Максим Есаулов - Старший оборотень по особо важным делам Страница 34

Голицын молча вошел, заперся, из шкафчика с посудой достал салфетки. Подал их Татьяне, она, не глядя, взяла и стала вытирать лицо. Рыдания прекратились, как по команде. Голицын подумал: что ни говори, а держать себя в руках она умеет.

Когда она заговорила, голос почти не дрожал:

- Что за идиотское дело? Я что, должна быть крайняя во всем этом дерьме? Я просто старая, усталая баба!

Голицын быстро оглядел разложенные на столе документы. Незаконченный допрос Скрябина, объяснения жильцов дома, во дворе которого взорвалась машина, милицейские рапорта. Что ж, теперь понятно, в чем дело!

- Танюха, не греши на себя, - сказал Голицын беззаботно. - Ты еще в самом соку, тебе на панель можно. От клиентов отбоя не будет. Особенно, если ты выйдешь, как сейчас, в форме.

Кожурина замерла, потом рассмеялась сквозь слезы:

- Спасибо, Юра! Умеешь ты нужные слова подобрать.

- Ага, эт-то точно. Мне Геворкян, помнишь такого? - так и сказал: «Умеешь ты найти слова, начальник. Так и быть, покажу, где тещу зарыл».

Кожурина бросила использованную салфетку, взяла новую:

- Отвернись, у меня нос распух.

- Тебе идет. Если ноги красивые, то любой нос сгодится.

- Все, достаточно. Тебе в реанимации надо работать.

- А что, и пойду. Когда отсюда выгонят.

- Нас всех гнать пора. Ничего от профессии не осталось, одни интриги.

- Жизнь сама по себе - сплошная интрига. Я, например, вот не знаю, допила ты коньяк, который тебе Борисов подарил, или нет?

- Салфетки взял, а коньяк не заметил? Или ты это так, из вежливости спрашиваешь?

- Из вежливости. Остатки хорошего воспитания, их даже наша работа не сумела убить. - Голицын достал из шкафчика два стакана, коньяк - в бутылке оставалось около половины, пакетик с фисташками. Высыпал орешки прямо на стол, подстелив чистый бланк.

- У меня, кажется, один бутербродик подсохший имеется, - наливая коньяк, сказал Юра. - Могу сбегать.

- Не надо… Знаешь, Арнаутов ведь уговаривал меня его задержать. Если бы я это сделала, он бы живым остался.

- Ты это про Соловьева? Может, это и не изменило бы ничего. От судьбы не уйдешь. И не спрячешься, даже в камере.

Голицын поднял стакан, подержал его с таким видом, будто мысленно произнес поминальный тост, и молча выпил.

* * *

Сидя в машине на Стрелке Васильевского острова, Шилов выкурил несколько сигарет. Вышел, прошелся по Дворцовому мосту. Облокотился на перила. Опять закурил.

Успев уйти из квартиры, он со стороны видел, как приехали уэсбэшники и убоповцы из арнаутовского отдела. Семь человек на двух машинах; куда столько, лучше бы делом занялись! Даже на улице было слышно, как они с треском вынесли дверь квартиры. Потом в двух окнах загорелся свет, на занавесках замелькали тени. Искали, видимо, очень дотошно: Шилов наблюдал полчаса, и за это время суета в маленькой квартире не стихла.

Отъехав подальше, с уличного таксофона Шилов дозвонился Иванычу и узнал новости. И про бойню у квартиры Егорова, и про Серегу.

- Пашка жив, - сказал Карташов, - но пока без сознания.

- Он мог видеть киллеров…

- Не факт. Я был на месте, прикинул, что к чему. Не факт, что он их видел. Но соседка якобы описала тебя и Егорова.

- Наши фотографии ей показывали?

- Я думаю, Арнаутов как раз сейчас этим занят. Не удивлюсь, если она тебя опознает. Ты меня понимаешь?

- Я тоже не удивлюсь…

- Что думаешь делать?

- Не знаю, Иваныч. Честно - не знаю. Слишком все… Слишком хреново!

- Держись!

- Куда деваться?

Шилов доехал до Дворцового моста, и теперь стоял, глядя на темную воду, в которой отражались огни большого города. Мимо проносились машины, шли люди. Шилов не видел ни одного грустного или озабоченного лица. Все улыбались, громко разговаривали. Все куда-то спешили. На них не объявляли охоту, у них не убивали друзей, никто их не предавал.

Никто не обращал на Романа внимания, как будто он стал невидимым.

Бросив в воду окурок, он потянулся за очередной сигаретой. Выругался, пробормотал:

- Рыжий! - и заторопился к машине.

…Он остановился за квартал от дома Соловьева и прошел пешком. Встал в темноте, присмотрелся. Из двух «уэсбэшных» машин у подъезда осталась только одна.

В обоих окнах квартиры горел свет, но пока Шилов стоял и смотрел, люстру в комнате погасили, осталось только голубое мерцание телевизора.

