Хеннинг Манкелль - Пирамида (в сокращении) Страница 4

— Я приеду около семи, сейчас у меня много работы, — сказал Валландер и повесил трубку. Мой отец занимается тонко просчитанным эмоциональным шантажом, подумал он. И хуже всего то, что он неизменно добивается успеха.

Привезли пиццу. Валландер расплатился и отнес коробку в комнату отдыха. Там за столом сидел Пер Окесон и ел какую-то кашу. Валландер сел напротив.

— Я думаю, ты хочешь поговорить о Хольме, — сказал Окесон.

— Хочу. Только нам пришлось его выпустить.

— Это меня не удивляет. Операция проведена в высшей степени неудачно.

— Об этом лучше поговорить с Бьорком, — сказал Валландер, — я не в курсе.

— А я через три недели ухожу в отпуск на полгода, — сказал Окесон.

— Я не забыл, — ответил Валландер. — Я буду по тебе скучать.

— Полгода пролетят быстро. Признаюсь, мне не терпится на некоторое время уйти. Мне нужно подумать.

— Кажется, ты хотел поучиться?

— Да. Но помимо этого еще и подумать о будущем. Оставаться ли до конца жизни государственным обвинителем? Или заняться чем-нибудь еще?

— Выучись на моряка и стань морским скитальцем.

Окесон энергично замотал головой:

— Нет, совсем не это. Но я подумываю о том, чтобы поработать за границей. В каких-нибудь проектах, где твои усилия могут действительно что-то изменить. Скажем, помогать строить систему правосудия там, где раньше ее не было. К примеру, в Чехословакии.

— Надеюсь, ты мне напишешь и расскажешь, — ответил Валландер. — Иногда я тоже думаю, продолжать ли мне заниматься этим делом до самой пенсии или еще чем-нибудь заняться.

Пицца была безвкусная. А вот Окесон уписывал свою кашу за обе щеки.

— Что за история с самолетом? — спросил Окесон.

Валландер рассказал ему, что знал.

— Странно, — отозвался он, когда Валландер закончил свой рассказ. — Может, наркотики?

— Ну да, наркотики, — подтвердил Валландер и пожалел, что не спросил у Хольма, нет ли у него легкого самолета. Если он смог себе позволить построить дом, то, может, и держать собственный самолет ему по средствам. Наркотики дают астрономический доход.

Они стояли у раковины и мыли за собой тарелки. Половину пиццы Валландер так и не доел. Развод отразился на его аппетите.

— Хольм — преступник, — сказал Валландер. — Рано или поздно мы его возьмем.

— Я не так уверен в этом, — ответил Окесон. — Но, разумеется, надеюсь, что ты прав.

В начале второго Валландер вернулся в свой кабинет и подумал, не позвонить ли Моне в Мальмё — их дочь Линда жила теперь с ней. С Линдой-то Валландер и хотел поговорить. В последний раз они разговаривали почти неделю назад. Линде было девятнадцать лет, и она еще не определилась в жизни. В последнее время она вернулась к мысли о том, чтоб заняться реставрацией мебели.

Однако вместо этого Валландер позвонил Мартинссону и попросил зайти. Они вместе прошлись по событиям сегодняшнего утра. Рапорт предстояло писать Мартинссону.

— Звонили и из Стурупа, и из Министерства обороны, — сказал Мартинссон. — Что-то неладно с этим самолетом. Его словно бы не существовало. И, похоже, ты был прав, когда подумал, что крылья и фюзеляж перекрашены.

— Посмотрим, с чем придет Нюберг, — сказал Валландер.

— Трупы уже в Лунде, — продолжал Мартинссон. — Единственный способ их идентифицировать — по зубам. Так страшно обгорели, что рассыпались при попытке положить их на носилки.

— Иными словами, нужно подождать и посмотреть, — сказал Валландер. — Я собираюсь предложить Бьорку сделать тебя нашим представителем в комиссии по расследованию причин катастрофы. Ты ничего не имеешь против?

— Всегда рад поучиться новому, — ответил Мартинссон.

Оставшись один, Валландер поразмышлял о разнице между ним и Мартинссоном. Его амбиции не шли дальше того, чтобы стать хорошим детективом. В чем он и преуспел. Другое дело Мартинссон. Тому хотелось получить пост начальника полиции — причем не в самом отдаленном будущем. И для него хорошо работать в поле — это всего лишь еще один шаг в карьере.

Выбросив из головы Мартинссона, он зевнул и взял верхнюю из стопы папок, высившейся на столе. Ему не давало покоя то, что он не спросил Хольма про самолет. Хотя бы для того, чтобы увидеть его реакцию. Но Хольм, вероятно, сейчас наслаждается роскошным ланчем в «Континентале» — со своим адвокатом.

