Фридрих Незнанский - Последний маршал Страница 34

Единственной причиной, почему Петров забрал «Самумы» из сейфа, мог быть вчерашний телефонный разговор с Аничкиным. Следовательно, в его планы не входило, чтобы Володя узнал о том, что чемоданчики являются настоящими миниатюрными атомными бомбами.

Аничкин должен был передать чеченцам ядерное оружие, при этом даже и не догадываясь, что оружие — настоящее. Значит, Стратегическое управление действительно является бандой заговорщиков. Что-то вроде ГКЧП. Володя вновь вспомнил фразу, услышанную им из-за двери кабинета Петрова: «Времени осталось мало…» Что они имели в виду? На этот вопрос ответить было, пожалуй, легче всего. Через две недели должны были состояться выборы в Думу, и каким-то политическим силам, несомненно, выгодно обострить ситуацию в Чечне.

«А между тем, — подумал Аничкин, — «Самумы», возможно, уже в руках Мажидова. И об этом, пожалуй, знаю только я один».

Нужно было что-то срочно предпринимать. «Самумы» не должны покинуть пределов Москвы.

Глава 11

СНОВА УБИЙСТВО

Сюрпризы дня не закончились на встрече в парке Горького. Я понимаю, что убийство трудно назвать сюрпризом, но что поделать, в формулировках сегодня я явно не силен.

Первое, что я услышал, когда вошел в свой кабинет, был чуть ли не гневный голос Лили Федотовой:

— Где вы пропадаете?!

Хороша у меня помощница. Грубит как бандерша, а тут еще и башка раскалывается, будто по ней поленом били.

— Лиля! — вздохнул я. — Меня с этим вопросом жена достает, а тут еще вы. Ну неужели даже на работе никуда нельзя деться от этих дурацких женских вопросов?

Она сочувственно, как мне показалось, приумолкла и некоторое время молчала, как бы боясь потревожить своего не слишком счастливого в семейной жизни шефа.

— Ну, что случилось? — спросил я ее. — Чем вас встревожило мое отсутствие?

— Не меня, — проговорила она после паузы. — Меркулова. Он уже раза четыре звонил. Сказал, чтобы вы пришли к нему, как только явитесь. Тотчас.

— Ага, — сказал я.

А что у него стряслось, интересно? Не удивлюсь, если он уже в курсе моих парковых похождений. Хотя… вряд ли. Почему-то я был уверен: что-то действительно даже не случилось — стряслось.

Неужели генерального сняли? Или еще какие-нибудь интриги в этом роде?

Обо всем этом я думал, пока добирался от своего кабинета до меркуловского.

— Вызывали? — приоткрыв дверь, спросил я у Кости.

Тот поднял голову от бумаг, наваленных на столе, и зарычал почти так же, как Лиля Федотова:

— Где вы пропадаете, Турецкий?!

Я давно заметил, что, когда Костя называет меня на «вы» и по фамилии, это может означать только одно: что он разъярен на весь мир вообще и на меня в частности. В таких случаях я обычно поступаю двояко: или вытягиваюсь во фрунт и терпеливо выслушиваю все его громы и молнии в мой адрес, или сбиваю с него спесь, щелкнув по носу. В зависимости, так сказать, от моего настроения.

Сегодня у меня не было особой охоты выслушивать его нравоучения.

— Да вот, пригласили, — развязно ответил я своему начальнику, — по парку прошвырнуться, развеяться от трудов праведных. А то все кабинет, кабинет, никакого продыху. Вам, Константин Дмитриевич, тоже не мешало бы немного на воздухе побывать. Что-то вы совсем с лица спали.

Он внимательней ко мне пригляделся и вдруг враз успокоился.

— Что у тебя? — спросил он уже другим тоном.

Я покачал головой.

— Это успеется, — ответил я. — Ничего срочного. А вот что у тебя?

Сейчас скажет, что генерального сняли, что его увольняют и что вообще пора сухари сушить.

Но он это не сказал. Он сказал другое.

— Убийство. Ночью убили Маргариту Бероеву.

Я вздрогнул:

— Как ты сказал?

— Ты не ослышался, — кивнул он. — Именно Бероеву, ту, что отдала вам с Грязновым папку.

— Грязнов в курсе?

— Он и сообщил мне об этом.

— Ну да, — кивнул я. — Конечно.

— Что ты думаешь предпринять? — мрачно смотрел на меня Костя.

— А что мне предпринимать? — Я пожал плечами. — Поминки справлю — ты это, что ли, хочешь от меня услышать?

Костя покачал головой.

— Не смешно, — сказал он. — Грязнов мечтает с тобой встретиться.

— Он что, меня подозревает? — испугался я.

— Саша, — тихо проговорил Костя. — Ты, конечно, человек неплохой и даже не совсем вроде пропащий, но иногда твои шуточки не к месту.

— Понял.

