Нина Васина - Удавка для бессмертных Страница 25

И на том спасибо.

В некотором обалдении рассматриваем мир вокруг. Су замечает с нечаянной банальностью, что небо, оказывается, синее, а трава зеленая.

Потащились вдоль насыпи по тонкой тропинке. Когда тропинка исчезла, пошли по шпалам. Через полчаса голова заболела, накатила одуряющая сонливость. Су поинтересовалсь, куда мы идем.

– Давай расуждать логически, – язык мой заплетается, но с логикой все в порядке, – мы идем по направлению движения поезда. Так?

– Ну так. А куда?

– Остановок больших не было, значит, скоро будет Бологое. Мы идем в Бологое.

– А на фиг мы идем в Бологое? И потом, хочу тебя предупредить. Рельсы – это страшная вещь, если по ним не ездить, а идти. Можно вот так идти, идти и никуда никогда не прийти…

– Не мешай. От Бологого надо добраться до этого города, ну как его? Задульня? Умыльня? Где вообще писал Левитан? Где живет дура тетя Феня?

– Странно, – замечает Су, она плетется сзади, – у тебя это название ассоциируется со словом «мыть», а у меня с церковью.

– С какой церковью?

– Беленькой такой, маленькой, с красной оградой и небольшим кладбищем. Все могилы заросли травой… Даже если мы туда придем, как мы найдем эту Феню? Глупо все.

– Станция впереди! – Я показываю рукой.

– Это, наверное, Поповка…

– Какая еще Поповка?

– «Это что за остановка? Бологое иль Поповка? А с перрона говорят…»

– Ты в порядке? – у меня даже нет сил повернуться назад.

Станция была Бологое, перрон грязный, везде – бродячие собаки, запахи отвратительные, название маленького городка мы нашли в расписании автобусов. Умольня. Но автобус, на котором мы поехали через полтора часа, сломался по дороге, мы ловили попутки, и нас подобрал грузовик. Забираясь в высоченную кабину, Су пролепетала: «Нам к тете Фене» – и мгновенно заснула, усевшись на промасленную спецовку водителя. Сильно трясло: свернули на проселочную дорогу. Я пыталась подремать, но шофер свистел без конца то одну мелодию, то другую и спрашивал: «Ну, и какая это песня?» И вдруг закричал страшным голосом: «Тетя Феня, принимай гостей!», я дернулась и с ужасом уставилась на:

маленькую белую церковь,

красную ограду вокруг нее,

кресты за оградой в траве.

А в это самое время, вернее, в семь часов девять минут утра, хирург Менцель, выпив третью чашечку кофе, поинтересовался, все ли готово к вскрытию, для чего позвонил в морг. Услыхав в ответ невнятное бормотание, ругнулся про себя. Не то чтобы перспектива совершенно пьяного с раннего утра санитара его как-то особенно удручала, да если бы не ожидаемый приход человека из Комитета, Менцель и сам бы принял граммов пятьдесят для повышения давления. Просто утомление после ночного дежурства давало о себе знать, хотелось стабильности и покоя. Спустившись в морг, хирург, к своему удивлению, обнаружил дежурного санитара, хоть и изрядно пьяного, но сидящего за столом и пьющего чай с кем-то из больных. Человек этот был в странном балахоне и стыдливо засовывал под стул замерзшие ступни.

– Милейший, подготовьте все для вскрытия, и немедленно, – Менцель решил не уходить, пока не убедится, что все в порядке.

– Никак невозможно, – убедительно заявил санитар и покачал головой из стороны в сторону.

– Ну, голубчик, ну соберитесь как-нибудь. Понимаете, должен приехать человек из органов, понимаете?

– Прости меня, господи! – закричал санитар дурным голосом, отчего Менцель дернулся и отступил от него на всякий случай подальше. – Чем я тебя прогневал? – вытаращенные воспаленные глаза смотрели в лампу дневного света на потолке. – Никак невозможно, доктор, – это уже нормальным голосом, и глаза смотрят в Менцеля с жалостью, – не захочет он вскрываться, я спрашивал. Говорит, ни в какую.

После этих слов Менцель сам открыл дверь холодильника и убедился, что труп, который он должен был сегодня вскрывать, отсутствует. Хирург вернулся в комнату, где санитар сидел, покачиваясь, перед странным мужчиной с босыми ногами, и спросил, где тело. Санитар совершенно искренне ответил, что тело сейчас как раз сидит рядом и пьет чай. Менцель переключил свое внимание на показанное ему тело: достал из кармана очки, медленно надел их и максимально приблизился к телу, чтобы отметить равномерное, хоть и слегка возбужденное дыхание.

– Майор Корневич, – слегка отвернув от очков хирурга лицо, сказало тело. – Извините, что так получилось.

После таких слов Менцель пришел в сильное возбуждение, резким движением рванул от ворота вниз безобразную белую рубаху-балахон на мужчине и замер, уставясь на дырочку с запекшейся кровью чуть пониже соска. Механически он нащупал кисть и отыскал пульс.

