Фредерик Дар - Слепые тоже видят Страница 34

Куда спрятаться, чтобы никогда больше их не видеть и не слышать? Забыть о них? Пытаюсь смыться за несколько хребтов Оберланда, зарыться в снег с головой по самую задницу, но они и там вылезают из всех щелей с самым невинным видом. Начинают донимать страшными глупостями. Стоит только чуть-чуть зазеваться — и они уж тут как тут, источая улыбки. Сама вежливость! Сама симпатия! Они говорят, что обожают тебя, восхищаются тобой, что ты их духовно притягиваешь. Ты добрый, и ты веришь им. Ты принимаешь их близко к сердцу. И вдруг — ра-а-аз! Они наносят коварный удар в незащищенное место. Они держали свою идиотскую болтовню в рукаве, как стилет! Твое доверие еще раз поимели. Ты забываешься и каждый раз открываешь им душу — нате! И они тебя имеют! И тебе каждый раз остается только выпучивать глаза и растопыривать пальцы! Чтоб хоть не так больно! И они будут тебя иметь, пока не превратишься в тряпку! И начинаешь думать, хоть бы уж поскорее сдохнуть, лишь бы не страдать от такого вероломства. Ты успокаиваешь себя, говоря, что вот уж после того, как тебя обгложет последний могильный червь и твои ребра станут похожими на расческу, всем испытаниям наступит блаженный конец. Что посреди небытия ты обретешь долгожданный покой! А пока максимально затаиться, свернуться в трубочку, превратиться в кокон! Уезжать всякий раз все дальше и дальше туда, где тебя еще не знают, и оставаться там лишь до тех пор, пока о тебе не узнают. Переезжать, понятно? Уходить, уходя… И главное, не отвечать на их приглашения. И даже на их назойливые письма. Дурь в том, что, отвечая на их первое письмо, ты кладешь им палец в рот. Одно письмо, два письма — и конец! Дальше приносят смердящий до ужаса мешок почты — и ты в их руках!

Ладно, прошу прощения. Возвращаюсь к действию. Не буду больше отвлекаться, пока не поставлю последнюю точку, клянусь! Но иногда так берет за душу…

Я хотел вам рассказать, как Берю умасливает великаншу. Не каждому это дело по плечу: найти подход к такой объемной женщине! Поскольку она умопомрачительных габаритов, эта куколка, даже если ее просто обходить. Спереди, сзади, снизу… Как ее покрывать, такую бегемотиху? Бюст — неприступный откос!

Живот как у обожравшейся комбикормом коровы! Придется лезть, как на стог сена или на перину вашей бабушки! А ляжки! Не ляжки, а каскад диванных валиков! О, поверьте мне на слово: сложная работа — найти путь к этой фрау! Так просто ее не обслужишь, тут дел невпроворот!

Когда я, влекомый любопытством, вхожу к ним, взглянуть на редкостный по качеству спектакль, Берю занимается тем, что заканчивает подготовку положения своей партнерши. Впечатление такое, будто он, маневрируя, устанавливает на позиции артиллерийское орудие. Во всем этом присутствует инженерная мысль. Истинно французская изобретательность! Дух реализма в ситуации, похожей на голлизм в эпоху очередного французского возрождения.

Фрау Бегемотиха глыбой возлежит на койке. Бюст слегка приподнят с помощью подложенных с двух сторон подушек. Ее ноги располагаются справа и слева от кровати на подлокотниках придвинутых кресел с подсунутыми под них толстенными Библиями. На тот случай, чтобы пассивная партнерша, объятая страстью, не обрушила на ушлого любовника свои ноги, к каждой из них привязано по стулу. Теперь, для того чтобы пройти вовнутрь сооружения, Берю остается лишь коленями и прежде всего руками раздвинуть последние препятствия. Для тех, кто не понял, могу организовать специальный сеанс с пояснениями, показом цветного фильма, детальными графиками, рисунками и документальными шумами. Все для вашего удовольствия, дорогие друзья! Я единственный автор, готовый в любую минуту предстать перед читателями. Я не опасаюсь застудить седалищный нерв и могу присесть на землю, чтобы поболтать с глазу на глаз, не сомневайтесь! Даже плюхнуться на живот в навозную жижу, только бы быть с вами единым духом!

Взобравшись на крепость, Берю принимается пахать. Красота крестьянского труда — человек пашет! Песнь земли. Как у Виктора Гюго: «Он идет по огромной равнине, то удалясь, то приближаясь, бросая гроздья семени, вновь берет, и так продолжается. И я смотрю на него, угрюмый свидетель…»

Невозможно понять реакции некоторых женщин во время акта.

Эта, например, похоже, очень довольна сеансом, но удовлетворение ее скорее на уровне сознания. Она прекрасно сохраняет самоконтроль.

