Фридрих Незнанский - Сенсация по заказу Страница 23

— Пытались. Трудно что-то сделать. Очень крупные люди.

— А ты что, мелкий, что ли? — со смехом сказал Турецкий, имея в виду и почти двухметровую фигуру Ред-двея, и его собственный вес, и служебный статус.

Реддвей против обыкновения даже не улыбнулся.

— Ладно, что ты от меня-то хочешь? — спросил Турецкий.

— Уже сказал. Хочу твои мозги. В ФСБ мне ничем не помогут. Что ты скажешь по поводу этого случая?

— Надо искать того, кто подменил ботинок. Работать с охранниками твоего миллионера. У него же есть своя служба безопасности?

— Конечно. И может быть, мы найдем ниточку. А может, нет… — Реддвей нагнулся к Турецкому: — Вашингтон намерен изменить стратегию борьбы с исламскими террористами.

Турецкий кивнул:

— У вас там начальство в ЦРУ сменилось, я слышал.

— Да бог с ним. Это все политика, а меня занимает только реальное дело. В общем, сегодня ситуация такова. Некоторые умные люди считают не слишком перспективными попытки арестовать или уничтожить Усаму бен Ладена и других террористических боссов.

Турецкий приподнял бровь. Это было что-то новенькое. Ради такого стоило встретиться с Питом и в Германии.

— А как же тогда?

— Теперь предполагают сделать акцент на ликвидацию террористов «среднего звена».

— Вот тебе раз…

Турецкий обдумывал услышанное. Он понял, что вот это и была та главная информация, ради которой они встретились. Злоключения миллионера с ботинком существенны, но на этом фоне второстепенны. Возможно, ради этого Реддвей и прилетал в Москву, чтобы снабдить этими сведениями Турецкого и его друзей.

Теперь Реддвей ждал его реакции. Реддвей знал, что в случае с Турецким ожидание всегда оправдано. Но когда Александр Борисович стал говорить, оказалось, что с выводами он не спешит.

— А как же рассуждения в том духе, что если отключить «голову», то «тело» умрет? Ведь в этом всегда была суть вашей стратегии в борьбе с террористами! Да и нашей, когда я вместе с тобой работал в «Пятом уровне»…

— Да никак, Алекс, никак! На сегодняшний день уничтожены или взяты в плен семьдесят пять процентов лидеров «Аль-Каиды». Ну и что, разве террористическая угроза ослабевает? Единственный конструктивный путь выиграть войну с этими… — Реддвей остановился. — …как по-русски, забыл… а! отморозками — нейтрализовать «операторов», которые рекрутируют новых «бойцов».

— А, ладно, — махнул рукой Турецкий, сделал вид, что его это больше не занимает, — у меня сейчас и без этого голова болит.

— Жаль. А мне кажется, с нападением на арабского миллионера может быть как раз такое дело.

— Пит, ты знаешь, для тебя я всегда открыт, но только сомневаюсь, что могу быть полезен тебе и твоему миллионеру. Мне тут, кстати, и своих хватает.

Глава восьмая

Разговор с Меркуловым был неприятным для обеих сторон, возможно, поэтому долго не начинался. Перед Меркуловым лежала служебная записка помощника генпрокурора с предложением передать дело о гибели профессора Белова другому сотруднику, а еще лучше — закрыть его вовсе.

— Саша, у тебя есть личные мотивы?

— Очень личные, — с сарказмом подтвердил Турецкий. — Костя, это висяк, в самом нехорошем смысле слова. На свете нет ничего труднее, чем узнать, что было на уме у самоубийцы!

— Ты запиши афоризм, — посоветовал Меркулов, — а то пропадет даром.

— Я не вижу в этом деле ничего, понимаешь? Допустим, Белова довели до ручки, как ты предположил. Что дальше? В Лаборатории на него все молились. Были научные противники? Подумаешь, большое дело! Меня соседка по лестнице знаешь как ненавидит? Она считает, что я вдыхаю ей дым в замочную скважину!

— Все сказал?

— Да!

— А теперь, Александр, я хочу, чтобы ты съездил в госпиталь Бурденко.

— Я здоров, — буркнул Турецкий.

— Это меня в данном случае не интересует. Встретишься там с профессором Челебадзе. Это знаменитый военный хирург… Я лечился у него, он готов с тобой поговорить.

— О чем?

— О Белове. О паперфторане. О философском камне и смысле жизни. Найдете общие темы… Только о футболе не надо. И не только о футболе.

— То есть?

— Иван Вартанович — яростный болельщик, и это может плохо кончиться. Смотри сам. Если после этой встречи ты решишь, что работать не можешь, дело я у тебя заберу… Ну что ты на меня так жалобно смотришь? Хочешь еще что-то сказать?

— Если только на воздухе.

— Там такая духота, — пожаловался Меркулов. — Наверно, опять гроза будет. А у меня хоть кондиционер работает.

