Фридрих Незнанский - Кто правит бал Страница 33

— Но как же все-таки удостоверение попало в руки убийц?

— Это, Саша, покрыто мраком. Возможно, действительно роковая случайность: выкрали и попользовались, а потом все одно к одному, а может быть, его действительно с самого начала готовили на роль мученика. Только это нужно быть большим психом, чтобы додуматься до столь извращенного плана.

— Извращения — это как раз по части ГБ.

— Ищи, Александр, ты теперь опять на коне. Мое мнение: не ГБ убило Невзорова, и еще: когда найдешь нового убийцу, звякни заранее, уеду куда-нибудь подальше, не хочу снова оказаться его адвокатом.

17

Фроловский заниматься мелочами не любил. Даже самые незначительные проблемы он решал старательно и аккуратно, что некоторые недоброжелатели и завистники называли «синдромом отличника». Но работать качественно — еще не значит работать с желанием или с пользой, для Фроловского, во всяком случае, это было справедливо на сто процентов. К его великому сожалению, российская государственно-социально-экономическая машина, которой он по идее должен управлять, не то чтобы не слушалась руля — не имела его вообще как такового. Поэтому Фроловский, давно уже расставшийся с розовыми иллюзиями насчет перспектив наведения порядка в общенациональных масштабах, периодически страдал от собственного бессилия наладить по уму деятельность людей и структур, непосредственно с ним соприкасающихся. Создать хотя бы в ближайшей эпсилон-окрестности, вокруг собственной персоны, оазис ответственности и организованной деятельности, цели которой поддаются уразумению, а содержание разбивается на определенные этапы и подвластно контролю.

Он не провозглашал подобных программных установок ни принародно, ни в узком кругу, поскольку всерьез о таком у нас говорят на людях только демагоги, а все остальные — на пьяную голову друзьям и родственникам. Фроловский же демагогию признавал лишь как последнюю возможность отделаться от бестолковых собеседников, которых по рангу не полагается посылать подальше. Даже в вежливой форме. А из родственников он признавал достойной общения только жену, но городить перед ней философские построения давно уже считал неэтичным, признаком плохого тона, что ли, все равно как вести светскую беседу на физиологические темы.

Так что задачу создания рабочей обстановки Фроловский выполнял молча, пыхтел лишь иногда от натуги. От того, что приходится заниматься мышиной возней, решать проблемы на много уровней ниже занимаемого им. От того, что с утра он ворочает миллиардами, а вечером вынужден прерываться, потому что, видите ли, в уполномоченном правительством по кредитной линии банке сломались телефоны. А торгпред или министр приняли свои пол-литра на полчаса раньше официального завершения ненормированного, кстати, рабочего дня. Или наступил большой государственный праздник, и большие государственные мужи, а также средние и малые, все до единого, — празднуют. И положиться можно лишь на избранных, буквально на нескольких человек, равно в большом и малом. А Фроловский стремился ворочать миллиардами без досадных помех…

Переступив порог кабинета, он немедленно перестал думать о себе в третьем лице, рассуждать о своей реальной и возможной роли в истории, отфильтровывать мысли о конкретных проблемах и сразу взялся за дело.

— Будьте добры, соедините меня с нашим торгпредством в Мюнхене, — распорядился Фроловский по селектору и в ожидании связи вернулся к монитору компьютера.

Его просьбы, высказанные даже в самой вежливой форме, подчиненными воспринимались как приказ и выполнялись быстро и качественно. Фроловский сам всегда работал много, целенаправленно и эффективно, того же требовал и от своих сотрудников. Будучи по натуре аналитиком, он всегда просчитывал наиболее вероятные результаты своей деятельности и, как правило, был заранее готов и к успехам, и к неудачам, знал, на кого можно рассчитывать, а кого надо постоянно контролировать. И потому редко нервничал.

Сегодня был как раз тот редкий случай. Он еще раз лично перепроверил сведения о банковских счетах и снова еще раз убедился, что деньги до Германии дошли и даже уже частично израсходованы. Но где же Снегирь?

— Михаил Константинович, Мюнхен. Шубин на проводе, — прозвучал из селектора голос референта.

Фроловский снял трубку и после стандартного обмена любезностями с руководителем торгпредства Шубиным поинтересовался Снегирем.

— К сожалению, его нет, — ответил Шубин. — Был, но не далее как два дня назад отбыл в Москву.

— Тем лучше. Ну что ж, спасибо, не буду вас более отвлекать.

— Да что вы. Насколько я понимаю, вы скоро к нам собираетесь?