Костя пристально в меня вгляделся.

— Понял? — переспросил он.

— Так точно! — сказал я. — Разрешите идти?

Мне все вдруг смертельно надоело. Ну почему так? Происходят ужасные вещи, людей убивают толпами, а ты чего-то пыжишься, пытаешься разгадать, зачем и почему, и тебя все время мордой в дерьмо. Надоело.

— Не обижайся, — сказал вдруг Костя.

— Да ладно! — махнул я рукой.

— А ты действительно ничего не хочешь мне рассказать? — спросил он, внимательно в меня вглядываясь.

Разумеется, он понял, что со мной что-то приключилось. И я рассказал ему свою эпопею в парке Горького в лицах. Он слушал серьезно, ни разу не перебив, он вообще умеет слушать, я неоднократно это уже отмечал.

Я рассказал ему все и выжидательно на него уставился, пытаясь предугадать, что он ответит.

— Какая-то несусветная чушь, — задумчиво проговорил он. — Ну и что ты думаешь по этому поводу?

Ответ был готов. Я выложил все, о чем передумал на той дорожке из парка, о всех своих ощущениях. Теперь я уже был не так уверен в правильности своих умозаключений, как тогда, когда шел в контору после этого странного приключения. Мне казалось, что то, о чем я говорю, — такой же бред, как и то, что со мной случилось, если не хуже. К концу своего рассказа мне стало просто стыдно за ту ахинею, которую я нес.

Но Меркулов считал иначе.

— Ну что ж, — сказал он. — По-моему, ты прав. Именно для этого они и разыграли перед тобой эту пьесу. Я тоже склонен думать, что все это было проделано специально для тебя. Чтобы ты знал, что есть люди, которые могут тебе пригодиться. Хоть это и выглядит фантастически глупо.

— Ну, не знаю, — вздохнул я. — Может быть, ты и прав, как всегда.

Он с удивлением на меня посмотрел.

— Я? — протянул он. — Но ведь это — твоя точка зрения. Что ж ты на меня всю ответственность сваливаешь?

— Так ты начальство. Тебе и ответственность держать.

Он кивнул:

— Очень хорошо. Раз я еще твое начальство, слушай приказ: дуй к Грязнову и, пока не найдешь такого, о чем сможешь мне толком рассказать, в этот кабинет не возвращайся.

Я только усмехнулся:

— Мне-то что? Могу и не возвращаться. Только ведь сами позовете, гражданин начальник.

— И позову! — сурово произнес Меркулов.

Грязнов не был оригинальным. Впрочем, он никогда не был оригинальным.

— Где ты пропадаешь? — встретил он меня вопросом, который за полдня успел мне до чертиков надоесть.

— Только не надо мне вот этого, — поднял я руку. — Ты мне никто. Не помощница, не начальник, не жена и даже не любовница.

— В каком смысле? — удивился Грязнов.

— В прямом, сладкий мой. Ну? Что тут у тебя?

— Убийство, — ответил он.

— Это понятно. Конкретнее, если можно.

— Бероева.

— Ну?

— Что — ну? Бероеву убили.

Я потихоньку начал психовать:

— Слава! Благодари Бога, что я не твое начальство.

Он истово перекрестился:

— Спасибо, Господи!

— Не поможет. — Я смотрел на него в упор. — Ты можешь нормально обо всем рассказать? Я же, как тебе известно, не был на месте преступления.

— Не факт, — пробормотал он.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Алиби у тебя нет, — заявил он со всем присущим ему нахальством. — Ты ночевал в конторе. Когда тебя разбудила Лиля Федотова, у тебя был вид убийцы.

Он мне надоел.

— Слава, — ласково произнес я, — ты почти прав. У меня порою не только вид, у меня и мысли убийцы. Если ты немедленно не прекратишь издевательство над ответсотрудником Генпрокуратуры, я порешу тебя прямо здесь и скажу, что так и было. Ты понял меня?

Он поспешно кивнул:

— Понял.

И перешел к делу.

У Маргариты Семеновны была приходящая прислуга — по мне, так было бы странно, если б у нее ее не было. Так вот, прислуга эта, пожилая женщина Прасковья Модестовна, которую Бероева называла, естественно, Парашей, приходила два раза в неделю, и сегодня был как раз такой день: она наводила в квартире Маргариты Семеновны порядок.

Ключ она имела свой, что в принципе было довольно-таки странно: когда держишь дома столько ценностей, куда я включаю и нашу папку, это, по меньшей мере, неосмотрительно. Ну, да кто поймет их, этих женщин.

Короче. Открывает она дверь и начинает убираться. Вымыла все на кухне, прихожую, гостиную. Пришел черед спальни. А дверь в эту последнюю комнату закрыта. Что такое? Никогда не закрывалась, а тут не открывается. Появись на ней какой замок неожиданный, понятно было бы. А тут — ничего. Ни замка, ни защелки.