Чемпион - Сергей Майоров Страница 45

– В роте четыре взвода. Каждый взвод занимает свой кубрик. Наш взвод – первый. Взвода сформированы по сроку службы. Четвертый – свыше полутора лет, третий – от года до полтора, второй – от полугода до года, а вы – самые младшие. Кроме вас, в первом взводе пока никого нет. Может, больше и не будет, с чем вас и поздравляю. Ну, чего встали? Пошли! Можете выбирать себе любые койки, кому что понравится.

Я думал, что расположенные рядом кубрики между собой сообщаются, но оказалось, что перейти из одного в другой можно только через коридор. В кубрике стояло десять двухъярусных кроватей, десять тумбочек и двадцать табуреток. И стены, и мебель были выкрашена в серый цвет, так что картину оживляли только ярко-синие новые одеяла с тремя черными полосами в ногах и потертые белые наволочки.

– Тумбочка одна на двоих, койки и табуретки каждому отдельно. Выбирайте. – Бальчис присел на одну из кроватей в центре кубрика и, закинув ногу на ногу, принялся ковырять каблук сапога.

Я выбрал кровать в дальнем от входа углу. Кузякин, посмотрев на меня, занял соседнее место. Лысенко устроился в противоположном конце кубрика, а Телятников, повертев головой вправо-влево, сел на кровать рядом с Бальчисом.

– Ты что, солдат, ох…л? – пробасил сержант, продолжая ковырять подошву и не поднимая головы. – На койке можно только спать.

– Виноват! – Телятников вскочил и треснулся головой о перекладину верхнего яруса.

– Из-за тебя наказаны будут все. – Бальчис встал и поправил ремень. – Будем тренироваться заправлять кровати. Знаете, как они должны выглядеть в Советской армии? Подушки и матрасы должны иметь строго прямоугольную форму. Для этого они ровняются табуретками. Потом, если захотите, сделаете себе специальные уголки. Одеяло должно быть туго натянуто, чтобы не провисать в середине, а нижние полосы всех кроватей должны быть выровнены по одной линии. Когда научитесь, сможете ровнять на глаз, а пока будете натягивать нитку. Двое натягивают, двое ровняют. Как фамилия?

– Телятников!

– Найди нитку такой длины, чтобы хватило протянуть от стенки до стенки. Приказ понятен? Выполнять.

Лицо Телятникова отразило отчаяние.

Бальчис усмехнулся и, ставя ногу на пол, сильно топнул:

– Время пошло.

Телятников продолжал стоять и хлопать глазами. Бальчис вздохнул и покачал головой:

– Тяжело тебе будет служить. Снимайся с тормоза, а то будет поздно. Даю первый и последний совет: спроси веревку у дневального.

Максим бросился в коридор.

– Телятников! – остановил его Бальчис. – И мыло спроси. Лучше хозяйственное.

Через минуту Максим вернулся с мотком черных ниток и куском мыла.

– Вот… Хозяйственного нет, он дал банное. Подойдет?

– Подойдет, тебе все подойдет. Это ведь для тебя, ты не въехал?

Телятников опять захлопал глазами.

– Не перестанешь тормозить – лучше повеситься. С мылом оно легче получается…

В течение часа мы приводили в порядок кровати. Оставшись довольным достигнутым результатом, Бальчис дал нам минуту передохнуть, а потом приказал снять все одеяла и нести их на улицу, чтобы вытрясти пыль.

Когда мы заново застелили кровати, в кубрик заглянул невысокий смуглый парень с двумя лычками младшего сержанта. Он поздоровался с Бальчисом за руку:

– У тебя пополнение?

– Как видишь.

– С Западной Украины кто-нибудь есть?

– Я, – отозвался Лысенко.

– Здорово, земляк! – Младший сержант пожал руку Андрюхе и сказал что-то на украинском. Лысенко улыбнулся и ответил. Младший сержант кивнул и повернулся к Бальчису:

– Я отойду с зёмой поговорить?

Бальчис посмотрел на часы. Мне показалось, что ему не хочется давать разрешение, но он по каким-то причинам не мог отказать:

– К шести пусть вернется.

– Да мы тут рядом… Давай, земеля, пошли. – Младший сержант похлопал Лысенко по плечу.

