Андрей Троицкий - Шестьдесят смертей в минуту Страница 37

– Четыреста баксов, – слегка улыбнулся Анатолий Иванович.

– Принимается, – ответил Коладзе.

Он распечатал две новые колоды и уже перемешивал карты, когда в прихожей тренькнул звонок. Тост выругался. Вадим Коладзе погладил пальцами темные усы и недовольно проговорил:

– Лично я никого не жду.

Когда посмотрел на Жору, во взгляде его не было беспокойства. Местные менты без спросу не приходят – Коладзе платит участковому Глазычеву, – и его не беспокоят по пустякам и не мешают работать. Может быть, это сотрудники Главного управления внутренних дел Москвы? Вряд ли.

Раздался второй звонок, длинный, настойчивый. Коладзе хорошо знал: если пришли менты, беспокоиться не надо: по закону, хозяин катрана ничем не рискует, разве что останется без выигрыша. Ну, наложат штраф. Чисто символический, копеечный. Имеют право конфисковать выигранные деньги. Так он и не выиграл ничего, просто не успел. Значит, деньги могут конфисковать у фраеров из Ангарска.

– Может, не открывать? – подал голос Анатолий Иванович.

Зазвенел третий долгий звонок. Хозяин, не зажигая света, прокрался в прихожую, прильнул к дверному глазку. Перед дверью стоял человек в штатском костюме, за спиной топтался, словно застоявшаяся кобыла, участковый инспектор младший лейтенант Глазычев. Рядом с ним еще двое незнакомых мужчин, один в штатском, другой в форме. Коладзе вздрогнул, потому что в эту секунду из-за двери прозвучал зычный голос – такой громкий, что, кажется, человек пользовался мощным мегафоном.

– Говорит капитан полиции Бондарев! – прокричал человек. – Всем, кто находится в квартире, оставаться на местах! Лечь на пол! Руки завести за голову! Не двигаться! Съемщику квартиры Коладзе подойти к двери.

Сердце застучало часто и тревожно. Коладзе всегда оставался фаталистом и в душе был уверен, что неприятности найдут человека сами. Сколько от них ни скрывайся – все равно найдут, и тогда…

Он отступил в сторону, прижался спиной к стене, стараясь сообразить, с чего бы к нему нагрянула целая свора легавых. Не иначе кто-то из гостей привел ментов. Но кто? Жора Тост? Или эти парни, которые только косят под фраеров, а в натуре… Коладзе не успел додумать мысль до конца, как за дверью снова прозвучало его имя.

– Вадим, я повторяю последний раз. Слушай внимательно, – прокричал мент, – и точно выполняй все, что я скажу. Подойди к двери. Открой замки. Отступи на три шага назад. Ложись на пол. Руки за голову, и замри. Ты меня слышишь?

Коладзе уже открыл рот, чтобы крикнуть, что сейчас откроет. Черт с ними, пусть заходят. Найдут картонную коробку, набитую упаковками с игральными картами, и еще деньги тех лохов, что сейчас сидят в комнате. Что ж, у ментов сегодня удачный день. Они даже не садились за карточный стол, но уже выиграли…

Радченко попал в кабинет начальника полиции только на четвертый день своего пребывания в изоляторе временного содержания. Поздним вечером его, закованного в наручники, выдернули из каменного сарая, провели через внутренний двор, огороженный забором, сверху которого насыпали битого стекла и натянули пару ниток колючки.

В другом доме, где витал запах казармы, хлорки и гуталина, Радченко втолкнули в коридор, приказали не оглядываться, смотреть только под ноги и следовать вперед. Потом поставили лицом к стене, обыскали с ног до головы и втолкнули в кабинет, единственное окошко которого, забранное решеткой, выходило на пустую улицу. Приказали сесть на привинченный к полу табурет.

– Вот хотел на тебя посмотреть. – Капитан задрал ноги на подоконник и, сложив газету вчетверо, стал отмахиваться от мух. – Я в милиции без малого тридцатник отбомбил. М-да, разные мне экземпляры попадались… Но таких, как ты, нечасто видел.

– Я думал, вы хоть расскажете, что произошло, – заговорил Дима. – На каком основании я задержан? Почему нахожусь здесь четвертые сутки без объяснений, без предъявления обвинения?

– Ты бы лучше спасибо сказал, что я живым тебя вытащил с той площади, – хмыкнул в усы Урузбеков. – Ну а что произошло в магазине, тебе лучше моего известно. Официальное обвинение предъявят в прокуратуре, но знать суть дела ты имеешь право. Из показаний, которые я снял с потерпевшего и свидетелей, выходит, что ты допустил развратные действия… да-да… в отношении несовершеннолетнего Акима Лапаева.

– Что?!

