Аркадий Адамов - Злым ветром Страница 30

Кузьмич протягивает нам записку. Мы внимательно ее рассматриваем. Да, весьма подозрительная записка. Особенно после всего того, что сказал о ней Кузьмич.

— И еще вот что, — продолжает между тем Кузьмич. — Я тоже говорил с дежурной по этажу в той гостинице. По ее словам, Николов вернулся в тот вечер в гостиницу спокойный, поздоровался и ничего не сказал об отъезде. Зашел к себе, а минут через десять вдруг объявил, что ему надо срочно уезжать. Он очень спешил и нервничал. Так что дежурная, не найдя горничной, сама очень бегло, как она говорит, осмотрела номер. Так он ее торопил. Какой отсюда напрашивается вывод? Скорей всего он решил удрать из гостиницы, когда обнаружил кражу. Именно кражу, а не убийство. Ведь он сначала сам искал горничную. А потом он не просто удрал, он скрылся. А это что, в свою очередь, может означать? Поначалу я решил: украли у него что-то важное, что его испугало. Только Мушанский мог нам сказать, что он в этом номере украл. И вот теперь оказывается, всего две кофточки. Так стоило из-за этого такую панику пороть?

— А если он все-таки обнаружил убийство? — спрашиваю я.

— Так ведь это не было убийством, — возражает Кузьмич. — Он мог обнаружить раненую женщину. В таком случае помочь должен был, тревогу поднять. А он убежал и скрылся.

— Ничего себе картинка обрисовывается, — озабоченно произносит Игорь.

— Картина темная, — отвечает Кузьмич. — Чует моя душа, этот Николов — птица поопаснее Мушанского. И надо срочно за это дело приниматься, милые мои.

Часть 2

КВАДРАТ СЛОЖНОСТИ

Глава 1

ТЕМНОТА, В КОТОРОЙ, ОДНАКО, КОЕ-ЧТО ПРОСТУПАЕТ

Итак, после ареста Мушанского, этого неудавшегося артиста и вполне сформировавшегося убийцы, всплыла новая фигура — исчезнувший жилец последнего «люкса», куда забрался Мушанский, по фамилии Николов. Он живет в Пензе, но там до сих пор не появился. Судя по всему, это темная личность. Если быть точным, то на такой вывод нас наталкивают следующие обстоятельства: его поспешный отъезд из гостиницы, как только он обнаружил кражу у себя в номере; явная ложь с билетом на самолет, ибо, во-первых, ни один самолет в этот день не увез на своем борту Ивана Харитоновича Николова, во-вторых, если Николов улетел по подложному паспорту или вообще не улетел, а уехал, допустим, поездом, то это тоже не менее подозрительно, наконец, обнаруженная в его номере странная записка с цифрами.

Однако найти нам его надо прежде всего для того, чтобы доказать шестую кражу Мушанского. И Кузьмич поручает это мне. Я доволен. Мне и самому очень интересно знать, кто же такой на самом деле этот Иван Харитонович Николов, или, как выражается один мой приятель, «в какой области лежат его жизненные интересы».

В этом смысле Пенза ничего интересного нам не сообщила и ограничилась формальной справкой. Значит, иных материалов у них нет. А это, в свою очередь, означает, что гражданин Николов или очень хитро маскирует свою темную деятельность, подлинную «область своих интересов», или она лежит вне Пензы, или, наконец, ее вообще нет и все это чепуха и случайные совпадения.

Итак, Пенза нам пока что ничего не дала.

Но есть и второе место, где можно почерпнуть кое-какие сведения о таинственном гражданине Николове. Это гостиница, где он жил. Хотя прошло уже две недели, как он оттуда исчез, но есть люди там, которые его помнят. В частности, некий Виктор Сбокий, жилец соседнего номера. Это обаятельный парень, тренер одной известной футбольной команды класса «Б». У команды неприятности, и он тут утрясает дела в комитете. Вот он-то мне кое-что интересное и подкидывает о бывшем жильце соседнего номера.

— Знаешь, — говорит, — с ума сойти, какая к нему однажды девушка пришла. Имени, к сожалению, не знаю. Но хороша… — мечтательно добавляет он. — Вот все, что я тебе могу сказать.

Мы сидим уже полчаса. За окном непроглядная темень. Виктор протягивает мне рюмку коньяка, но я, поблагодарив, отвожу его руку. Служба!

— Понимаешь, какое дело, — говорю. — Мне этот Николов нужен, собственно говоря, по одной только причине. Он уехал, не успев заявить о краже. И мы даже не знаем, какие вещи у него пропали. А без этого, сам понимаешь, найти вора трудно.

— Что ж, вы не знаете, где он живет, в каком городе? — с интересом спрашивает Виктор. — Ведь он паспорт сдал, регистрационный листок заполнил.