Когда они вышли из кубрика, Бальчис пояснил нам:

– Младший сержант Савчук, заместитель командира второго взвода. Представитель славного города Львова. Вот, блин, почти стихи получились… Я из Риги. А вы кто откуда?

Я подумал, что если сказать Бальчису, что моя жена его землячка, он, может быть, станет ко мне лучше относиться. Как Савчук к Лысенко – с одного взгляда понятно, что замкомвзвода будет поддерживать новобранца, сколько сумеет.

Я подумал и тут же выругал себя за трусливую мысль.

Бальчис объяснил нам, как пометить хлоркой свои вещи, как укрепить на кителе эмблемы и как пришить на шинель шеврон и погоны, и ушел.

– Повезло Андрюхе, – вздохнул Кузякин. – Хохлы всегда поддерживают друг друга. А москвичей и питерцев в армии нигде не любят, мне об этом давно говорили.

– Чего ж ты в армию пошел?

Кузякин посмотрел на нас с Телятниковым с таким видом, будто собирался сказать страшную тайну.

– Чтобы от срока отмазаться.

– От какого срока? – не понял Телятников.

Кузякин усмехнулся:

– Деревня! От уголовного. Мне десятка в полный рост светила, врубаешься? Короче, одна баба моего кореша трипаком заразила. Мы ее вычислили, поймали и на крышу затащили. Сначала за ноги головой вниз подвесили. Шестнадцатый этаж! А потом пустили по кругу и обработали во все точки.

Я усмехнулся:

– Одного трипака мало, решили коллективом переболеть?

– Мы ж не полные идиоты. Мы ж подождали, пока она вылечится, и только потом! А она, сучка, накатала заяву в ментуру. Меня чуть не загребли. Пришлось повестку в зубы и бегом в военкомат. Хорошо, у меня с военкоматом один кореш завязан, мы с ним раньше борьбой занимались. Вот он и сделал так, чтобы меня сюда взяли. Только, козел, обещал, что здесь экспериментальная часть и все одного призыва будут, никаких стариков…

В кубрик заглянул Лысенко. Он был в сапогах, в руке держал незажженную сигарету. Задумчиво посмотрел на меня и перевел взгляд на Кузякина и Телятникова, сидевших бок о бок с шинелями на коленях.

– Антоха, Макс! Идите, вас чего-то дневальный зовет!

Телятников сразу встал, Кузякин недовольно поморщился, но шинель тоже отложил:

– А чего он зовет?

– Я откуда знаю? Раз зовет, значит, надо. Идите и узнайте.

Я остался один. Сидел, пришивал нарукавный шеврон, который получался то выше нужного места, то уходил в бок. Я ругался, рвал нитки и начинал пришивать заново. Так прошла четверть часа. Услышав в коридоре шаги, я поднял голову. Мимо арки кубрика со шваброй в руках пробежал босой Телятников. У него было покрасневшее и сосредоточенное лицо. В мою сторону он не посмотрел. Заинтересованный, я выглянул в коридор.

Пол предбанника блестел. Стоя на четвереньках, Кузякин протирал его мокрой тряпкой. Дневальный и еще один солдат кавказской наружности посмеивались около тумбочки и указывали Антону на непротертые места. Он, не поднимая голову и не отвечая, тут же кидался их протирать. Шея у него была такой же багровой, как лицо только что виденного мною Телятникова. Кстати, а он куда подевался?

Я посмотрел в другую сторону. Я забыл, что в предбаннике стояло много сапог и думал, что в казарме, кроме нас, никого нет. Оказалось, в каждом кубрике было по нескольку человек. Они столпились под арками и наблюдали за ходом уборки. Я не сразу понял, что среди них нет никого славянской наружности. Одни смуглые лица, черные волосы и наглые блестящие глаза. Постепенно взгляды обратились в мою сторону. Сразу трое или четверо кавказцев сняли ремни, намотали их на кулаки и выразительно посмотрели мне в лицо.

Кузякин продолжал протирать пол. Дверь ленинской комнаты была приоткрыта, и в щель можно было разглядеть Максима Телятникова, орудующего шваброй между столов и скамеек.

С улицы донеслись топот ног и нестройно звучавшая песня: