Андрей Кивинов - Попутчики Страница 3

– Не всегда, он же не президент, а обычный гражданин. Вы в мастерскую звонили?

– Даже ездила туда. Механик сказал, что машину он получил, расписался и уехал. Деньги он вперёд внёс.

– На работе нет? У друзей?

– Нигде. Я всех обзвонила. Вы извините, у меня не прибрано, я места себе не нахожу.

– Ничего страшного. А кстати, где он работал?

– На «Темпе», объединение такое, знаете? На Садовой. Начальником отдела.

Анна Петровна убрала платок от лица. Глаза припухли, под ними тёмные круги: сразу видно, не спала эти ночи. В молодости она, вероятно, была красивой девушкой, и даже сейчас, во время разговора, несмотря на всё своё горе, она то и дело украдкой поглядывала в зеркало напротив и поправляла волосы.

– Скажите, он на машине халтурил, ну, я имею в виду, попутчиков брал?

– Нет, что вы! Серёжа осторожный очень был. Он хоть и на высокой должности, а по характеру мягкий, я бы даже сказала, трусливый. Он мне сам всё время говорил, что сейчас в стране такое творится – убить запросто могут. Ну, знакомых, конечно, подвозил, бесплатно, разумеется. Может, всё-таки в аварию попал? Он же неопытный водитель. Как вы думаете, Андрей Васильевич? Или всё из-за машины?

Зазвонил телефон. Анна Петровна встрепенулась, бросила платок на пол и побежала в коридор.

Кивинов оглядел комнату. Ничего особенного, как у всех. Семья жила на трудовые. На стенах фотографии. Портрет мужчины, и рамка, как штурвал от самолёта, сделана. Лётчик, наверное. Коврик на полу. Страшно.

Ведь он уже не придёт, чудес не бывает. Как она держится? Может, ещё не догадывается? А ведь где-то здесь появилась смерть. Она смотрит из-за занавесок, с экрана телевизора и с портретов на стенах. Она выползает из углов и улыбается, протягивая костлявые руки к ещё живым. Потому что она знает, Серёжа не вернётся, как бы всем этого ни хотелось. Это она садится попутчиком в машину и затягивает узлы на шее водителя, это она летает над огромным городом, собирая дань. Смерть входит в тела убийц и их руками творит зло.

Кивинов выглянул из окна. Июньское солнце пекло, но в комнате даже при открытых шторах было темно. Он поёжился. Вошла Анна Петровна.

– Сын звонил. Он в ГАИ был, там у него знакомые попросил, чтобы машину в розыск объявили.

– Там не объявят. Не хотелось бы вас огорчать, но здесь могут появиться некоторые проблемы. Если бы машину угнали, розыск начался бы немедленно, а так вроде пока и неясно, что там с ней. Но вы не волнуйтесь, у меня в картотеке знакомый один есть, я туда позвоню, скажу, чтоб на учёт поставили. У вашего мужа враги были или заморочки какие-нибудь?

– Нет, вроде бы ничего не было, по крайней мере, я не знала. Он спокойный был, знаете, есть такой тип людей – увальни.

– А машину он как покупал? В магазине? Или с рук?

– Нет. К ним на производство пришло несколько автомобилей. Часть денег объединение заплатило, поэтому не так дорого вышло. Цены-то сейчас какие бешеные на машины.

– Желающих много было, наверное?

– Серёжа говорил, что очень многие хотели, но машин всего пять штук было.

– Значит, были и недовольные распределением?

– Не знаю. Сергей сказал, что ему со жребием повезло, а так особо недовольных, кажется, не было.

– Простите, а это кто в штурвале?

– Это отец Серёжи. Он погиб на учениях в 73-м. В Крыму служил, в эскадрильи, летал на грузовом самолёте. В полку его не очень любили, он, в отличие от Серёжи, очень строг был, солдат гонял. А однажды на десантирование с новобранцами полетел. На взлёте какой-то болт отвинтился и подкрылок зашкалило, самолёт винтом вниз пошёл. Отец-то Серёжин не растерялся и штурвал руками зажал, чтобы самолёт подольше в воздухе удержать. Там уж никакой автопилот не помог бы. Вот так он и держал, пока пацаны не выпрыгнули. Сам не успел. У нас ещё один штурвал такой есть.

Не настоящий, самодельный. Его Серёжа на машину поставил, вместо руля, в память об отце.

– Так неудобно же, он ведь не круглый.

– Он обод сделал. Серёжа умелец у меня. Красиво вышло. Но, Андрей Васильевич, что же делать? Ведь что-то делать-то надо, он же не мог бесследно…

Анна Петровна опять заплакала. Кивинов записывал объяснение.

"Если бы я знал, что делать. В городе пять миллионов, а тут никаких зацепок. Мало ли где можно попутчика взять. Жизнь сейчас ничего не стоит.

Машина дороже. Ради новой «девятки» можно и рискнуть. И с трупом проблем нет – вывез в лес и зарыл. Вечный «глухарёк».

Кивинов записал приметы машины, приободрил Анну Петровну, сказав дежурное «Будем искать», и вышел из квартиры. Вспомнился утренний визит в тюрьму. Рыжий Макс, пропавшие водители. Совпадения, не больше, если совсем не туфта. А чем жене помочь, я не знаю.