— Вы не выпустили собаку, когда вошли? — мурлыча, спрашивает она по-немецки.

Вопрос довольно нелепый, учитывая положение. Но ее башку одолевают совсем другие заботы.

Я пользуюсь своим преимущественным правом на деловой разговор по ходу расследования и отвечаю:

— Не беспокойтесь, дорогая мадам. Вы жена Карла?

— О нет! Я его сестра. Мы не в браке, ни он, ни я. Моя горячо любимая мать на смертном одре взяла с меня клятву, что я никогда не покину Каролюса, но я же иногда заслуживаю и удовольствий с таким повесой, как ваш друг, не правда ли?

— Что она болтает? — волнуется Толстяк. — Она будет делом заниматься или спрашивать, когда поезд на Святую Елену?

— Все в порядке, Толстяк. Ты зарабатываешь себе Железный крест со специальным посвящением, — успокаиваю его я.

У меня в голове проносится беспокойная мысль, что, как только закончится это проклятое расследование, придется серьезно заняться лечением Берю. Если его хозяйство не придет в упадок, то недуг может толкнуть беднягу в ближайшем будущем на совершение актов насилия против целомудрия.

— Вы были в курсе его дел? — спрашиваю я красавицу.

— Зачем мне это? — сопит она. — Мне все равно! Я знаю только, что они неблестящи!

— Вы знаете об одной недавней сделке, которую он проводил с дирижаблем?

— Он и дирижабль? — хмыкает партнерша Берю.

Ах, так вот что она мне напоминала все это время, фрейлейн Штайгер! Дирижабль! Максимально надутый, готовый лопнуть, с перевязками по оболочке. Точно: голый дирижабль!

Значит, она ничего не знает. Похоже, отношения между братом и сестрой близкими не назовешь.

— Вам о чем-нибудь говорит фамилия маршала фон Фигшиша?

— Хайль Гитлер! — выкрикивает она из-под Берю.

— В каком смысле, дорогая фрейлейн Штайгер?

— Однажды вечером Карелию попросил меня о небольшой услуге. Кто-то должен был ему позвонить. «Скажи, чтобы он перезвонил мне к маршалу», — распорядился он. Я сказала, что ему, мол, звонит много людей и, чтобы не вышло путаницы, лучше бы мне знать имя этого нужного ему человека. Тогда он сказал: «Спроси просто, из Бремена ли он». Вот и все. Таким образом, понятно, что Каролюс знает славного маршала фон Фигшиша.

Похоже, больше у нее ничего не выпытаешь. Вдруг ее глаза вылезают на лоб и начинают блуждать. Дыхание учащается. Начинаются спазмы. По ее телу пробегает рябь, какая бывает на поверхности пруда, когда налетает шаловливый ветерок…

— Ах! Что он со мной делает? — заикается она. — Ах, как он это делает!

До ее головного мозга вдруг дошли волны, испускаемые Берю! При такой массе неудивительно: нужно время, чтобы они совершили замкнутый круг. Я смущенно оставляю ее наедине со своими ощущениями. Берю выходит следом за мной. Переступая порог, он оглядывается на дело… тьфу, чуть не сказал — рук своих. Она сотрясается и колышется всем рельефом. Это напоминает вулканическое извержение, разлом горной гряды, подвижку тектонических плит, сход снежных лавин в Альпах.

— Вот смотри, — вздыхает Толстяк, — с аппаратом такого тоннажа нужно работать вдвоем: один выводит на орбиту, как я только что, другой собирает дивиденды. Даже жаль, что она так вдруг распалилась! Я включил ее на автопилот, но на борту никого нет, чтобы пролететь через космос. Она прилунится в одиночестве. По-моему, ей надо проконсультироваться насчет своей проблемы. Я не врач, но могу поспорить, что у нее там срабатывает автоматическое зажигание!

И мы скромно выходим, погладив на прощание пса.

— Когда мы приедем в Дремен? — спрашивает Его Величество, прочухавшись после двух часов дремоты на сиденье «мерседеса».

— В какой еще Дремен?

— Разве ты не говорил, что мы поедем в Дремен?

— В Бремен, двоечник несчастный!

Бык-производитель разминает затекшую спину, так что тяжелую машину заносит.

— Дремен или Бремен — это идентично одинаково, — уверяет знаток дамских душ и словесности. — Ты же не станешь читать мне нравоучения из-за того, что я перепутал буквы в одинаковых словах. Не надувай щеки, как учитель грамматики. Что ты все выдрючиваешься, Сан-А? С таким низким уровнем культуры, как у тебя, тебе следовало бы ее котировать на бирже. И вообще, — заключает он трагически, — я хочу есть.

Берю использует это простое словосочетание, чтобы выразить беспредельную тоску своих изголодавшихся внутренностей.

— Я хочу есть, — повторяет он, чтобы усилить звучание.