Аркадий Адамов - Вечерний круг Страница 27

…Парк уже изрядно надоел Виталию со всеми своими фонтанами, лозунгами, аттракционами, танцплощадками и толпами гуляющих. В потемневшем небе вспыхивали, кружились, сияли разноцветные огни. Отовсюду доносилась музыка, казалось, ею был перенасыщен весь парк. Кругом слышались оживлённые возгласы, смех, чей-то свист. В толпе сновали стайки мальчишек.

Виталий прошёл знакомым путём на набережную.

Неожиданно из толпы выскочил Гошка и, подбежав, торопливо сказал:

— Айн момент — и я тут, понял? Можешь торчать пока спокойно, не тронут.

— А кому я нужен? — пожал плечами Виталий.

— Ха! Не смеши мои ботинки, детка! Ну, привет!

И Гошка снова исчез.

Виталий стал внимательно приглядываться к окружающим. Неужели он не сможет ничего заметить в этой людской круговерти? Ведь некий «станок» продолжает «печатать». И кассы, кстати, ещё работают. В одной из них — красавица Майка, которую даже проигрывают в карты, а в другой — зверюга Нинка. М-да.

А спустя несколько минут перед Виталием снова возник Гошка и возбуждённо спросил, бегая глазами по сторонам:

— Ну что, двинули?

— Слышь, — сказал Виталий. — Хороша тут одна девушка у вас.

— Майка-то? — безошибочно определил Гошка. — Хошь, познакомлю?

— А удобно?

— Ха! С ней чего хошь удобно. Только с собой её сейчас не брать. — Гошка многозначительно поднял палец. — Она с ума сойдёт, если я буду, учти.

— Ладно. Не возьмём.

Гошка огляделся. Кассы уже закрылись, возле них никого не было.

— Айн момент, — бросил Гошка и торопливо направился к одному из аттракционов.

Вернулся он быстро. Рядом с ним шла невысокая девушка в лёгком пальто, чётко обрисовывавшем её стройную фигуру. Тёмные волосы были модно подстрижены, чёлка наползала на глаза. Тонкое лицо выглядело в полумраке бледным и усталым.

— Познакомься, Маечка, — выламываясь, сказал Гошка. — Мой закадычный кореш. Как тебя увидел, так покоя лишился. «Познакомь да познакомь». Ну, я что же… я человек добрый. Для кореша всё. Ты уж меня… это самое…

К своему удивлению, Виталий уловил какие-то заискивающие нотки в его голосе.

Девушка небрежно снизу вверх оглядела Виталия и пожала плечами.

— Ну, длинный. А ещё чего?

— Молодой и красивый, — со смешком добавил Гошка.

— Молодые сейчас на одну зарплату живут. Чего у них, может, и много, а вот тут ещё не хватает. — Она постучала согнутым пальчиком по лбу. — Тебя как зовут?

— Виталий. А тебя?

— Уже знаешь. И где ты трубишь?

— Далеко.

— Шустришь, вроде нашего Гошеньки?

— С первой встречи, Маечка, говорить о работе не принято, — усмехнулся Виталий. — Если подружимся, всё узнаешь.

— Ну и что? Попробуем подружиться. Запиши телефон. А здесь ко мне больше не подходи.

— Это почему?

— Глаз много. А я не люблю на людях. Так что звони. Утром лови, до девяти. Пока я в постельке. — Она коротко рассмеялась.

— Понятно, Маечка. Будь спокойна, поймаю.

— А я пока спокойна, не загорелась. Ты не думай.

— А как сегодня? — на всякий случай выразил нетерпение Виталий.

— Ты, мальчик, не торопи ночь. Сегодня я занята. Гоша, такси мне сейчас найдёшь, — повелительным тоном сказала Майя.

— Сей момент, — обрадованно и по-прежнему чуть заискивающе отозвался Гошка.

— Ну, так пошли, мальчики.

Втроём они направились к выходу из парка.