Папка перед Валландером так и осталась нераскрытой. Он решил, что лучше поговорить с Бьорком, начальником их полицейского участка, про Мартинссона и комиссию по аварии, и пошел в конец коридора, где находился кабинет Бьорка. Дверь была открыта. Бьорк собирался уходить.

— У вас есть время? — спросил Валландер.

— Несколько минут найдется. Иду в церковь произносить речь.

Валландер знал, что Бьорк постоянно читает лекции в самых неожиданных местах. Он любил работать на публику — а Валландер этого активно не любил. Пресс-конференции были для него сущим наказанием. Валландер начал было рассказывать о событиях сегодняшнего утра, но Бьорку о них уже доложили. Он не возражал против того, чтобы назначить Мартинссона представителем полиции в комиссии.

— Я так понял, что этот самолет не был сбит, — сказал Бьорк.

— Пока все говорит просто об аварии, — ответил Валландер. — Но этот полет… определенно что-то в нем есть сомнительное.

— Мы сделаем все, что сможем, — сказал Бьорк, показывая тем самым, что разговор окончен. — Но мы не станем делать сверх того, что должны. Нам есть чем заняться.

И он ушел, благоухая лосьоном после бритья, а Валландер поплелся в свой кабинет. По дороге заглянул в кабинеты Рюдберга и Ханссона, но никого из них на месте не было. Он налил себе чашку кофе и некоторое время изучал дело об оскорблении действием, которое случилось на прошлой неделе в Скурупе. В нем появилась новая информация, которая позволяла предъявить мужчине, избившему свою невестку, официальное обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений. Валландер обработал материал и решил завтра передать это дело Окесону.

Без четверти пять в полицейском управлении было необычно тихо и безлюдно. Валландер решил пойти домой, взять машину и поехать за покупками — до семи часов, когда он обещал быть у отца, еще оставалось время.

Валландер надел пальто и пошел домой. Падал снег. Садясь в машину, он удостоверился, что в кармане лежит список того, что надо купить. Машина не хотела заводиться, скоро придется покупать новую. Но где взять денег? Наконец ему удалось завести двигатель, и он уже готов был нажать на газ, когда в голову ему пришла одна мысль. Хотя он понимал, что это бесполезно, любопытство пересилило, и он решил отложить поездку за покупками. Вместо этого он свернул на Остерледен и поехал к Лёдерупу.

Мысль, пришедшая ему в голову, была проста. В домике за Страндскоген-форест жил вышедший на пенсию авиадиспетчер, с которым Валландер познакомился несколько лет назад. Линда дружила с его младшей дочерью. И может быть, он ответит на вопрос, над которым Валландер ломал голову с тех пор, как увидел обломки самолета и услышал рассказ Мартинссона о его разговоре с Хавербергом.

Валландер свернул к дому, в котором жил Херберт Блумель. Выйдя из машины, он увидел и самого Блумеля — тот стоял на приставной лестнице и чинил желоб. Увидев, кто приехал, он кивнул в знак приветствия и осторожно спустился с лестницы.

— В моем возрасте перелом шейки бедра — это катастрофа, — сказал он. — Как дела у Линды?

— Хорошо, — ответил Валландер. — Она с Моной, в Мальмё.

Они вошли в дом и уселись на кухне.

— Сегодня утром за Моссбю разбился самолет, — сообщил Валландер.

Блумель кивнул и указал на радио на подоконнике.

— «Пайпер-чероки», — продолжал Валландер, — одномоторный. Я так понимаю, что в свое время вы были не только авиадиспетчером, у вас была и лицензия пилота.

— Да, мне доводилось летать на «пайпер-чероки», — кивнул Блумель. — Хороший самолет.

— Если я покажу на карте место, а потом дам направление и десять минут, насколько далеко на нем можно улететь?

— Это легко посчитать. У вас есть карта?

Валландер покачал головой. Блумель поднялся, вышел и через несколько минут вернулся со скатанной в трубочку картой. Они развернули карту на кухонном столе, и Валландер показал место, где разбился самолет.

— Допустим, самолет летел перпендикулярно берегу. Здесь, в этой точке, был слышен шум двигателя. Потом, максимум через двадцать минут, он вернулся. Конечно, мы не знаем, придерживался ли пилот именно этого курса в данный отрезок времени, но предположим, что да. Насколько далеко он мог улететь за половину этого времени? Пока не повернул назад.

— Обычно «чероки» летает на скорости примерно двести пятьдесят километров в час, — сказал Блумель. — Если груз не слишком тяжелый.