Максим Есаулов - Старший оборотень по особо важным делам Страница 32

— Честных ментов не убивают!

Громов посмотрел через плечо:

— Да, их сажают. Это дешевле.

В подворотне толпился народ. Зевак было много. Кто-то явно возвращался с работы и остановился, чтобы послушать. А кто-то второпях, накинув, что попало, выскочил из дома, чтобы посмотреть.

Пониже опустив кепку, Егоров подошел и встал в крайнем ряду.

Впереди, во дворе его дома, стояли несколько милицейских машин. Дежурный «уазик» из отделения, микроавтобус криминалистической лаборатории, две «Волги» из главка.

Щелкал вспышкой фотограф. Его интересовали разбитое окно в арочном переходе, осколки стекла и какие-то еще помеченные бумажными бирками мелкие предметы на асфальте.

Было много сотрудников. Начальники стояли, подчиненные что-то делали. Обычная обстановка на месте серьезного происшествия. Похоже, кого-то убили. Только трупов не видно. Убийство произошло в доме?

Егоров прислушался к разговорам.

Впереди него стояли две пожилые женщины. Одну из них Егоров немного знал — она жила на его этаже. Вторую видел впервые. Они оживленно обсуждали случившееся. Кроме Егорова, их слушали еще несколько человек. Женщины это чувствовали, и потому говорили много и громко — им нравилось быть в центре внимания.

— Так он же вроде милиционер?

— Да, он в тюрьме жуликов охраняет.

— Надо же, и своих же побил!

— Он бандитам бежать помогал. За сто тысяч.

— Ага…

— Ребятки приехали его, иуду, хватать, а он вышел через потайной ход на лестницу и всех их в спину убил.

Из подъезда стремительно вышел Арнаутов, на ходу давая указания старшему оперу из своего отдела:

— Все материалы на этого Егорова к десяти часам утра мне на стол. Родственники, друзья, бабы. Все, что есть, понял?

— Понял.

Арнаутов сел в «Волгу», и водитель тотчас же рванул с места.

— Это отец того, который через окно прыгнул, — сказала более осведомленная женщина.

— Господи, бедный…

— Наоборот, повезло. Парнишка один живой остался. Его сразу «неотложка» увезла.

— Господи, хоть бы этого изверга расстреляли!

«Изверг» медленно отступил. Еще ниже надвинул кепку, поднял воротник куртки и ушел, никем не замеченный.

Идти ему было некуда.

Рыжий кот больше не кричал, не мяукал, не бил лапой в стекло. Неподвижно сидел на подоконнике и смотрел вниз.

Шилов расхаживал по квартире.

Куда делись ребята? По всем разумным прикидкам, они уже давно должны были быть здесь.

Что-то случилось?

Может, «железный дровосек» уговорил прокуратуру их задержать? У него, дуболома, хватит ума и сообразительности, чтобы заморочить голову и себе, и другим: на вторые сутки пребывания в камере ребята расколются и сдадут Шилова с потрохами.

Да нет, ерунда это. Скорее всего, Серегу со Стасом на работе что-нибудь задержало. Может, очередное убийство «с большим общественным резонансом». А, скорее всего, какое-нибудь дурацкое совещание или заслушивание. Борьба с оборотнями и чистка рядов — хорошо, но рутинную работу никто не отменял, и с отдела обязанностей не снимал.

Роман хмыкнул, представив, как Серега за него отдувается. Представительско-административные обязанности Соловьев всегда не любил и неофициальным заместителем Шилова стал под большим принуждением.

Шилов подошел к окну. Погладил кота. Рыжий вздрогнул, вывернулся из-под руки, отбежал на другой край подоконника. Застыл в прежней позе, свесив с подоконника хвост.

— Что-то не то с тобой, рыжий. Меня боишься, или по хозяину сильно соскучился?

Шилов достал «трубку», задумчиво посмотрел на дисплей. И хочется, и колется. Наверняка телефоны Соловьева и Скрябина слушают, так что лучше не рисковать.

Но что же они сами-то о себе не сообщат?

В больнице Арнаутов сразу столкнулся с врачом, которого уже видел вчера утром, когда приезжал к Косте Губину — своему информатору из окружения Моцарта.

Врач его тоже узнал:

— А, это снова вы? Опять к Губину? После разговора с вами его состояние…

— К вам привезли моего сына. Арнаутов Павел, с огнестрельными.

— Арнаутов? Да там не только одни огнестрельные. Перелом бедра, запястья. Вывих плеча. Сотрясение мозга, сильные ушибы. Порезы можно считать мелочью.

— Какие еще порезы? — Арнаутов похолодел, представив, что в сына не только стреляли, но и били ножами.