Опера в отделении вообще не занимались розыском пропавших без вести. Участковый опрашивал всех возможных свидетелей, а затем, если пропавший не находился, отправлял материал в РУВД, в специальную розыскную группу, которая уже вплотную искала «потеряшку».

В редких случаях возбуждалась 103-я, и вот тогда к делу подключались опера с отделения и Главк. Кивинов оформлял материал только потому, что не было участкового.

«Завтра опрошу народ в мастерской и на работе и матери – ал в РУВД отправлю. Мне велосипед искать надо.»

Глава 3

Асфальт нагрелся, как плита, по трещинам медленно растекались смоляные пятна, неприятно липнущие к подошвам. Улица была пустынна.

Город словно заснул, убаюканный жарким днём. Даже к вечеру жара не спадала.

Кивинов, обмахиваясь папкой, вернулся в отделение. В дежурке уже царило оживление. В дверь камеры кто-то барабанил, настойчиво требуя прокурора, а в аквариуме сидело двое пьянчужек, через минуту целовавшихся друг с другом. «Точно Ремарк заметил: алкоголь сближает людей гораздо быстрее, чем интеллект», – подумал Кивинов.

Постовые ввели в помещение даму лет сорока. «Опять мама Тома здесь и, естественно, под газом», улыбнулся Кивинов. Украшением дам французского двора была мушка на щеке. Постоянным украшением мамы Томы был фингал под глазом. Он никогда не исчезал с её лица, только изредка менял свой цвет, как хамелеон. Мама Тома была уникальной женщиной. Её знало всё отделение. Она имела пятерых мужей, которые все, как один, являлись особо опасными рецидивистами и постоянно садились, культурно уступая друг другу место у супружеского очага. Единственный сынок её тоже находился где-то в ГУЛАГе. Мама, папа, я – судимая семья.

Правда, сама Тамара никогда не влетала в тюрьму.

– О, Андрюша, – засмеялась она, завидев Кивинова, – я срочно хочу просить политического убежища в твоём кабинете, а то тут кругом сплошные грубияны, ты один джентльмен.

– А где ж твой супруг дражайший? Придёт за тобой или нет?

– Который? Генка или Генка? Ха-ха-ха, они у меня все хорошие – не успеваю зубы вставлять. Ну ты, ты, – ткнула она постового, – не мешай, крутится тут под ногами, не видишь, с начальником беседую.

Кивинов снова улыбнулся. Что-то было притягательное в Тамаркиной бесшабашности, потому как, несмотря на гопницкий облик, она была незлой и совсем не глупой тёткой.

– Я б с удовольствием помог, но месячный лимит на твою отмазку от штрафа, увы, уже исчерпан. Извини.

Кивинов зашёл к Дукалису забрать печатную машинку. Машинка была настоящим раритетом – «Ундервуд» 20-го года, без знаков препинания, но в приличном состоянии. Единственная во всём уголовном розыске и хранимая вследствие этого с особой любовью. Дукалис обучал Каразию премудростям оперативной работы.

– Главное на первых порах тебе усвоить следующее – работа с потерпевшими. Без этого никуда. Допустим, приходит к тебе заявитель. Не спеши хватать ручку и брать от него заяву. Это никуда не убежит. Сначала послушай. А потом применяй основное правило Анатолия Дукалиса, которое называется «Заговаривание зубов». А у Анатолия Дукалиса есть пять этапов заговаривания зубов. Этап первый: посочувствуй, но при этом тактично намекни, что он сам виноват. В девяти случаях из десяти в происшествии виноват сам потерпевший. Либо напьётся и его опустят, либо машину бросит без присмотра, либо дверь нормальную в квартиру не поставит, ну, и так далее. Этап второй: пожалуйся на загруженность и нищету милиции, мол, не до вас, но всё это тоже тактично. У нас убийства каждый день, а вы со своей кражонкой. Если после этого человек не уходит, наступает третий этап. Запиши на листочек, что он там хочет, и объясни, что поможешь, но пока без заявления, потому что наличие уголовного дела сейчас нежелательно, вот когда найдём преступника, тогда и возбудим. А то нам придётся писаниной заниматься вместо поисков. После этого ты можешь показать какие-нибудь фотографии из альбома, назвать фамилии судимых из этого района, так, для вида. Этап четвёртый: отвлеки человека от его проблемы, расскажи смешную историю или анекдот, а лучше аналогичный его преступлению случай, но который произошёл с кем-нибудь другим. И напоследок, чтобы он никуда не пошёл жаловаться, объясни, что территория отделения делится на участки и что, кроме опера, обслуживающего его участок, абсолютно никто в раскрытии этого преступления не заинтересован ни в Главке, ни в Министерстве Внутренних Дел. При этом ты ничуть не покривишь душой, ибо, собственно, так оно и есть. Но всё это, конечно, относится к тому случаю, если заявитель принёс «глухарь», то есть явно не раскрываемое преступление. Короче, твоя задача тактично объяснить, что он погорячился, придя в милицию. Это на первых порах трудновато будет, но когда ты этому научишься, можешь смело считать, что стал опером. А пока ты ещё птенец.