Пер Валё - Полиция, полиция, картофельное пюре! Страница 3

Скакке искоса взглянул на Монссона, который снимал обертку с новой зубочистки. Машина въехала во двор управления полиции.

Здание полиции казалось огромным, мрачным и в это время суток совсем пустым. Они шли по широкой лестнице, и их шаги отдавались гулким эхом где-то наверху.

По натуре Монссон был большой флегматик; и роста в нем было достаточно, и флегмы тоже. Он терпеть не мог трудные ночи, да к тому же уже завершал свою карьеру. У Скакке все обстояло иначе: он был моложе на двадцать лет, надеялся на быстрое продвижение по службе, отличался рвением и честолюбием. Однако работа в полиции успела научить его и осторожности и услужливости. Так что они, собственно говоря, хорошо дополняли друг друга.

Войдя в свой кабинет, Монссон первым делом открыл окно, потом опустился в кресло и долго сидел, задумчиво поворачивая валик своего старого «ундервуда». Наконец проговорил:

— Скажи, чтобы все сообщения по радио и телефонные звонки переводили сюда. На твой телефон. — Кабинет Скакке был напротив, через коридор. — А двери оставь открытыми.

Скакке пошел к себе и стал звонить. Через минуту за ним двинулся Монссон. Встал, прислонившись к дверному косяку и пожевывая зубочистку.

Зазвонил телефон. Скакке сделал пометку.

— У человека, стрелявшего в Пальмгрена, почти не было шансов выбраться из ресторана. Его действия до того, как он выстрелил, отдают фанатизмом, — сказал Монссон.

— Как при покушении по политическим соображениям?

— Примерно. А потом ему каким-то чудом удается уйти, и дальше он ведет себя уже не как фанатик. Он паникует.

— Поэтому ты и думаешь, что он попытается уйти из города?

— И поэтому тоже. Он входит в ресторан и стреляет, не думая о последствиях. Но потом его, как и большинство преступников, охватывает паника. Он просто-напросто боится и хочет только одного: как можно скорее оказаться подальше от этого места.

«Теория, — подумал Скакке. — К тому же слабо обоснованная». Но ничего не сказал.

— Конечно, это всего лишь так называемая теория, — продолжал Монссон. — Хороший криминалист не станет заниматься теориями. Но в данный момент я не вижу никакого другого подхода.

Ночь была трудной, поскольку ничего не случилось. На вокзале и дорогах, ведущих из города, остановили нескольких человек, по приметам похожих на преступника. Никто из них, по-видимому, отношения к этому делу не имел, но их имена на всякий случай записали.

Без двадцати час с вокзала ушел последний поезд. Без четверти два из Лунда сообщили, что Пальмгрен жив. В три часа оттуда пришло новое известие. Фру Пальмгрен чуть не в шоковом состоянии, и вести допрос практически нельзя. Тем не менее она сказала, что рассмотрела стрелявшего и уверена, что не знает его.

— А он, похоже, шустрый парень, этот лундский констебль, — зевая, сказал Монссон.

Сразу после четырех опять позвонили из Лунда: врачи решили пока что не оперировать Пальмгрена. Пуля вошла в голову за левым ухом, и трудно сказать, какие причинила нарушения. Общее состояние пациента для данных обстоятельств хорошее.

Общее состояние Монссона хорошим не было. Он устал, у него пересохло в горле, и он без конца ходил пить воду в туалет.

— А можно жить с пулей в голове? — спросил Скакке.

— Да. Такие случаи бывают. Иногда ткань образует оболочку вокруг пули, и человек поправляется. А если бы врачи попытались ее достать, он мог бы умереть.

Баклунд, как видно, намертво вцепился в «Савой», потому что позвонил в половине пятого и сказал, что он отгородил и опечатал часть ресторана, ожидая, когда из технического отдела придут обследовать место преступления, а придут они не раньше, чем через несколько часов.

— Спрашивает, не нужен ли он здесь, — спросил Скакке, прикрывая трубку ладонью.

— Единственное место, где он, будем надеяться, нужен, — это дома, в постели своей жены, — сказал Монссон.

Скакке передал это Баклунду, слегка смягчив выражения. Потом сказал:

— Думаю, мы можем вычеркнуть из списка Бультофту.[2] Последний самолет ушел оттуда пять минут двенадцатого. Никого по приметам схожего с преступником на нем не было. Следующий рейс в половине седьмого, на него билеты проданы еще позавчера, и никто места не спрашивал.

— Хм, — пробормотал Монссон, — позвоню-ка я сейчас человеку, который страшно не любит, когда его будят.

— Кому? Начальнику полиции?

— Нет, тот наверняка спал не больше нас с тобой. Кстати, в девять часов из Мальмё в Копенгаген пошел маршрутный катер на подводных крыльях. Постарайся выяснить, какой именно.