– Не перебивай. Поначалу ты хотел изнасиловать мальчишку прямо в помещении магазина, но вокруг были люди. Тогда ты купил ему кулек конфет и сказал, чтобы пацан поднимался наверх. А ты на машине подъедешь, покатаешь Акима… Короче, развратные действия, принуждение ребенка к половой близости – это статья серьезная.

Радченко на минуту потерял дар речи, заерзал на табурете. Сидя в камере, он перебрал много разных вариантов, но такой в голову даже не приходил.

– Ну, я понимаю, если бы ты бабу трахнул против ее воли, – продолжал Урузбеков. – Но это же ребенок… Такое с ним сделать… Господи, просто в голове не умещается. Ты что, больной? Сколько таких мальчишек ты за кулек конфет поимел?

– Слушайте, слово «адвокат» вам известно?

– Что-то не припомню, – усмехнулся Урузбеков. – В наших краях никто, кроме тебя, таких слов, ругательных, мерзких, не знает.

– А слово «совесть» когда-нибудь слышали?

– Не доводилось. – Капитан покосился на резиновую дубинку, лежавшую на столе. – Кстати, попридержи язык, если не хочешь выйти отсюда на карачках и с побитой физиономией. И еще вот… Взгляни. Попалось мне на глаза это занимательное чтиво. Тоже про тебя.

Он выложил на стол бумаги, что привез гонец из района: фотографии человека, отдаленно напоминавшего Радченко, листовку, где людей, опознавших преступника, просят обращаться в милицию, и описание злодеяний, совершенных в гостинице «Баскунчак». Дима дважды прочитал текст, задумался и перечитал снова.

– Что скажешь? – Урузбеков подкрутил ус.

– Помолчу. Целее буду.

– А ты малый не промах. Ну, ничего, когда на тебя прокурорские навалятся, запоешь как миленький. Ладно… У меня только один вопрос: это правда, что ты ветеринар? Или документ липовый?

– Нормальный документ, – ответил Радченко.

– Честно отвечай.

– Я честно.

– У тебя есть возможность доказать свою профессиональную пригодность.

Капитан посмотрел на часы и отметил про себя, что жить ветеринару только до завтрашнего вечера. Не так уж много времени впереди, но вполне хватит, чтобы осмотреть и, возможно, вылечить хворую лошадь.

– Заработаешь хороший обед. Миску плова с бараниной, свежую лепешку и компот из барбариса. Дело такое: у меня лошадь то ли заболела, то ли что… Вроде никаких признаков болезни нет, а перекупщик говорит – больное животное. Наверное, сволочь, хотел цену сбить. Сейчас цены на скот высокие, мяса мало. Ну, не хочется убыток терпеть. В кобыле живого веса больше тонны.

– Я по лошадям не самый большой спец. Занимаюсь крупным и мелким рогатым скотом. Бараны, овцы, коровы… Это мое, это пожалуйста. А лошади…

– Но посмотреть-то можно? Авось руки-ноги не отсохнут. И глаза не ослепнут.

– Можно, – вяло пожал плечами Радченко, давая понять, что вынужден подчиниться грубой силе. – Но никаких гарантий. Во-первых, не знаю, цел ли мой саквояж, во-вторых, лошадью заниматься – нужно время, в-третьих – нет помощника.

– Саквояж твой цел, а времени впереди – хоть отбавляй, – обрадовался капитан. – Завтра целый день у тебя будет. С утра до вечера. А помощником возьми парня, с которым в камере сидишь. Он конокрад и в лошадях разбирается.

– Где животное?

– На моем подворье. Сюда лошадь доставить нельзя во избежание лишних разговоров. Придется ко мне ехать. Тут на машине пять минут. По рукам?

– По рукам, – кивнул Радченко.

Урузбеков крикнул лейтенанта и приказал, чтобы задержанного отвели обратно в камеру.

Глава 18

Вадим Коладзе шагнул к двери, но тут на него легла тень Жоры Тоста. Тихо подкравшись, он дернул руку хозяина, сграбастал его за ворот рубахи, притянул к себе, сжал горло и прошипел:

– Ты чего задумал?

– Они ведь все равно войдут.

Вадим хотел вырваться и закричать, но пальцы сдавили горло сильнее. Жора был выше его на полголовы, тяжелее килограммов на тридцать и к тому же имел тюремный опыт жестоких драк и поножовщины. А Коладзе не помнил, когда поднимал что-то тяжелое: хоть чемодан, хоть сумку. Он давно и твердо усвоил правило, что «каталам», карточным шулерам пуще всего надо беречь руки, особенно пальцы, и никогда этот закон не нарушал.

Жора влепил хозяину зуботычину такой силы, что в глазах потемнело, а рот наполнился сладко-соленой кровью, ударил еще раз открытой ладонью в нос. Кровь брызнула на рубаху, Коладзе лишился чувств и упал на пол.

– Одно из двух – или сам открываешь дверь, или ее открываем мы! – прокричали с другой стороны. – Но тогда на доброе отношение не рассчитывай. Минута на размышление.