— Пошли-пошли, — потянул его за рукав Турецкий. — Покажу тебе, как мне машину расцарапали.

Меркулов пожал плечами и пошел вслед за подчиненным. Не доходя до стоянки, Турецкий коротко передал Меркулову слова Реддвея. Меркулов, государственный человек, слушал внимательно и, когда Турецкий уже уехал, еще оставался во дворе Генпрокуратуры и с кем-то говорил по телефону.

А машина у Турецкого, кстати, была уже в порядке.

Челебадзе пришлось ждать — он был на операции. Тем не менее Турецкого проводили в кабинет и снабдили чашкой кофе — таково было распоряжение хозяина. Потом подали чаю: объяснили, что Челебадзе запретил пить две чашки крепкого кофе кряду — вредно. Турецкий хмыкнул и от чая отказался. Хирурга пришлось ждать еще около часа. Турецкий уже подумывал смыться, когда Челебадзе, огромный толстый мужик, ввалился в кабинет. Оценивающе разглядел Александра Борисовича и пробасил:

— Вообще-то могли бы и встать из уважения к хозяину кабинета. — Он подумал и застенчиво добавил: — И генеральскому званию.

— Да будет вам, я и сам генерал. — Тем не менее Турецкий поднялся, представился и протянул руку.

— Это как? — заинтересовался Челебадзе. — Вы же следователь?

— Вот именно — не частный же сыщик. Состою на государевой службе, госсоветник юстиции третьего класса. Что абсолютно эквивалентно вашему чину.

— Ну что ж, коллега, в таком случае я весь к вашим услугам.

— Я на самом деле чувствую себя неловко, — признался Турецкий, — оттого, наверно, и хамлю, это такое природное качество…

— Знакомо, — кивнул медицинский генерал.

— Мне мой шеф приказал сюда явиться, дескать, вы мне все про жизнь объясните. Вот я и… — Александр Борисович виновато улыбнулся и развел руками.

— А конкретней?

— Паперфторан.

— Вах, — прочувствованно сказал Челебадзе.

И позднее Александр Борисович вспоминал, что этого неподражаемого «вах» (говорил-то Челебадзе по-русски исключительно чисто) оказалось достаточно, чтобы Турецкий изменил свое мнение о профессоре Белове вообще и о его открытиях в частности. Как-то интуитивно это произошло. И мгновенно. Потом, правда, последовали и аргументы материального порядка.

Меркулов действительно лечился у Челебадзе, но это к делу отношения не имело.

Военный хирург и анестезиолог, генерал (а тогда еще полковник) Иван Вартанович Челебадзе много оперировал в Чечне — во время обеих военных кампаний. Он был близко знаком с гражданским хирургом Игнашевичем, оперировавшим преимущественно детей.

— Мы с ним кореши, понимаете, — сказал Турецкому Челебадзе. — Я детей оперировал, и он детей оперировал, только он — с мячиками и велосипедами, а я — тех, что в погонах и с автоматами. Может, как раз его вчерашних пациентов… Незадолго до начала чеченской войны у Игнашевича вышел такой случай. В Москве шестилетний мальчик был сбит грузовиком. С переломами в тазобедренной области и травмой головы его доставили «скорой помощью» в ближайшую детскую больницу. Все бы ничего, но там ошиблись с группой крови. Наступило заражение. Смерть была практически неизбежной. Врачи, ежедневно видящие эти страшные картины, были готовы смириться. Для родителей, которые ночевали в больнице, это было немыслимо. Собрали консилиум. И вот на нем детский хирург Игнашевич сказал: «Последняя надежда — у профессора Белова есть какой-то препарат, который теоретически может помочь…» — Теоретически! — ухмыльнулся Челебадзе. — Никто же ничего не знал! Вообще! А Белов болтался под Москвой, занимался как раз созданием своей этой хаты-лаборатории. Кое-как нашли его. Он сразу все понял и послал в Москву своего сотрудника, Кобрина, кажется…

— Колдина, — поправил Турецкий.

— А! — кивнул Челебадзе. — Тот примчался на такси — привез две ампулы паперфторана. А Белов остался в Лемеже, не мог почему-то уехать. Да и не нужен он был там, не врач ведь. Через некоторое время Кобрин ему позвонил и говорит: «Пацан жив. После введения первой ампулы, кажется, стало лучше. Но наблюдается жуткая дрожь. Никто не знает, что делать. Тут все просто обосрались!» «Вводи вторую немедленно», — сказал Белов. Как отрезал, сказал. Кобрин переспрашивает: «Ты уверен, последствия непредсказуемы?» Тот его обложил. «Вводи!» — кричит. Все хирурги, анестезиологи — в панике. Никто ответственность не берет. Игнашевич и тот струсил… Кстати, знаете, такой защитник есть в ЦСКА? Так вот, струсил, не цээсковский, а хирург детский, да… Но Кобрин…