Сколько человек в хате? Не попробуешь - не узнаешь. С комфортом устроились, сволочи…

Шилов прокрался в подъезд, стал подниматься.

Наверху скрипнула дверь, раздались голоса.

Шилов бесшумно встал в темный угол под лестницей.

Спускались двое. Они громко разговаривали, не опасаясь, что их могут подслушать. По голосу Роман опознал одного: старший опер из УСБ, когда-то работал в Красносельском РУВД. Раздолбай еще тот. Его напарник говорил:

- Засада в доме покойника - плохая примета.

А тот отмахнулся:

- Да какая засада? Никто не придет. Леха просто с женой полаялся, не хочет домой. А тут жратва в холодильнике. Не пропадать же добру! Вот, помню, мы в Гатчине у одного цыгана сидели…

Разговаривая, уэсбэшники прошли мимо Шилова. Он дождался, когда с улицы донесется звук отъехавшей машины, и поднялся на этаж.

Дверь квартиры Сереги, выбитая при обыске, была кое-как восстановлена. Шилов примерился: если ногой дать по замку, она снова вылетит. В квартире один человек, настроившийся посмотреть телевизор и не дать пропасть добру из холодильника. Так что можно ввалиться к нему без приглашения…

Перочинным ножом Шилов справился с замочком распределительного щита в стене лестничной клетки, и отключил в квартире свет. Достал пистолет, встал около двери.

Из коридора донеслись шаги. Человек шел быстро, но неуверенно. В темноте задел что-то ногой, выругался. Открыл дверь, подсвечивая себе зажигалкой.

Шилов приставил «беретту» к его голове.

Мужчина замер с перекошенным лицом. Пламя зажигалки задрожало.

- Тихо-тихо-тихо, - свободной рукой Шилов выдернул из его «наплечки» «макарова», положил себе в карман плаща. - Кто еще с тобой, Леха?

- Ник… Никого.

- Мне терять нечего, дернешься - грохну. С кем тогда твоя жена станет лаяться? Понял?

- Я… Не…

Шилов сильнее вдавил ствол «беретты» в висок уэсбэшника.

- Понял, - выдохнул тот.

- Видишь щит? Спокойненько, без лишних движений, включаешь свет. И заходишь обратно. Все понял? Давай!

Уэсбэшник выполнил приказ, и потом медленно, с поднятыми руками, попятился в квартиру.

Шилов шел за ним, упираясь пистолетом в живот. Прошли в комнату. По пути Шилов проверил ванную, туалет, кухню. Как и ожидалось - никого. Но и Рыжего что-то не видно.

В комнате Шилов отобрал у Лехи наручники, усадил на стул, сковал за спиной руки.

- Рыжий! Рыжий! Кис-кис-кис! Рыжий! Где кот?

- Правду про тебя говорят, что ты псих, - напряженно сказал уэсбэшник, наблюдая, как Шилов осматривает квартиру.

- Где кот?

- Зажарил, блин! Откуда я знаю, где твой кот?

Шилов приставил «беретту» ко лбу Лехи:

- Дверь на лестницу держали открытой?

Желание шутить у Лехи пропало. Облизав губы, он извиняющимся тоном сказал:

- Ну, конечно. Люди ходили туда-сюда…

Шилов вышел на площадку, позвал кота там:

- Рыжий! Рыжий! - и уже хотел вернуться в квартиру, когда Рыжий, прыгая через ступени, сбежал с верхнего этажа.

Шилов подхватил его на руки:

- Рыжий, падла лохматая… Извини, забыл про тебя, замотался.

Кот требовательно мяукнул.

- Есть хочешь? Сейчас мы тебя накормим.

Шилов заглянул в холодильник: от кошачьей еды там осталась пустая тарелка. Он прошел в комнату, посмотрел на Леху:

- Где его колбаса?

Уэсбэшник попытался сделать непонимающее лицо, но не выдержал, стрельнул взглядом на стол. Среди груды книг, журналов и каких-то бумаг там стояло блюдце с колбасными шкурками и недоеденной коркой хлеба.

- Убью, крыса, - пообещал Шилов, чувствуя прилив такой злости, что потемнело в глазах.

Леха заерзал, пытаясь вместе со стулом отодвинуться от Романа.

Шилов медленно выдохнул. Хотел что-то сказать. Не сказал, покачал головой, пошел к выходу. На пороге комнаты остановился:

- Нашли что-нибудь?

- Где?

- В… Здесь нашли что-нибудь?

- Не, - Леха помотал головой. - Да мы и не искали особенно. Он же свой, мент!

Роман окинул взглядом царящий в комнате беспорядок, вздохнул и вышел.

* * *

- Проснитесь, уже девять часов.

- Что?

Стаса разбудила санитарка.

Он спал на продавленном диванчике в коридоре больницы. В реанимацию его, конечно, не пустили, но здесь место нашли. И даже напоили чаем с пирожками, когда он заявился сюда после допроса в прокуратуре.

Скрябин сел, растер лицо, прогоняя остатки сна. Санитарка продолжала стоять рядом, глядя на него с жалостью.