— Да, запланирован такой визит. Буду беседовать с канцлером.

— И к нам пожалуйте, посмотрите, как мы тут развернулись.

Далее Фроловский позвонил в ФСБ.

— Иван Францевич, Фроловский беспокоит. Мне нужен Снегирь, срочно.

— Прислать его к вам?

— Да, если не трудно.

Подтянутый, худощавый, с совершенно непроницаемым лицом Снегирь появился минут через сорок.

— Как наши дела? — поинтересовался Фроловский.

— Пока никак.

— Могу я узнать почему?

— Работаем, но конкретных результатов пока нет.

— Чем вы вообще занимаетесь?! — возмутился Фроловский. — Что вы делаете в Москве, если в данный момент должны находиться в Германии? Почему не явились на встречу, почему на вашем месте оказался следователь Генпрокуратуры, почему я должен искать вас по всему миру, если был конкретный договор подробно докладывать мне каждую неделю? Вы не находите, что у меня возникает к вам слишком много вопросов?

— Турецкий на самом деле гораздо умнее, чем выглядит, и его следует опасаться.

— Никакой Турецкий вас волновать не должен. Сейчас же отправляйтесь обратно в Мюнхен. Через неделю я буду с визитом в Бонне и хочу услышать, а лучше увидеть конкретные результаты.

18

Турецкий пил один. Грязнову было не до того: Славку самого крепко взяли в оборот. Какая-то сволочь вчера позвонила ему и без обиняков сообщила: «Если ты, мудак, не перестанешь совать свой нос, куда не надо, Денис твой сядет всерьез и надолго».

Меркулов обещал всяческую помощь и уверял его, что ничего Денису пришить не смогут, — там была чистая самооборона, имеется свидетель, а пришить нахалку — не на тех напали. Но Грязнов слушать ничего не захотел, сказал, что помощи ему от Турецкого с Меркуловым никакой не нужно, сам не сявка, и ушел не прощаясь. С тех пор не звонил. Турецкий особой вины за собой не чувствовал: Денис — не мальчишка, тем более Демидыч. Тем не менее неприятный осадок остался: по их со Славкой милости парень нажил себе неприятности, а работал-то по-родственному, считай, за спасибо. Нехорошо получается… А неприятности что — их нынче всем хватает по самое горло.

Турецкий пил тупо, чего с ним не случалось давно, не для того, чтобы расслабиться, не для того, чтобы прояснилось в голове, не за компанию, просто и монотонно опрокидывал в себя стопку за стопкой, пил, чтобы пить. И почти все время думал о Качаловой. Вывести Фроловского за ушко да на солнышко ему, конечно, не дадут, отстранили же, а понадобится — вовсе размажут по асфальту, так что мокрого места не останется. Правда, огрызаются эти сволочи пока не особенно, но, видать, у них и нужды нет — не чувствуют серьезной опасности. А с Верой Качаловой он протянет Фроловского по полной программе, тоже в своем роде… отстранит от дела…

Выстроив план мести, Турецкий приободрился и принялся мечтать, где и при каких романтических обстоятельствах он столкнется со своей очаровательной родственницей. Предпринимать реальные шаги в этом направлении ему не хотелось, выглядели они все уж чересчур пошло и приземленно, да и подразвезло уже слегка…

19

Лет десять назад однажды утром Вера Качалова проснулась с болью в правом боку. «Неужели печень? — подумала она. — Все не так скучно, хотя вроде рано». Она тщательно ощупала себя со всех сторон. На самом деле это была все та же банальная диванная пружина. Ночной ее враг номер один. Даже пролежанный бабушкин матрац, пожалуй, единственная семейная реликвия, уже не помогал. Да еще этот невозможный скрип. Что и говорить, диван свое давно отскрипел и ни в каких починках не нуждался. Но папа с этим смиряться не хотел и зашивал его вновь и вновь. А Вера мучилась.

Начинался еще один обыкновенный день. Именно в это время солнце краешком заглядывало в комнату, чтоб потом исчезнуть на целый день. Одна только мысль, что опять надо тащиться в ванную комнату, отбивала всякое желание вставать. Раньше Вера пыталась мечтать. Но о чем мечтать теперь? Ведь вчера ей исполнилось уже шестнадцать лет. А впрочем, и мечтать было уже не нужно. Ее мечты проносились мимо в «мерседесах», сидели в дорогих ресторанах, присутствовали на «скучных и утомительных» приемах, лениво прогуливались по Монмартру. И все это было совсем-совсем рядом, кроме Монмартра, разумеется.