Врач успокоил:

— Как я понял, он через окно сиганул? Вот и порезался.

— С огнестрельными как?

— Одна пуля застряла в лопатке, две — навылет. Серьезные органы не задеты.

— Его надо перевезти в Военно-медицинскую, по профилю…

— Поздно, уважаемый. Операция уже началась. Да вы не волнуйтесь, хирург опытный.

— Где я могу подождать?

— Смысла нет. Операция займет часов пять или шесть. Лучше займитесь своими делами, меньше нервничать будете. Есть чем заняться?

Арнаутов на секунду закрыл глаза.

Потом посмотрел сквозь врача:

— Есть. Ох, доктор, есть…

Допросы ментов, особенно тех, которые являлись не просто свидетелями, а вполне могли перекочевать в разряд обвиняемых, Кожурина всегда проводила, надев полную форму. Когда-то ее научил этому один старый следователь, а позже она и сама неоднократно проверяла на практике эффективность такого способа. Он действовал, конечно, не на всех. Попадались разные типы, но большинство все-таки настраивалось на нужный лад и не пыталось, оказавшись загнанными в угол ее вопросами, объяснить свое превышение власти, рукоприкладство или получение взятки многозначительным подмигиванием и намеками: «Вы же сами все понимаете… Вы же сами, наверное, такая же… Давайте договоримся, какой вам смысл меня топить?»

Дела в отношении милиционеров Кожуриной поручали часто, и она топила, невзирая на звания и былые заслуги, и не придерживаясь принципов корпоративной солидарности. Хотя между прокуратурой и милицией никакой особой солидарности давно нет, только на уровне личных отношений. Топила, в зависимости от тяжести содеянного подозреваемыми.

Хотя личные симпатии и антипатии нет-нет, но иногда тоже влияли на дело.

Скрябин, которого должны были с минуты на минуту доставить, был чем-то симпатичен Кожуриной. Она знала его с тех пор, как он перешел из районного управления в главк. Им приходилось вместе работать по нескольким убийствам, и хотя в процессе работы случались разные трения и разногласия, Скрябин ей нравился. Спокойный парень. Грамотный. Не ленивый.

А вот Шилов…

Кожурину раздражала та видимая легкость, с которой у него все получалось. Или не получалось — как и у каждого опера, у него хватало ошибок и неудач. Легкость и некоторое позерство. Как будто работа для него — не работа, а такая игра, развлекуха сплошная.

Кожурина не сомневалась, что, разыгравшись, Шилов давно перешел рамки, вопрос только — как далеко. Щадить его она не будет.

Но Скрябин… Конечно, если Скрябин окажется при делах, она его не станет отмазывать. Но ей бы очень хотелось, чтобы его вина была минимальной.

Скрябина ввели в кабинет, когда она подкрашивала губы.

Да, не самое удачное начало допроса…

— Садитесь, Станислав Александрович, — Кожурина убрала зеркальце.

Скрябин сел перед столом, два опера-уэсбэшника застыли у двери.

Он покосился на них:

— Излишняя предосторожность. Хватило бы и роты ОМОНа.

— Подождите, пожалуйста, в коридоре, — распорядилась Кожурина, и уэсбэшники, недовольно переглянувшись, вышли за дверь.

— Мне нужно допросить вас по ряду уголовных дел, находящихся у меня в производстве. Это дела по убийству Дробышева, сегодняшний взрыв машины и гибель Соловьева, а также по фактам избиения Селиванова и фабрикации материалов уголовного дела в отношении Чибисова.

— А что, последний факт уже установлен?

— Мы работаем над этим.

— Да, трудная работа. Но я уверен, вы справитесь.

У Скрябина зазвонил сотовый телефон.

— Не отвечайте. Отключите его, — сказала Кожурина, но Стас уже достал трубку:

— Да. Да, доктор. Спасибо, я обязательно к вам сегодня заеду.

Дождавшись окончания разговора, Кожурина еще раз сказала:

— Я прошу вас отключить телефон на время допроса.

Скрябин устало ответил:

— Если моя мама умрет, я имею право узнать это первым.

Кожурина вспомнила, что у него мать, действительно, тяжело больна. И серьезные проблемы с женой — об этом знала вся женская половина следственной части прокуратуры.

Немного поколебавшись, она предложила:

— Я могла бы перенести допрос.

— Зачем? — махнул рукой Стас. — Делайте свое дело.

Коротко постучав, в кабинет заглянул еще один опер из УСБ. Мокрая от дождя куртка свидетельствовала, что он только что откуда-то приехал.

— Вы уже здесь?

— Спешили, Татьяна Николаевна.