Виктор Пронин - Банда 4 Страница 41

— Есть, — сказал Пафнутьев, помолчав. — И я знаю этого человека. Ты его тоже знаешь. Он так его ненавидит, так ненавидит, что теряет самообладание при одном только упоминании о нем. Бевзлин покрывается красными пятнами и начинает биться в мелкой дрожи, едва лишь вспомнит этого человека, Андрюшенька.

— Ну вот, видите, как хорошо, — по голосу Пафнутьев понял, что Андрей улыбается.

— Что же тут хорошего?

— Из этого человека можно изготовить прекрасного живца.

— Это не просто, — заметил Пафнутьев.

— А у нас, Павел Николаевич, нет выбора, — произнес Андрей. — Мы можем, конечно, поплясать немного вокруг да около, но рано или поздно все равно придем к этому решению. Сделать все надо, не откладывая. Времени нет, Павел Николаевич.

В кабинете опять наступила тишина. За окном стемнело, и все ярче становились уличные огни. Теперь проносящиеся на повороте машины изредка светом фар выхватывали из сумрака лицо Пафнутьева, и оно вспыхивало ярким розовым пятном.

— Что будем делать, Павел Николаевич? — спросил Андрей из темноты своего угла.

— Будем думать.

— Я тоже могу кое-что поприкинугь, да, Павел Николаевич? — спросил Андрей.

— Конечно.

Андрей настойчиво вел свою линию, более того, в этом разговоре его настрой был более решительным. Пафнутьев колебался, сомневался, пытаясь найти решение, которое хотя бы немного вписывалось в требования закона. Но он не видел такого решения, а Андрей его и не искал. Недавнее происшествие, когда он чуть было не лишился жизни, развязало ему руки, и он готов был действовать быстро и жестко.

Пафнутьев тоже прошел через некоторые испытания и, хотя не предлагал ничего сам, не останавливал и Андрея.

— Мне кажется, Павел Николаевич, что, если мы не уничтожим его, он уничтожит и меня, и вас. Он не остановится, пока не пришлет Вике вашу правую руку, свернутую в кукиш. Или левое ухо, надетое на шампур.

— Мне хочется тебе возразить, Андрюша, но нечего, — сказал Пафнутьев. Не было сейчас в его голосе обычной дурашливости, готовности посмеяться поиграть словами. Пафнутьев говорил тише и печальнее, чем обычно. И понял Андрей — созрел Павел Николаевич, кажется, созрел.

Раздался телефонный звонок — в этот вечер они казались резкими и раздражающими. Но этот звонок отличался от прочих — прозвучав единственный раз, он смолк. Пафнутьев придвинул аппарат поближе к себе. Через минуту телефон зазвонил снова, и тогда он поднял трубку. Это был их с Викой условный сигнал — когда жена хотела дать знать, что звонит именно она, то, набрав номер и дождавшись одного звонка, опускала трубку. И тут же звонила снова. Если Пафнутьев был на месте, он сразу догадывался, кто к нему ломится.

— Да! — сказал он преувеличенно бодрым голосом.

— Паша... Это... У нас кое-что случилось, — голос Вики оборвался, она замолчала, видимо, разговаривая с кем-то, прикрыла трубку рукой. Потом Пафнутьев снова услышал ее учащенное дыхание.

— Вика! — крикнул он, сразу предположив худшее, — Что там у тебя? Говори!

— У нас гости, Паша...

— Кто?

— Он говорит, что его фамилия Бевзлин, Анатолий Матвеевич.

— Зачем ты открыла дверь?! Зачем ты его впустила?! Мы же договаривались — никого! Ни под каким предлогом! Ни днем, ни ночью!

— Паша... Остановись... Я его не впускала.

— Как?!

— Я пришла домой, а он уже сидит в квартире... И с ним еще двое. Они смотрели телевизор и пили кофе. И шампанское вот... И еще, Паша... Только ты не расстраивайся, ладно? Не будешь?

— Ну?

— Они тут небольшой беспорядок устроили... Не буду рассказывать об этом подробно, сам увидишь...

— Так, — выдохнул Пафнутьев чуть слышно. — Дай этому Бевзлину трубку.

— Он и сам просит.

— Что там? — спросил Андрей, почувствовав напряжение в голосе Пафнутьева.

— Бевзлин у меня дома. Вошел, когда там никого не было. Вика вернулась, а он со своими костоломами шампанское пьет. Сейчас возьмет трубку. Со мной хочет поговорить, — все это Пафнутьев произнес странным мертвым голосом, даже не прикрывая трубку рукой. Бевзлин перешел границу, и теперь не было ничего, что могло бы остановить Пафнутьева, образумить, заставить подумать о последствиях.

Теперь последствия не имели для него ровно никакого значения.

— Алло! — раздался в трубке молодой оживленный голос Бевзлина. — Павел Николаевич?

— Да, это я, — односложно ответил Пафнутьев, не в силах произнести еще хотя бы несколько слов.