Задача оказалась неожиданно трудной, и прошло полчаса, прежде чем Скакке смог доложить:

— Он называется «Бегун» и сейчас стоит в Копенгагене. Удивительно, до чего люди злятся, когда их будит телефон.

— Можешь утешать себя тем, что мне сейчас достанется куда больше, чем тебе, — сказал Монссон.

Он пошел в свой кабинет, снял трубку, набрал код Копенгагена, потом номер домашнего телефона Могенсена, инспектора уголовной полиции. Насчитал семнадцать гудков, пока в трубке послышался невнятный голос:

— Могенсен.

— Привет. Это Пер Монссон из Мальмё.

— Чтоб тебя перекосило, — сказал Могенсен. — Ты знаешь, который теперь час?

— Знаю, — ответил Монссон. — Но это важное дело, срочное.

— Провалились бы вы к дьяволу с вашими срочными делами, — с ненавистью сказал датчанин.

— Вчера у нас в Мальмё было покушение на убийство. Стрелявший мог улететь в Копенгаген. У нас есть его приметы.

Потом он изложил всю историю, и Могенсен недовольно сказал:

— Черт побери, ты думаешь, я волшебник?

— Вот именно, — ответил Монссон. — Позвони, если что найдешь.

— Пошел ты к лешему, — сказал Могенсен на неожиданно чистом шведском и бросил трубку.

Монссон потянулся и зевнул. Позвонил Баклунд. Сказал, что место преступления оцеплено.

Было восемь утра.

— До чего же он настырный, — сказал Монссон.

— Что дальше будем делать? — спросил Скакке.

— Ничего. Ждать.

Без двадцати девять позвонили по личному телефону Монссона. Он взял трубку, с минуту или около того слушал, прекратил разговор, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», и крикнул Скакке:

— Звони в Стокгольм. Прямо сейчас.

— А что сказать?

Монссон взглянул на часы.

— Звонил Могенсен. Он говорит, что швед, назвавший себя Бенгтом Стенссоном, этой ночью купил билет Копенгаген — Стокгольм и торчал на аэродроме несколько часов. Наконец он сел в самолет САС, который вылетел в семь двадцать пять. Самолет должен приземлиться в Стокгольме максимум десять минут назад. У этого парня все приметы, кажется, совпадают. Надо, чтобы автобус, который повезет пассажиров в город, остановили у аэровокзала и этого человека взяли.

Скакке набросился на телефон.

— Все, — через минуту произнес он, еле переводя дух. — Стокгольм этим займется.

— С кем ты говорил?

— С Гюнвальдом Ларссоном.

Через полчаса зазвонил телефон Скакке. Он рванул трубку, выслушал то, что ему сообщили, и остался сидеть с трубкой в руках.

— Лопнуло, — сказал он.

— Вот как? — лаконично заметил Монссон. — А ведь у них там было двадцать минут в запасе.

III

Эти же слова прозвучали в Стокгольме, в отделении полиции на Кунгсхольмсгатан.

— Лопнуло! — Красная, потная физиономия Эйнара Рённа показалась в дверях кабинета Гюнвальда Ларссона.

— Что лопнуло? — отсутствующим тоном спросил Ларссон.

Он думал совсем о другом: о трех необычно дерзких ограблениях в метро прошлой ночью. И двух изнасилованиях. И шестнадцати драках. Что вы хотите — это Стокгольм. Хоть ни одного убийства за ночь, и то слава Богу. Сколько совершено краж и взломов — он не знал. И сколько наркоманов, контрабандистов, хулиганов и пьяниц взяла полиция — не знал тоже. Или сколько в чем-то виновных (кто больше, кто меньше) людей избито полицейскими в машинах и участках. Вероятно, бесчисленнее множество. Его это не касалось, он занимался своим делом. Гюнвальд Ларссон был первым помощником комиссара по уголовным делам.

— С этим автобусом с аэровокзала.

— Ну и что с ним? Что у него лопнуло?

— Патруль, который должен был проверить пассажиров, опоздал — когда он прибыл на место, пассажиры уже разошлись, а автобус уехал.

Ларссон сумел наконец отключиться от своих размышлений и пристально посмотрел на Рённа:

— Что? Да ведь этого не может быть!

— К сожалению, может, — сказал Рённ. — Они туда просто не успели.

Гюнвальд Ларссон принял просьбу Скакке по чистой случайности и считал проверку автобуса простейшим из повседневных дел. Сердито нахмурившись, он сказал:

— Но ведь я, черт возьми, тут же позвонил в Сольну, и дежурный сказал, что у них есть радиопатруль на Каролинской дороге. Оттуда до аэровокзала максимум три минуты езды. А у них было не меньше двадцати в запасе. Что случилось?