«Однако эта деловая Маечка быстро пошла на дружбу», — отметил про себя Виталий.

Гошка подогнал такси мгновенно, так что Виталий не успел сказать Майе и двух слов.

Когда девушка уехала, Гошка нетерпеливо спросил:

— А нам куда?

— А нам недалеко.

И они двинулись в сторону большой, залитой огнями площади.

У Виталия уже довольно давно появилось в городе два-три надёжных места, где он мог спокойно встретиться с кем угодно, где его знали и он мог быть уверен, что встречи его пройдут незаметно для окружающих и будут обставлены как надо. Одним из таких мест была скромная «Блинная» возле той самой площади.

Оглядев с презрением её скромный фасад, Гошка насмешливо присвистнул:

— Длинный, куда это ты меня приволок? Здесь одни мыши крупу жуют.

— Не суди, Гоша, по виду. За ним иной раз ой-ой чего прячется. Заходи.

Уже через полчаса, сидя в маленьком закутке возле общего зала и жадно уплетая тонкие, хрустящие блины с различной, вполне приемлемой закуской и проглотив уже третью рюмку водки, Гошка, отдуваясь, сказал:

— Ну, ты, Длинный, тоже даёшь. И место же выбрал, ёшь твою корень.

— А что?

— Знаем что, — хитро подмигнул Гошка. — Не пальцем учены.

— А тебе, Гоша, не приходила мысль поменять работу? — сочувственным тоном поинтересовался Виталий. — Не жарко тебе на ней стало, не припекает зад-то?

Вопрос этот Виталий задал, когда Гошка достиг того состояния, когда потребность излить душу становится уже невыносимой.

— Я тебе так, Длинный, скажу. Всё бы ничего, но братан в печёнку залез. Бросай да бросай. Ко мне на завод иди. А мне его завод во как нужен! — Гошка провёл ребром ладони по горлу. — Ну а вокруг, конечно, палёным запахло.

— Это как понять?

— А так. Первое, значит, это братан, ёшь твою корень, чего-то, видать, дознался. Тюрягой грозит. Второе, парень один пропал. Хрен его знает, где он.

— У Бороды спроси.

— Да пошёл он на хрен, Борода. Я его, жабу, ещё и не так подставлю. Вот он у меня где. — Гошка сжал кулак. — Захочу, так он знаешь куда запылит?

— А Борода-то знает, где он у тебя? — насмешливо осведомился Виталий.

— Раньше времени ему знать про то незачем. Что сделали у него, это так, начало только, — мстительно ухмыльнулся Гошка. — Я его всего закопаю. Погоди.

— Ты зря не свисти, — махнул рукой Виталий. — Про Бороду надо знать только одно, чтобы его закопать: как он «станок» крутит. А это тебе знать не положено.

— Кое-что знаем, — обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.

— А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.

— А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!

— Чужим умом жить — всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.

— Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?

— А братану за тебя плохо не будет?

— Иди ты на хрен! — обозлился наконец Гошка.

Виталий покачал головой.

— Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.

— Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, — Гошка продолжал пьяно злиться. — Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!

— Значит, работкой доволен? — усмехнулся Виталий. — И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.

— Да что ты ко мне прицепился?

— Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.

— Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.

— Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?

— Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.

— Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком — и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать — зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?

— Слышь, — помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: — Ты чего предлагаешь?

— Беги, Гоша. Без оглядки беги.

— А куда?

— Не ко мне, так к братану.

— А к тебе куда?

— Ко мне далеко, сам не добежишь.

— Эх, был бы Витька! — мечтательно произнёс Гошка.

— Это который пропал?

— Ага.

— Ну и что было бы?

— Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!

— Сидит же твой Витька, сам знаешь.

Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.

— А ты почём знаешь?

— Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.

Закусив, Гошка вздохнул:

— Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.

— Это ещё зачем?

— А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.

— Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые — и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.

— Не пристану, точно говорю. — Гошка печально покачал головой. — Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.

Злость опять переполнила его.

— Захлебнутся, — усмехнулся Виталий.