Эван Хантер - Охота на сыщиков Страница 23

Пока дождь не перестал.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Он низвергся с небес, словно поток, прорвавший плотину. Дождь шел ровно четыре минуты и тридцать шесть секунд. И оборвался, будто кто-то заткнул брешь в плотине.

Молнии еще полосовали небо, и гром еще откликался сердитым ворчанием, но дождь перестал.

Облегчение, которое принес дождь, долгожданная прохлада не продержалась и десяти минут. По окончании этого срока улицы вновь окунулись в парящий зной, а люди, обливаясь потом, цедили сквозь зубы проклятия.

Никто не любит розыгрышей.

Даже если подшутить решил сам Бог.

Тедди стояла у окна, любуясь несущимися на землю крупными каплями, и вдруг дождь перестал.

Она мысленно выругалась и вспомнила, что давно хотела научить Стива своему языку жестов, чтобы и он тоже знал, когда она ругается. Он обещал навестить ее сегодня вечером, и сейчас ее переполняло ожидание встречи, и она стала думать, что ей надеть к его приходу.

„Ничего" — лучший, наверное, ответ на этот вопрос. Ей понравилась собственная шутка. Надо запомнить. И рассказать ему, как только придет.

Улица вдруг заволоклась грустью. Дождь принес радость и веселье, но теперь дождь перестал, и улица стала мрачно-серой, мрачной, как смерть.

Смерть.

Две смерти, два человека, с которыми он работал и которых хорошо знал. Ну почему, почему он не стал дворником или счетоводом, почему именно полисменом, почему именно он стал полисменом?

Она повернулась к часам: сколько же сейчас времени и сколько же ей еще ждать, когда он придет, сколько же еще ждать, пока она наконец не заметит медленное движение дверной ручки из стороны в сторону и не бросится к двери, чтобы распахнуть ее перед ним. Плоский, бездушный лик часов не принес ей утешения. До той минуты оставались еще часы и часы. Если он, конечно, вообще придет. Если не случится ничего, что опять задержит его в участке, еще одно убийство, еще одна…

Нет, я не должна даже думать об этом.

Нечестно так думать.

Если я буду думать о грозящей ему беде… можно… накликать…

Нет! С ним ничего не случится! Стив смел и силен, Стив умелый и опытный полисмен, Стив сумеет постоять за себя. Но и Риардон был умелым и опытным полисменом, и Фостер тоже, а теперь они оба мертвы. Чего стоят умение и опыт полисмена, если ему стреляют в спину? Чего стоят умение и опыт полисмена против убийцы, затаившегося в засаде?

Нет, нельзя об этом, хватит, перестань.

Убийства кончились, все. Больше убийств не будет. Фостер был последним. Больше никого не убьют, с этим покончено. Все.

Стив, поспеши! Скорее, Стив!

Она села лицом к двери, не сводя глаз с дверной ручки, зная, что пройдут еще часы и часы, прежде чем дверная ручка оживет в условном движении из стороны в сторону, и это будет значить, что Стив стоит у ее порога.

Он поднялся с кровати.

В одних трусах пестрой расцветки пошел к комоду забавной утиной походкой. Он был высок ростом и прекрасно сложен. Некоторое время он изучал свой профиль в зеркале, потом посмотрел на часы, глубоко вздохнул и вновь улегся на кровать.

Время у него еще было.

Он лежал и рассматривал потолок, и вдруг ему страшно захотелось курить. Сбросил ноги с кровати, встал и опять направился к комоду, переваливаясь на ходу, как утка, что вовсе не красило такого атлета, как он. Закурил сигарету и снова лег. Попыхивал сигаретой и думал.

Он думал о полисмене, которого убьет сегодня вечером.

Собираясь домой, лейтенант Барнс зашел перекинуться словечком с капитаном Фриком, начальником 87-го полицейского участка.

— Как дела? — поинтересовался Фрик.

Барнс пожал плечами:

— Похоже, во всем городе осталось одно-единственное, о чем можно сказать: „Холодно".

— А? — не понял Фрик.

— Расследование этих убийств.

— О, вот вы о чем. Да, похоже, — согласился капитан.

Фрик испытывал крайнюю усталость. Он уже был не так молод, как прежде, и вся эта суета, и весь этот тарарам его бесконечно утомляли. Ну, убили полисменов, так что тут теперь поделать! Сегодня здесь, завтра на том свете. Нельзя жить вечно, и с собой в могилу ничего не возьмешь. Безусловно, отыскать преступника надо, но зачем же так давить на человека? Нельзя так давить на человека, да в этакую жару, да особенно если он не так молод, как прежде, и безмерно устал.

Говоря по правде, Фрик уже устал, когда ему еще не было и двадцати, и Барнс об этом прекрасно знал. О капитане у Барнса сложилось самое невысокое мнение, но Барнс был сознательным, добросовестным и дисциплинированным полисменом, а сознательный, добросовестный и дисциплинированный полисмен должен время от времени советоваться с начальником, даже если считает начальника полным болваном.