— Это все известно. В Пензе он живет. Но до сих пор туда не приехал. А нам надо как можно быстрее все выяснить. Ты не знаешь, куда он собирался из Москвы ехать?

Виктор задумывается, и на минуту взгляд его становится отсутствующим. Потом он пожимает плечами.

— Кто его знает. Он при мне в разные города звонил.

— А куда, не помнишь?

— Ну в Ростов звонил, в Одессу. Еще куда-то. Один город назвал, я даже и не слыхал никогда о таком. Хотя мы на выездах во многих городах играли.

— Никуда не обещал заглянуть?

— Не помню. Хотя… — Виктор усмехается. — В Одессу его, кажется, звали.

— А здесь у него кто бывал, не помнишь? Ну кроме той девочки, конечно.

— Да разные бывали. Но при мне никто не сидел. И ни с кем он меня не знакомил. Один раз я, правда, застал у него одного, тот уже уходил. Толстый такой, пиджак еле сходится и брючки короткие, болтаются. Потеха. Расстроен он чем-то был.

— Как зовут, не помнишь?

— Как-то Иван Харитонович его называл. Постой-ка… Григорий… а дальше… Семенович, кажется. Не помню точно. Они уже прощались. Этот толстяк все канючил: «Только не погуби…» Противно слушать было. А еще одного я в коридоре встретил. Днем…

Виктор уже настроился на воспоминания. Ему, кажется, даже доставляет удовольствие, когда его так внимательно слушают.

— …И чего его так все боятся, интересно знать, — продолжает Виктор, машинально закуривая новую сигарету. — Этот, второй, худенький такой, с портфелем, увидел, что я из соседнего номера выхожу, подходит и так, знаешь, вежливенько, робко спрашивает: «Не скажете, сосед ваш, Иван Харитонович, дома?» Я говорю: «А вы постучите. Может, и дома». — «Пробовал, — говорит. — Не отзывается. Думаю, вдруг да отдыхает? Тогда и беспокоить неудобно… Придется попозже зайти». Я ему говорю: «Он обычно вечерами дома». — «А как бы его днем застать, не подскажете? Вечером я никак не могу». — «А днем, — говорю, — его не бывает». В общем, культурненько так поговорили.

Меня этот разговор настораживает. Человек в коридоре почему-то запоминается мне, и мысли невольно начинают вращаться вокруг него. И в самом деле, странно он вел себя. Почему он только днем может прийти? Почему даже позвонить не может вечером? И почему он у соседа спрашивает, почему не у дежурной по этажу? Она же точно знает, дома Николов или нет.

И я решаю, что пора проститься с Виктором и кое-что еще предпринять. Я выхожу в коридор и смотрю на часы. Уже шесть часов вечера. Значит, просидел я у Виктора часа два, не меньше. Однако не зря просидел, нет, не зря.

Теперь следует побеседовать с дежурной по этажу. Но предварительно я захожу в кабинет заместителя директора гостиницы и прошу разрешения воспользоваться его телефоном. Он знает, откуда я, и, сделав широкий приглашающий жест, деликатно выходит. Я звоню Вале Денисову, он мой помощник в этом новом деле. Я даю Вале задание и договариваюсь о встрече через два часа.

Затем я снова поднимаюсь на третий этаж и отыскиваю дежурную по этажу в небольшом уютном холле с мягкой мебелью и неизменным телевизором. За столиком возле лифта немолодая полная женщина в очках и белоснежном хрустящем халате что-то записывает в тетрадь. Мы здороваемся как старые знакомые. Она меня, конечно, помнит, я же ее тем более. В ответ на мои расспросы Екатерина Осиповна задумывается, снимает очки, и тогда только я вижу, какое у нее немолодое, усталое лицо.

— Всякие к нему ходили, — говорит она. — Разве упомнишь? Вот однажды пришел человек — этого я запомнила, — солидный такой, румяный, пальто, знаете, расстегнуто, пиджак тоже, жарко ему было, что ли. А уж веселый, любезный, разговорчивый, ну прямо куда там. Очень он мне понравился поначалу. Даже проводила его до «люкса».

Екатерина Осиповна неожиданно вздыхает.

— Потом, — говорит, — что там у них случилось, не знаю, только вышел он оттуда ну, прямо скажу, на себя не похожий. Белый как мел и ноги еле передвигает, а рукой все, знаете, сердце под пальто трет. До моего стола добрел, в кресло плюхнулся и говорит: «У вас капелек сердечных не найдется? А то у моего друга нет». Уж как до дома дошел, не знаю даже. Дня два он у меня из головы не выходил.

Она скорбно качает головой и снова вздыхает.

— К нему однажды приходила девушка, — говорю я. — Совсем молоденькая, красивая, с длинными волосами. Вы не видели?