинейности Валера вздрогнул, как боевой конь при звуке полковой трубы.

— Петр Григорьевич прекрасно знает о моем отношении к его дочери… О ней можно только мечтать.

— В нашей стране, Валера, — назидательно проговорил Липатов, — все мечты сбываются, все дороги открыты перед молодыми.

Борзов решил подсуетиться:

— Без опытной руки великого поводыря, Егор Сергеевич, можно заблудиться! — заявил он, глядя по-собачьи в глаза Липатову. — А ваша рука нами не только мудро управляет, но и ведет в нужном направлении.

— Общался я на днях с Леонидом Ильичом. Говорит, засиделся ты, Егор, в своем обкоме. Пора тебе груз потяжелей на плечи брать. — Липатов прямо посмотрел на Борзова и продолжил: — Готовь, говорит, себе замену — молодого и перспективного, а мы тебе кабинет на Старой площади присмотрим.

— Да стоит ли, Егор Сергеевич, — как-то двусмысленно произнес Борзов. — Жизнь человеку дается один раз, и прожить ее надо у Черного моря.

— Говоришь, у Черного моря… — рассмеявшись, начал Липатов, но, услышав из чащи голос кукушки, стал считать: — Два… семь… двенадцать…

Борзов и Валера молча наблюдали за Липатовым. Когда птица закончила куковать, Липатов взглянул на Борзова и сказал:

— Да… всего пятнадцать… А может, ты и прав… Но я занимаюсь государственными делами, надеюсь на вашу поддержку. Налей, Валера, себе рюмаху…

Валера поспешил выполнить такое приятное приказание.

Тут подоспело и жаркое из косули, настолько мастерски приготовленное, что под него можно было выпить и ведро коньяка. Но пить больше, чем Егор Сергеевич, никто не рискнул.

После «охотничьего привала» Липатов, любовно поддерживаемый Валерой, удалился на покой. Борзов тут же позвонил официантке и вызвал ее к себе. Алевтина, знавшая его уже несколько лет, явилась мгновенно. Однако Борзов перетрудился на охоте. Поэтому, когда он прибыл на конечную станцию, Алевтина еще только отправлялась в путь. Обиженно вздохнув, она недовольно посмотрела на партнера и потянулась. Увидев, что Борзов никак не реагирует, она молча стала одеваться. Надев блузку, девушка еще раз бросила обнадеживающий взгляд на хозяина, но тот, разбросав руки и мирно похрапывая, уже спал сном богатыря.

Разбудил его Валера.

— Петр Григорьевич, Егор Сергеевич вас кличет! — почтительно доложил он.

Борзов, чертыхаясь в душе, все же поспешил побыстрее одеться и отправиться на зов патрона.

Липатов отлично выспался и пребывал в прекрасном расположении духа.

— Петр, хватит прохлаждаться! Отправляйся за Тамарой да проведи с ней работу насчет Валеры. Поговори о свадьбе. И вообще подтяни ее — до меня доходят сигналы, что модничает она, ослабила борьбу с безобразиями в общественном питании.

Борзов молча поклонился и отправился домой.

Когда он вошел в квартиру, супруга вместе с дочерью наряжалась, стоя перед зеркалом.

— Куда это вы, красавицы, намылились? — ехидно спросил Борзов.

— На концерт, дорогой! — совершенно спокойно ответила жена.

Дочь лишь хмуро взглянула на отца, но ответом не удостоила.

— Придется мне с Риткой сходить на твой концерт! — усмехнулся Борзов.

— Случилось что… с головкой? — подозрительно спросила Борзова. — Ты же заснешь через минуту, а Ритке опять краснеть.

— Постараюсь не заснуть! — улыбнулся Борзов. — Я хорошо выспался после обеда.

Тамара Романовна нахмурилась.

— А ну выкладывай!

— Патрон зовет! Прочищать… мозги будет! Мы с ним Ритку пропили. Ясно? Готовь свадьбу!

Тамара Романовна так и застыла с удивленным лицом, а Рита от неожиданности выронила расческу.

— С ума сойти! — воскликнула она радостно. — Без меня меня женили! А он кто? Надеюсь, дипломат?

Но мать мигом уяснила себе, откуда ветер дует, и сказала чуть раздраженно:

— Сдался тебе, Риточка, дипломат! Они через одного импотенты, а в любую заграницу ты сможешь и так поехать, за деньги. И надо, чтоб не ты его, а он тебя любил.

— Хочу дипломата! — заершилась Рита. — Это считается шиком: выйти замуж за дипломата. И почему это они импотенты?

— Работа нервная! — пояснила мать. — Все время в напряге, это какую же память надо иметь, чтобы врать и помнить, что ты соврал в прошлый раз. И зашибают они крепко, а для разных виски и джинов наши русские желудки не приспособлены.

— Врут они не больше, чем партийные работники, — с презрением проговорила дочь. — И к тому же, — более игриво заметила Рита, — меня уже любит один — Валера, вот его я и возьму в любовники.