Фридрих Незнанский - Кто правит бал Страница 49

— У нас ничего, — проскрипела трубка, — больше что-либо делать бессмысленно, мы уже все перепробовали. Мы не знаем, почему он умер. Ну не знаем мы!!!

«Это конец», — почему-то подумал Грязнов. Если бы он сам не видел сегодня Гвоздя и сам сразу же не задался вопросом, почему это тот так чисто и интеллигентно умер, он бы сам полез рыться в его кишках, но он видел сегодня Гвоздя. «Это конец, — снова подумал Грязнов. — Мы уже не знаем, как у нас убивают людей. Здесь МУР, куча высококлассных специалистов; судмедэксперты эти чертовы по волоску все всегда определяли, и на тебе, пас». Грязнов всегда четко представлял себе зло, с которым он сражался по долгу службы. Противник всегда был видимым, ясным, и потому с ним можно было бороться и его побеждать. А сейчас Грязнов чувствовал, что наступает последний, окончательный передел, что добро вообще и МУР в частности бессильны, что ему, Грязнову, остается только ждать, пока и его так кокнут. Быстро, чисто и непонятно. От этого нет защиты. Остается только ждать.

…Лохматый фотограф вернулся домой и обнаружил, что у него кто-то побывал, забрал все фотографии и пленку. Случайно забыли только последний сильно увеличенный и оттого неразборчивый снимок. Теперь действительно можно было усомниться, что это труп. Может, просто какая-то абстрактная картина? Лохматый разозлился и пошел в притон курить наркотики. Всю ночь провалялся под кайфом, а на утро снова пошел в парк. Трупа уже не было. Или, может быть, его просто не было? Может, это все Лохматому привиделось? Не было никаких доказательств. Он ведь даже сам не заметил никакого убийства, там все было тихо, мирно, спокойно. А его пленка заметила. Но ее больше не было. Лохматый стоял со своим бесполезным теперь фотоаппаратом один-одинешенек. Вот и все. «Конец фильма»…

Грязнов, досмотрев до конца, поехал к судмедэкспертам сам. Гвоздь лежал на столе, прикрытый простыней. На большом пальце ноги сиротливо болталась бирка с номером.

— Снотворное, — произнес кто-то у него за спиной. Грязнов вздрогнул и обернулся. Патологоанатом Ханин протянул ему акт судмед— и судхимэкспертиз. — Убойная доза снотворного, которое почти не оставило следов. Но глубокий химический анализ позволил выявить в крови чужеродные химические вещества. Название препарата пока не выяснено.

26

Реддвей поднял Турецкого среди ночи, разрушив наивные представления, что при отсутствии в комнате телефона можно до утра чувствовать себя в полной безопасности.

— Ты у Меркулова уроки брал? — недовольно спросил Турецкий, все еще не желая расставаться с растоптанными иллюзиями.

— Срочное совещание, я думаю, тебе следует присутствовать, возможно, это тебя напрямую касается. — Реддвей был недоволен не менее Турецкого, то ли потому, что его тоже разбудили в неурочное время, то ли по какой другой неизвестной причине.

— Что стряслось?

— Разверзлась грандиозная задница. Может поглотить всех нас целиком. — Он залопотал скороговоркой, густо пересыпая речь заковыристыми американскими ругательствами, и Турецкий перестал что-либо понимать.

— Объясни толком и говори помедленнее, пожалуйста.

— Некогда! Уже начинается.

Очевидно, первые несколько секунд они пропустили: в кабинете Реддвея на спецмониторе уже красовался большой натовский чин. Турецкий поинтересовался, что это за важная птица, но Реддвей сделал ему знак помолчать.

— По нашим сведениям, в ближайшие пять дней Марк О'Донал должен прибыть в Мюнхен с целью приобретения радиоактивных материалов. Их количества достаточно для изготовления атомной бомбы, предположительно даже не одной. Информация об О'Донале и его деятельности в Ирландской республиканской армии вам всем уже разослана, некоторые дополнительные подробности сообщит наш британский коллега из МИ-5 немного позднее. О продавце ничего конкретного не известно. Есть определенные основания предполагать русский след в этом деле. — Выступающий сделал паузу, и кто-то сразу влез с вопросом: — Увязывается ли это дело с недавним падением русского самолета с долларами?

— Улавливаешь? — спросил Реддвей по-русски, обернувшись к Турецкому всей свой тушей. — На нас, вернее, на вас, хотят навесить всех собак, так? И не в последнюю очередь на тебя, мистер Турецкий, лично.