— Рад вас слышать! Давно жду вашего звонка... А вы все не звоните и не звоните... Я начал беспокоиться. Думаю, уж не случилось ли чего...

— Ничего не случилось, — ответил Пафнутьев, дыша широко открытым ртом и пытаясь как-то совладать с собой.

— Как я рад! Я действительно счастлив тому, что с вами ничего не случилось! — Бевзлин весело рассмеялся. — Мне бы хотелось лично участвовать во всем, что с вами происходит, Павел Николаевич! Я даже испугался, неужели, думаю, меня опередили! Представляете мой ужас?

— Ужас впереди, — без выражения произнес Пафнутьев.

— Да! — обрадовался Бевзлин. — Конечно! Хорошо, что вы это понимаете!

— Что вам нужно в моем доме?

— Решил встретиться... А тут ваша жена... Знаете, я был приятно удивлен...

Совершенно очаровательная женщина! Причем, в моем вкусе! Знаете, таких называют женщина-подросток... Есть в них и некоторая неловкость, и непосредственность, мальчишеская порывистость... Да и фигура подростковая — узкие бедра, высокая шея, маленькая грудь...

— Вы напрасно это сделали, Анатолий Матвеевич.

— О, Павел Николаевич! Если бы вы только знали, как много в жизни я делаю ошибок! В некоторых даже раскаиваюсь, их немного, но бывают. Такие ошибки вызывают в моей душе чувство горечи и скорби.

— Вы напрасно это сделали, — повторил Пафнутьев без выражения. Не смог он сейчас придать своему голосу ни гнева, ни раздражения, ни злости На все это у него не было сил.

— Да ладно вам, Павел Николаевич! Напрасно, напрасно... Мы вот тут познакомились с вашей женой, Вика согласилась даже позвонить. Она у вас просто очаровашка. Я предложил ей поехать с нами, обещала подумать... Надеюсь, подумает-подумает и согласится. А, Вика? Мы хорошие ребята и не сделаем тебе больно. Мы сделаем тебе хорошо и приятно. Ну?.. Согласна? Вот и отлично.

Пафнутьев слушал, не перебивая, и спадали, спадали с его души последние оковы. В эти мгновения он был даже благодарен Бевзлину за те слова, которые тот произносил в трубку. Пафнутьев не перебивал его, внимательно слушал, кивал головой, и, будь сейчас в кабинете посветлее, Андрей мог бы даже заметить на его лице улыбку. Но вряд ли он захотел бы, чтобы Пафнутьев вот так посмотрел на него. Наверное, и Пафнутьев содрогнулся бы, увидев в зеркале гримасу, которую лишь с большой натяжкой можно было назвать улыбкой.

— Знаете, Анатолий Матвеевич... Хотел у вас спросить... Как вы объясните тот факт, что отпечатки пальцев на тисках, которыми была раздавлена голова Самохина, и отпечатки пальцев на фотографиях, которыми вы любовались недавно в моем кабинете... Да, они совпали. Может быть, вы не поверите, но точно такие же отпечатки пальцев мы обнаружили в квартире старика Чувьюрова. Вам это не кажется странным?

— Ай-яй-яй! Павел Николаевич... И это все, что вы можете мне сказать? Вам ответить, или вы сами извинитесь и отзовете свои слова?

— Ответьте, пожалуйста, если это вас не затруднит.

— Вика, дорогая, свари еще кофе... У тебя это получается неплохо. Ладно?

Умница... Дай я тебя поцелую! — Все это Бевзлин проговорил в прекрасном актерском исполнении, и, если бы Пафнутьев услышал эти слова в другом месте, в другой обстановке, он легко принял бы их за искренние и непосредственные. — Так вот, отпечатки на фотографиях... Признаю, я в самом деле держал их в руках, когда заглянул на минутку к вам в прокуратуру. Вы мне их показали, поделились поисками и находками... Я благодарен вам за доверие. Тиски? Но, надеюсь, вы знаете, что я являюсь спонсором в роддоме... Представляете, Павел Николаевич, до чего дошла Россия... Бабам рожать негде. На соломе и то чище, безопаснее, нежели в той конюшне, которую представляет этот, так называемый, родильный дом!

— Может быть, потому им негде рожать, что появились состоятельные граждане, которым срочно понадобились виллы в Испании?

— О, вы знаете о моих недавних приобретениях? Весьма рад, весьма польщен.

Так вот, о тисках... Помнится, как-то меня провели по всем подсобным помещениям роддома, заглянули мы и к сантехнику. Мастерская мне понравилась, правда, запасных частей там совершенно не было, пришлось помочь, подбросили ему запчасти. И в роддоме появилась горячая вода. Вполне возможно, что я коснулся и тех злополучных тисков. Не знаю, не помню... Но, возможно.

— Этими тисками была раздавлена голова Самохина.

— Какой ужас! Не говорите мне больше о таких вещах, Павел Николаевич!

— А квартира Чувьюрова?