Алексей Макеев - Одержимый Страница 25

На холодном ветру в глубине двора стоял большой, прочный дом на высоком фундаменте, выложенном из крупного камня. Хозяин, полноватый, приземистый мужчина, в черных брюках и пиджаке поверх черной же водолазки, стоял на крыльце и, не обращая внимания на холод, поджидал гостей. По двору бегали две большие собаки и с десяток детей явно различной национальности. После того, как все поздоровались, Гуров полюбопытствовал, указывая на ребятишек, почтительно столпившихся неподалеку:

– Неужели все ваши?

Хозяин, в котором самом явно было намешано немало всякой крови, неторопливо и с достоинством ответил сильным, густым голосом, в котором отчетливо слышался южный акцент:

– У нас, которые тут, все дети наши. Мы тут ни от кого не отворачиваемся. Так уж заведено. Голодный – накормим. Крыши нет – приютим. Потому у нас и сирот не бывает. Закон главный не тот, что на бумаге, а тот, что в сердце.

– Хорошо сказано, – кивнул Гуров. – А я вот тут как раз из-за того, что на бумаге. Вообще профессия моя такая – сплошные бумаги. Протоколы, акты экспертизы, отчеты... А в промежутках между бумагами еще и преступников приходится ловить.

Марат в ответ на это важно покивал большой головой, как бы давая понять, что вполне оценивает сложность оперативной работы.

– Прошу в дом! – объявил он затем. – Мужчина должен работать, но он должен и отдыхать, восстанавливать силы. Кусок сочного мяса и стакан вина с дороги – что может быть лучше? Прошу вас, дорогие гости!

Мужчины вошли в дом. Здесь все было устроено так, чтобы показать прочность и основательность хозяина. По всем комнатам носился аппетитный запах жареного мяса. Обедать расположились в комнате, широкие окна которой выходили прямо на морское побережье. Видимо, летом вид отсюда был великолепный, но сейчас море выглядело сердитым и опасным, как разъяренный зверь. Впрочем, разнообразные яства, теплая компания, золотистое вино, огонь в очаге и волнующееся море за окном – все вместе это имело какую-то особенную прелесть. Видимо, хозяин учитывал это, когда планировал, где расположить столовую.

После обеда в войсковой части Гуров еще не успел проголодаться, но отнекиваться от угощения не стал. С дипломатической точки зрения это был бы полностью неверный ход. Поиски могли бы затормозиться в самом начале. На юге очень щепетильно относятся к подобным вещам.

Не обошлось, разумеется, и без цветистых тостов, которыми поочередно обменялись хозяин и гости. Однако при первой же возможности Гуров постарался перевести разговор на конкретную тему. Ему показалось, что Марат тоже не прочь побыстрее разделаться с длинными церемониями и вообще с гостями, которые на самом деле таковыми не являлись, а вообще были людьми не слишком для него удобными.

– Хороший у вас городок, – заметил Гуров. – Дай Бог ему процветать и дальше. Но меня лично не будущее сейчас интересует, а прошлое. Вы же все время здесь живете, Марат? Не припоминаете, что за воинская часть здесь стояла в прежние времена?

– Извини, дорогой, не припоминаю, – с сожалением ответил хозяин. – Видел я здесь, конечно, и солдат, и офицеров, но редко. А может быть, все дело в том, что другие времена были? Это нынче если мужчина с оружием, если солдат, то к нему относишься с повышенным вниманием. А раньше ведь если солдат, то как считалось? Самая мирная профессия на земле! Так нам говорили, разве нет? И тогда солдаты по улицам с автоматами не ходили. Пройдет сторонкой, незаметно, и все. Нет, не было здесь части, не припоминаю. Хотя, может быть, кто постарше помнит? Я ведь в те времена совсем молодой был, сам служить должен был. Не служил, правда, – у меня на иждивении больная мать была и тетка, и куча племянников... Освобождение получил, отсрочку, значит... Ну, это старая история, тебе не интересно. Хотя вот что... Военкомат у нас тут имелся. Только сейчас тех людей, что там служили, и не найдешь, наверное... Нет, есть один! Реваз Челидзе, прапорщик! Он за личные дела отвечал. И он местный. Наверняка он что-то должен знать про воинскую часть. Прямо сейчас к нему и поедем. Он уже старый совсем, слепой, у сына живет.

– А ты уверен, что с памятью у него все в порядке? – с беспокойством спросил Гуров.

– Не уверен, – спокойно ответил Марат. – Но про военных он лучше всех знает. Если не он, то я уж и не знаю, кто.

Выпили еще по чарке и поехали искать бывшего прапорщика. Реваз Челидзе оказался, действительно, старым, едва передвигающимся без посторонней помощи человеком. Он и в самом деле давно ослеп и плоховато слышал, но разума еще не потерял. Выслушав рассказ Марата и просьбу Гурова, он пожевал беззубым ртом и после долгого раздумья выдал:

– Была у нас часть. Она за городом находилась, туда, к горам ближе. Про нее мало кто знал, потому что она не похожа была на другие части. Их там всего полтора десятка человек было. Прапорщик, два офицера, да с десяток солдат. Занимали они двухэтажный дом. Они там и жили, и аппаратура у них там стояла. Они какой-то специальной связью занимались. Эта часть недолго просуществовала, всего года три, по-моему. Потом ее потихоньку расформировали. Никто и не заметил, потому что их и прежде не особенно слышно было, а потом тут в Абхазии всякие такие события начались – ну, вы знаете – и вообще никому ни до чего стало. А часть такая была.

– А дом этот сейчас можно увидеть? – спросил Гуров. – Может быть, там поблизости кто-то жил? Может быть, местные жители что-то помнят?

– Дом этот давно снесли, – заявил старик. – Да и не жил там больше никто. Я и сам-то стал забывать. Если бы не вы...

– Ну что же? Неужели никто ничего о тех солдатах не помнит?! – воскликнул Гуров. – Ну хотя бы один человек! Они ведь здесь два-три года находились. Живые люди. С девушками, наверное, знакомились. Продукты покупали, вино. В самоволку ходили. От патруля бегали...

– Да не бывало здесь никогда патрулей! – махнул рукой бывший прапорщик. – Тишина и покой были. Зачем патрули? Тем более я сейчас припоминаю, про ту часть даже в местной газетке собирались писать – в положительном смысле. Ну, как бы ударники ратного труда... Вот, между прочим, к кому вам следует обратиться. Петр Савельевич Астахов у нас такой есть. Он прежде заходил ко мне, но сейчас совсем старый, видать, стал. Так вот он в то время в газете в нашей работал. Все новости знал. Фотограф отличный. И память у него не чета моей. Вам к нему надо. Это он про военных собирался писать.

– Не написал, значит?

– Помнится, не было такой статьи. Видно, не понравилось что-то редактору. А может, секретность. Тогда ведь все возможно было. А про наш военкомат в газете дважды писали... – морщинистое лицо старика растянулось в счастливой улыбке. – В связи с перевыполнением плана и второй раз в связи с праздником Советской Армии. У нас показатели всегда хорошие были. Молодежь от армии в то время не бегала, как сейчас.

– А как же Марат? – улыбнулся Гуров. – Его-то освободили от службы?

– Марат, между прочим, на ноги всю родню поднял, – делаясь серьезным, сказал старик. – Жаль, конечно, что не прошел он суровой мужской школы, но он и на гражданке показал себя настоящим мужчиной. Честь ему за это и хвала. А если вы намекаете, что ему в нашем военкомате отсрочку за деньги дали, то тут вы ошибаетесь, уважаемый! Все по закону было.

– А я и не сомневаюсь, – заверил старика Гуров. – Настоящий мужчина он везде мужчина. Просто погоны придают этой героической фигуре законченность. Вот что я хотел сказать.

Бывший военный остался доволен таким выводом и с удовольствием дал Гурову адрес своего знакомого газетчика. Пожелав старику жить до ста лет, поехали дальше.

Погода между тем портилась. Полил противный, холодный дождь вперемешку с мокрым снегом. Спутники Гурова молчали, убаюканные сытным угощением и шумом дождя. Он тоже помалкивал, потому что командировка к Черному морю постепенно разочаровывала его. Море, конечно, выглядело внушительно, люди здесь были радушные, еда удивительно вкусной, вино просто чудесным, но главное, чего добивался Гуров, никак не давалось ему в руки. Кое-что он, конечно, выяснил, но этого было слишком мало. Это никак не проясняло подробностей относительно фамилий из рокового списка. Даже работник военкомата и тот не знал подробностей. Гуров уже начал примиряться с мыслью, что вернется домой ни с чем, и ему опять придется терзать запросами министерство обороны.

Петр Савельевич Астахов, бывший сотрудник газеты «Красная заря», журналист, действительно основательно постарел – совсем недавно ему стукнуло семьдесят пять лет – но держался на удивление бодро. Это был невысокий сухонький старичок с живыми и умными глазами и с печальными морщинами вокруг рта. Одевался он бедно, но аккуратно и даже надел для гостей галстук. Он был не на шутку взволнован. Чувствовалось, что визитами он не избалован.

Застигнутый врасплох, он долго извинялся, что не может принять гостей как следует, однако тут же принялся хлопотать, и на столе появилось домашнее вино в кувшине, зелень и свежий хлеб. Отказываться было крайне неудобно, и мужчины опять уселись обедать – в третий раз за последние три часа.