— Вы, я вижу, своих ребят совсем задергали, а? — скорее даже одобрительно спросил Фрик.

— Приходится, — ответил Барнс, подумав про себя, что уж это должно быть ясно и очевидно даже полному болвану.

— Я тут прикинул и думаю, что это не иначе как псих. Накатило, вот он и решил: пойду-ка пристрелю кого-нибудь.

— Но почему именно полисменов? — усомнился Барнс.

— А почему бы и нет? Кто может угадать, что психу взбредет в голову? Риардона он, вероятно, кокнул по чистой случайности, даже не подозревая, что тот полисмен. А как увидел, какая шумиха поднялась, газеты и все прочее, идея ему понравилась, и второй жертвой он выбрал полисмена уже намеренно.

— А откуда он узнал, что Фостер полисмен? Фостер был в штатском, как и Риардон, кстати.

— Может, у него уже были трения с законом, почем я знаю? Но одно точно. Это псих.

— Или уж очень ловкий и умный тип, — возразил Барнс.

— С чего вы взяли? Спустить курок, по-вашему, много ума требуется?

— Нет, для этого как раз ума не требуется, — согласился Барнс. — Если только не сходит с рук.

— Не сойдет, — бодро заверил его капитан.

А про себя тяжело вздохнул. Устал он безмерно. Старость. Вон даже волосы все седые. Не должны старики заниматься распутыванием всяких тайн, да еще в такую жарищу. Мысли Фрика переключились на самую актуальную тему.

— Жарко, а?

— Жарко, — согласился Барнс.

— Собираетесь домой?

— Да.

— Вам хорошо. Хотя я тоже, наверное, скоро пойду. Отправил ребят по вызову — покушение на самоубийство. Надо подождать, как там все обернется. Сообщили, что какая-то дамочка хочет сигануть с крыши. Нет, одни психи кругом, а? — Фрик негодующе покачал головой.

— И не говорите! — в тон поддакнул Барнс.

— Жену с детишками отослал в горы, — вновь внезапно меняя тему, сообщил ему Фрик. — И чертовски рад этому. В таком пекле ни человеку, ни зверю житья нет.

— Это уж точно, — опять не стал спорить лейтенант.

Телефон на письменном столе Фрика вдруг разразился звонками. Капитан, покряхтывая, важно поднял трубку.

— Капитан Фрик у аппарата, — объявил он в микрофон. — Что? Вот как? Но это же прекрасно! Хорошо. — Он аккуратно водрузил трубку на место и доложил Барнсу: — Совсем и не самоубийство, представьте себе. Дамочка решила посушить волосы и свесила их, понимаете ли, с крыши. Нет, но куда нам деваться от этих психов, а?.

— Мда, — неопределенно протянул Барнс. — Ладно, я ушел.

— Держите пистолет под рукой, — посоветовал Фрик. — А то может и вас достать.

— Кто? — удивленно спросил Барнс уже от двери.

— Он.

— А?!

— Псих!

Роджер Хэвилленд был быком.

Именно так, без кавычек. Даже другие „быки“ звали его быком. Он и был настоящим быком в отличие от „быка“, как называют детективов. Хэвилленд был сложен, как бык, пожирал пищу, как бык, мял своих подружек, как бык, он даже храпел во сне, как бык. Настоящий бык.

К тому же Хэвилленд был малым не из приятных.

Было время, когда он был приятным малым, но о той поре забыли уже все, включая самого Хэвилленда. Было время, когда он мог часами допрашивать задержанного и за весь этот период ни разу не приложить руку к физиономии последнего. Было время, только представьте себе, когда Хэвилленд даже мог воздержаться от этаких, знаете ли, словечек! Короче, Хэвилленд некогда был мягким и добрым, кротким и нежным полисменом.

Но однажды с Хэвиллендом приключилось несчастье. Хэвилленд однажды ночью пытался разнять уличную драку. Несмотря на то, что он уже сменился с дежурства и спокойно шел себе домой. Но в то время он, как всякий образцовый полисмен, считал себя на боевом посту все двадцать четыре часа в сутки. Да и драка-то сама по себе была, откровенно говоря, не так уж и крупной, обычная уличная драка. Фактически и не драка вовсе, а так, дружеская потасовка, ну, скажем, более или менее ссора или спор — даже из самопалов не стреляли.

Хэвилленд решительно вмешался и исключительно вежливо попытался убедить сражающиеся стороны разойтись. Он вытащил свой револьвер и произвел несколько выстрелов в воздух над головами распоясавшихся скандалистов, и тогда один из них угодил Хэвилленду обрезком свинцовой трубы как раз по правому запястью. Револьвер выпал из повисшей руки Хэвилленда, и тут-то и приключилось с ним это самое несчастье.