– Позвольте на кушетку, – строгим голосом заявил после этого Менцель и приказал санитару принести из лаборатории все необходимое для анализа крови, только быстро и молча.

Корневич покорно улегся на холодную клеенку кушетки. Через пятнадцать минут хирург Менцель обнаружил, что: сердце мужчины приблизительно тридцати пяти – сорока лет пульсирует с неправдоподобно длительными перерывами – пять-шесть секунд между ударами, но это была единственная странность, если судить по поверхностному осмотру. Дахание было нормальным, а легкие всхрипывали на вздохе – Менцель удовлетворенно кивнул: по его предположению, пуля должна была задеть и сердце и легкие. Рефлексы присутствовали, при прокалывании вены для забора крови мужчина с интересом спокойно отсмотрел весь процесс, ни разу не поморщившись. На вопрос Менцеля, не чувствует ли он в себе чего-то необычного, ответил, что, конечно, чувствует. Входное и выходное отверстие от пули. Это он чувствует отлично. Ничего не болит, но как-то неудобно. Еще, когда прокалывали вену, он чувствовал резиновый треск этой вены, а так все нормально. Можно ли ему наконец одеться и уйти?

Менцель задумался. Еще раз заставил мужчину открыть рот, оттянул веки, осматривая глазные яблоки и испуганно мечущийся зрачок. Задумчиво походил туда-сюда возле кушетки и нашел выход из положения:

– У вас ведь есть какое-нибудь удостоверение личности! – почти радостно заявил он, уставив в Корневича палец.

Покачивающийся санитар принес вещи. Вытаскивая из полиэтиленового мешка одежду и обувь, хирург услышал неприятный запах. Он развернул окровавленную рубашку, достал из нагрудного кармана красную книжечку и задумался. Что-то было не так при осмотре, но что? Развернул книжечку, посмотрел на фотографию.

– Ну? – поинтересовался мужчина, приподнявшись на кушетке. – Я?

– Позвольте, да, кажется, вы. Знаете что, дыхните! – Менцель склонился над удивленным Корневичем и сначала втянул ноздрями неуверенный осторожный выдох, потом нетерпеливо открыл рот мужчины и понюхал его, почти что ткнувшись носом в губы Корневича.

– Прекратите! – опомнился Корневич, отталкивая хирурга. – Вы тут двинутые все!

– Так-так-так! – радостно забормотал Менцель, требуя, чтобы Корневич поднял руки вверх и задрал рубашку на предмет обнюхивания подмышек. Корневич медленно и внятно послал доктора подальше и решительно встал с кушетки.

– Неужели не чувствуете? – интересовался Менцель, суетясь рядом. – Вы совсем не пахнете! Человек всегда пахнет, а вы – нет.

После недолгих пререканий Корневич, стиснув зубы, согласился на обнюхивание доктором его подмышки – исключительно в научных целях, после чего торопливо натянул брюки и пиджак, протянул руку и получил свое удостоверение. Рубашку он забросил в урну. Некоторые разногласия появились при прощании. Хирург Корневича не отпускал, просил подождать коллегу, который, «как было договорено раньше, вот-вот, с минуты на минуту придет вас вскрывать». Корневича такое предложение рассердило, он пожал санитару руку, а доктору не пожал и ушел, хлопнув дверью. Хлопок словно разбудил Менцеля, в некоторой прострации наблюдавшего, как «тело», осмотренное им ночью на предмет смерти от огнестрельного ранения, движется, разговаривает и сердится. Хирург вскочил, вспомнив про сумку, оставленную экзотической красавицей, догнал Корневича, уговорил подняться с ним на второй этаж в кабинет и вручил эту сумку майору почти насильно.

Майор Курганова

Еве позвонили в десять тридцать утра в аналитический центр – она отчитывалась перед своим начальством о проделанной работе. Начальство – Зоя и Аркадий – неразлучная семейная пара аналитиков ФСБ, сначала слушали Еву с недоверием. Отчет уже покойного Физика о фактуре и возрасте бумаги, на которой Карпелову прислали задание, о невероятных фальшивках, не поддающихся определению всеми известными анализами, кроме тест-анализа бумаги, применяющегося только в США и только с недавнего времени, вызвали некоторое недоумение на грани недоверия, а заявление Евы о своем желании скрыть факт сотрудничества с офицером МВД в деле ликвидации имеющих отношение к взрывам в Москве людей диаспоры накалили обстановку до степени громкого скандала. Кричали все. Ева не верила, что ее начальство ничего не знает о бригаде «С». Начальство не верило, что это майор МВД пришел к Еве с предложением обдуманного и подготовленного выстрела, а не она обратилась к нему по старой дружбе. В разгар выяснения отношений позвонил телефон. Искали Курганову, начальника лаборатории аналитического отдела. Ева взяла трубку и выслушала короткий доклад Юны о смерти Психа.