— А кто спрашивал про самолет? — поинтересовался Турецкий, но монитор его перебил:

— Мы будем рассматривать все версии, ваша — одна из возможных, более того — вероятных. Если кто не в курсе, сообщаю: двое русских, подозреваемых во взрыве самолета, убийстве пассажира, убийстве полицейского, два дня назад организовали перестрелку в Гармише, всего в паре десятков километров от места авиакатастрофы и под самым носом у нашего уважаемого мистера Реддвея… Все антитеррористические подразделения Германии, Австрии, Швейцарии, Франции, Бельгии с этого часа переводятся в режим максимальной готовности. Пограничные службы…

Реддвей отвернулся от экрана и уменьшил звук.

— Все, пошло-поехало. Если завели разговор про максимальную готовность — больше ничего интересного не будет. Что скажешь?

Турецкий пожал плечами, на подобных селекторах он ранее не присутствовал и масштабов объявленного аврала в точности не представлял.

— Ладно, занимайся своим делом, — заключил Реддвей, так и не дождавшись ответа, — если все это не есть лажа, пол-Европы поднимется на уши. — И спустя секунду добавил: — И если лажа, все равно поднимется…

После пресс-конференции в Мюнхене, на которой были обнародованы причины катастрофы грузопассажирского самолета российской авиакомпании «Глобус», Турецкий решил навестить российское торгпредство.

На брифинге выяснилось, что победила точка зрения русских экспертов: причиной катастрофы явилось срабатывание взрывного устройства малой мощности, приведшее к выходу из строя хвостового оперения, действия же экипажа были признаны верными и абсолютно профессиональными. По идее Турецкому следовало бы заняться выяснением того, кто, как и зачем пронес на борт самолета бомбу. Но на этот счет у него уже была версия, которую, к сожалению, нельзя было ни доказать, ни опровергнуть, пока не поймана сладкая парочка соотечественников, предположительно покинувшая самолет минуты за три до взрыва.

И пока немецкая и австрийская полиции занимались их поиском, он хотел «прояснить» Снегиря.

Торгпред Шубин обладал типичной внешностью преуспевающего капиталиста: моложавый, высокий, широкоплечий, в меру накачанный, с широким открытым лицом, ослепительной голливудской улыбкой и крепким рукопожатием.

Турецкий мог бы поклясться, что его приходу Шубин обрадовался — вел он себя абсолютно непринужденно, все время болтал, шутил, потащил в свой кабинет, усадил в необъятное кресло, предложил выпить, вручил пригласительный билет на какую-то выставку, сам уселся напротив и, уставившись на Турецкого, как на заезжую знаменитость, спросил:

— Как в Москве?

— Слякоть, — осторожно ответил Турецкий, несколько обескураженный таким натиском.

— Замечательно, люблю слякоть, — отозвался Шубин и умолк, ожидая дальнейших подробностей.

— Темные улицы, проституция, наркомания, рэкет, разоренные гнезда любви.

— Здорово! — восхищенно воскликнул Шубин. — А хотите партию в гольф?

— Что, прямо сейчас?

— А зачем откладывать?

— Хотелось бы для начала прояснить пару вопросов.

— Хоть дюжину, но это можно делать и на лужайке. Вы знаете, что девяносто процентов всех торговых сделок заключаются за уютным столиком в ресторане или на партии в гольф или сквош. Кстати, может, вы сквош предпочитаете? Устроим. Причем прямо здесь, не выходя из здания.

— Меня не интересуют торговые сделки. — Турецкий с трудом сдерживал коммивояжерский напор собеседника.

— Я весь — внимание, — нехотя успокоился Шубин.

— Меня интересует Снегирь, — стараясь завернуть беседу в официальное русло, сказал Турецкий.

— Пригласить?

— Попозже, расскажите, чем он вообще занимается.

— Работает.

— И давно?

— Не очень.

— А до того кто работал на его месте?

— Снегирь.

— Ага. Тоже Снегирь. Но… другой? — Турецкий предположил, что со стороны их диалог выглядит форменным абсурдом.

— Очевидно, однофамилец.

— А что-нибудь поконкретнее о круге ого обязанностей?

— Не вникал.

— То есть?

— Он исполняет конкретные распоряжения из кабмина и к моей епархии не относится. А вообще поговорите с ним лично.

Шубин пружинистым шагом спортсмена покинул кабинет и через две минуты вернулся с хмурым худощавым субъектом, который Турецкому с первого взгляда не понравился, хотя членораздельно объяснить почему он бы, наверное, не смог. Возможно, потому, что в отличие от Шубина Снегирь его визиту совсем не обрадовался.