Виктор Пронин - Выигрывать надо уметь (сборник) Страница 32

– Так продуть! Со второго на пятое, подумать только!

– Да, неплохо, – кивнул товарищ. Сквозь его клетчатую рубаху, расстегнутую на груди, был виден хороший, плотный загap. Видимо, оба недавно вернулись с моря, а едва приехав, сразу попали на праздник.

– Если так и дальше пойдет, то через две игры они во вторую половину таблицы скатятся!

– Да, не исключено.

– Ты видел, как они играли? – не унимался светловолосый парнишка. – Это же смешно! Можно было подумать, что они бегают только для того, чтобы сбросить вес! – Каждое слово он не просто произносил, а восклицал, не в силах сдержать внутреннее торжество.

– Похоже на то, – опять кивнул толстяк, жмурясь от солнечных лучиков, пробивающихся сквозь листву.

– Им лучше перейти в легкую атлетику! Нет, это просто здорово!

– Эй, ты, козел! – вдруг прозвучал голос сзади – там за столиком сидел парень в зеленоватом пиджаке. Глаза его были посажены глубоко, лоб как бы нависал над ними, и еще он казался не то нестриженым, не то непричесанным. Волосы его были вроде пыльными, словно он только сошел с мотоцикла после долгой езды по грунтовой дороге.

– Это ты мне? – все еще улыбаясь, обернулся тот, в безрукавке.

– Тебе. Может, хватит? Заладил – здорово, здорово…

– Но ведь проиграли же! Факт!

– Ну и заткнись.

– Чего это мне затыкаться? Против факта не попрешь.

– Сказал – заткнись!

– А мне до лампочки, что ты сказал. Плевать, понял?

– Вот как? – проговорил тощий с какой-то усталостью. – Вот как?.. Ну зачем ты так ответил?.. Не надо было так говорить… Это ты напрасно… Ей-богу, напрасно… Я не виноват…

Он повернул голову к солнцу, и стало видно, что глаза у него серые и действительно какие-то усталые, почти без выражения. Он подошел к счастливому парню в безрукавке, который уже повернулся к своему другу, и, сморщившись от напряжения, воткнул ему в спину нож. Нож был ресторанный, с дутой ручкой, но конец у него оказался отточенным и потому почти до конца вошел в спину. Парень в безрукавке обернулся с удивлением, но тут же веснушки растворились на его посеревшем лице. Он тихо, будто через силу захрипел и соскользнул на пол. Безрукавка быстро наполнялась кровью.

Толстяк схватил за горлышко зеленоватую бутылку с еще недопитым вином и бросился к убийце. Но тот быстро и безошибочно пробежал между столиками, перепрыгнул через стойку и скрылся в подсобке. Он надеялся через служебный вход выскочить в парк, но дверь оказалась запертой, ею вообще не пользовались. Тогда он хотел снова выскочить в зал, но по узкому коридору на него уже шел толстяк. Убийца был безоружен, его нож еще торчал в спине убитого, а проскочить мимо здоровяка было невозможно. В последней надежде он рванул узкую боковую дверь, нырнул в кладовку и заперся изнутри. Тогда рыжий, отбросив бутылку, накинул щеколду, повесил лежавший рядом замок и защелкнул его.

– Оттуда можно выбраться? – спросил он у буфетчицы, которая стояла тут же, прижав руки к груди.

– Нет. – Она покачала головой.

– Тогда смотрите за ним, – сказал толстяк, – я сейчас. Пойду за милицией.

Буфетчица кивнула:

– Пусть сидит.

– Там в кладовке у вас есть топор, молоток, секач какой-нибудь?

– Молоток.

– Хорошо. Я быстро. Пусть сидит. – И он выбежал на улицу.

Пенсионер, сидевший за крайним столиком, доел мороженое, вытер ладонью губы, поднялся, одернул пиджак, поправил одинокий остроконечный орден на лацкане и вышел, словно бы не интересуясь происходящим. Конечно, ему было любопытно, но он трусил и, отойдя метров двадцать, присел на парковую скамейку.

Несколько мужчин из соседнего дома, задержавшись здесь после работы, тоже покинули кафе. Все происходящее было настолько непривычным для них, что они ушли, не пытаясь даже понять, что случилось, из-за чего, с кем. Последний чуть было не наступил на струйку крови, вытекшую из-под убитого, но в последний момент шарахнулся в сторону, однако на ногах устоял, выровнялся и, прибавив шагу, догнал сослуживцев.

Оцепеневшие от ужаса девушки неотрывно смотрели на лежащего, на забрызганный кровью асфальт, потом, как-то одновременно придя в себя, бросились бежать. На спинке стула осталась висеть забытая сумочка, а на столе – зеркальце и тени фиолетового цвета. Такие тени трудно достать, и через полчаса девушки вернулись. Все оказалось нетронутым.

Над трупом склонились трое ребят – похоже, студенты. Один из них пытался подсунуть под голову картонный ящик из-под пирожков, второй несмело, двумя пальцами пробовал оторвать от раны прилипшую безрукавку, третий побежал звонить в «Скорую помощь». Он быстро дозвонился, но все никак не мог назвать адрес, не зная, как называется эта улица.

Буфетчица стояла, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Со стороны могло показаться, что она молится. Впрочем, это было не так уж далеко от истины. Она знала того, кто сидел сейчас в кладовке. Каждый вечер он приходил в кафе и покупал у нее бутылку сухого вина. Иногда заглядывал с друзьями и тогда брал две-три бутылки. А пустые всегда оставлял. Он сам приносил их, ставил на прилавок и уходил, не требуя каких-то там копеек. За месяц стоимость его бутылок переваливала за десятку. Были у нее и другие источники дохода, но о его десятке она не забывала. И еще он иногда шутил с ней, спрашивал о здоровье, передавал привет дочке. Да, у нее была дочка, но какая-то безразличная, она лишь просила деньги, не всегда даже говоря, зачем они ей понадобились. А шутить с матерью у нее не было ни времени, ни желания. Начальству тоже было не до шуток, оно требовало выполнения плана, посещения собраний, посвященных выполнению плана, требовало обязательств по выполнению все того же плана. А покупатели – быстрого и вежливого обслуживания и, впадая в гнев, требовали жалобную книгу и такое там писали, такой злобной и жадной изображали буфетчицу, что та, случалось, рыдала над этими записями. И только вот тот, который сидел сейчас в кладовке, шутил с ней, спрашивал о здоровье и передавал привет дочери.

– Как жизнь молодая? – восклицал он, появляясь.

Она благодарно смущалась и отпускала ему без очереди. Выпив с друзьями вино, он приносил бутылки, ставил их недалеко, чтоб ей удобно было взять, подмигивал и спрашивал:

– Ну а все-таки, жизнь-то как протекает? Молодая-то?

– Да какая она молодая… Скажете тоже…

– О! Вы еще не знаете, сколько людей старше вас! Насте поклон! Скажите, дядя Вова помнит ее и скучает!

Она уже ждала этих вопросов, беспокоилась, когда он не появлялся по нескольку дней. А мужа у нее не было. Ни сейчас, ни раньше. Так уж получилось. Похаживал один очкарик, цветочки иногда приносил, а потом вдруг пропал. Вышел в дверь, оглянулся, улыбнулся, и все. Она даже не знала, где о нем и спросить.

Друзей у нее тоже не водилось. Но того, кто сейчас сидел в кладовке, она привыкла считать своим другом, все собиралась сказать ему какие-нибудь слова, в гости пригласить, вином хорошим угостить, завезли раз к ней хорошее вино, и даже что-то сказала ему однажды, но он то ли не услышал, то ли не понял, что слова эти ему предназначались…

И она его выпустила.

Сначала открыла дверь в парк, потом, не торопясь, словно даже думая о чем-то другом, отстегнула замок, распахнула дверь и прошла в зал. Лицо ее выглядело как бы остановившимся, и только по бледности можно было догадаться, что она все-таки понимала, что делала.

Через пять минут подъехала машина с милиционерами. Вместе с ними приехал и толстяк в клетчатой рубахе. Он первым выскочил и побежал в кафе. Милиционеры быстрым шагом направились за ним.

– Сюда, – показывал толстяк дорогу. – Вот здесь… Я закрыл его… – И он увидел распахнутую дверь, потом взгляд его остановился на лежащем в стороне замке. – Кто открыл дверь?! – заорал рыжий неожиданно тонким голосом. Он кинулся в зал, схватил буфетчицу за плечи, бросил ее на стенку, так что она упала на нее навзничь, как на пол. – Ты открыла?!

Буфетчица кивнула, глядя в сторону.

И тогда он ударил ее, как бьют мужчину в драке, – кулаком в лицо.

Она охнула и закрыла лицо руками.

– Иди вперед, – деловито приказал ей низенький кривоногий милиционер, пряча пистолет в кобуру. – Кому говорят! Развела, понимаешь, притон! Иди вперед, шалава!

Буфетчица и хотела бы выполнить этот приказ, да не могла, помня про дырку на чулке сзади, под коленкой. Там образовалась большая дыра, и показать ее она не решалась. Но когда ее подтолкнули, пошла. На дыру никто не обратил внимания, ее просто не заметили. Подойдя к убитому, который все еще лежал в проходе, она отшатнулась, обошла стороной, неловко опрокинув стул, и тяжело полезла в дверь зарешеченной машины.

Закат кончился, и на столбах вспыхнули белые палки ламп дневного света. В парке тяжело и протяжно вздохнул духовой оркестр. Обычно он начинал со старинного вальса. В этот вечер заиграли «Осенний сон». Люди медленно потянулись к танцплощадке. Она тоже была заасфальтирована и вытоптана, как пол в кафе. Пришел и толстяк в клетчатой рубашке. Он появился сразу, как только написал свои показания в милиции, а не прийти не мог – ждала девушка. Ее подруге, знакомой убитого, он подробно рассказал о случившемся. Та очень удивилась, огорчилась, но на танцах осталась и даже познакомилась с хорошим парнем, тоже в джинсах и безрукавке с рисунком на груди. С танцев они ушли вместе, и она рассказала об убийстве, но к этому времени он уже обнимал ее и поэтому слушал не очень внимательно.