Эд Макбейн - Легавые Страница 5

— Ты пожалел его, да? — предположил Уиллис. — У него болит нога, на улице холод.

— И да, и нет.

— Ты сказал: зачем вам тащиться в такую даль? — подсказал Браун.

— Я же говорю — и да, и нет. Я видел его в первый раз. С какой стати мне куда-то идти вместо него?

— Послушай, Энтони, — завелся было Уиллис, но быстро спохватился, вспомнив, что из-за поганых Миранды — Эскобедо все может полететь к черту в любой момент. Ведь этот тип имеет право сказать: «Извините, ребята, больше никаких вопросов. Заткнитесь, если не хотите неприятностей».

— Послушай, Энтони, — сказал он миролюбиво, — нам просто хочется понять, почему ты оказался в парке и пошел прямо к той скамейке, где стояла жестянка.

— Ясно.

— Ты встретил инвалида войны. Так?

— Так.

— И он сообщил тебе, что забыл в парке жестянку с обедом?

— Вначале он ничего не говорил о жестянке. Только сказал, что забыл обед.

— А когда он сказал про жестянку?

— Когда дал мне пять долларов.

— Он тебе их предложил, если ты принесешь ему жестянку. Так?

— Он мне ничего не предлагал, а просто протянул пятерку.

— Он протянул тебе пятерку и спросил: «Сходишь за моей жестянкой?»

— Вот именно. А жестянку он забыл на третьей скамейке, на той аллее, что начинается от Клинтон-авеню.

— И что он просил сделать с ней?

— Принести ему. А он обещал покараулить мою очередь.

— М-да, — пробормотал Браун.

— А что в ней? — поинтересовался Ла Бреска.

— Да ничего особенного. Скажи, сколько этому типу лет?

— Около тридцати пяти.

— Рост?

— Высокий. Примерно метр восемьдесят.

— Как он сложен?

— Нормально, как все.

— Здоровый?

— В общем-то да.

— Волосы?

— Светлые.

— Усы или борода есть?

— Нет.

— Глаза?

— Голубые.

— Каких-нибудь шрамов или родинок не заметил?

— Нет.

— А татуировки?

— Тоже нет.

— Какой у него голос?

— Самый обыкновенный.

— Он говорил с акцентом?

— Вроде нет. Говорил как все.

— Во что он был одет?

— В коричневое пальто. Еще у него были коричневые перчатки.

— А какой костюм?

— Я не видел, что у него под пальто. Штаны, понятно, были, но на цвет не обратил внимания. Нет, насчет костюма ничего сказать не могу.

— Ладно. Что у него было на голове?

— Ничего не было.

— Очки?

— Тоже нет.

— Но хоть что-нибудь особенное ты заметил?

— Да, — изрек Ла Бреска.

— Что же?

— У него был слуховой аппарат.

Бюро по найму рабочей силы располагалось на углу Эйнсли-авеню и Клинтон-стрит, в пяти кварталах от Гровер-парка. На всякий случай — вдруг человек со слуховым аппаратом все еще ждет Ла Бреску — полицейские решили съездить туда. На заднем сиденье расположился Ла Бреска.

Возле бюро толпилась очередь из здоровых парней в рабочей одежде. С замерзшими лицами, пряча руки в карманах, они переминались с ноги на ногу и подпрыгивали, стараясь согреться.

— Можно подумать, здесь раздают доллары, — фыркнул Ла Бреска. — Между прочим, за свои услуги они берут недельный заработок. Правда, места подыскивают неплохие. Последний раз благодаря им я проработал восемь месяцев и прилично заработал.

— Ты нигде не видишь этого типа? — спросил Браун.

— Отсюда не вижу. Может, выйдем?

— Давай, — согласился Браун.

Первым из машины вылез Уиллис — маленький, легкий, изящный, как танцор. С бесстрастным выражением банкомета он похлопывал руками в перчатках и ждал, когда выберется Браун. Тот протиснулся с изяществом носорога, захлопнул дверцу и стал натягивать на свои ручищи перчатки.

— Козырек опустил? — спросил Уиллис.

— Мы же на минутку.

— Лучше опусти. А то эти черти привяжутся и сдерут штраф.

Браун, ворча, полез обратно в машину.

— Ну и холод! — воскликнул Ла Бреска.

Браун опустил козырек на ветровом стекле. К нему была прикреплена картонка, на которой крупными буквами было выведено от руки: «Автотранспорт полиции».

Снова хлопнув дверцей, Браун кивнул своим спутникам. Они зашагали к толпе.

— Видишь его? — спросил Браун Ла Бреску.

— Нет. Пока не вижу.

Они медленно прошли вдоль очереди.

— Ну как?

— Нет, — сказал Ла Бреска. — Его здесь нет.

— Посмотрим внутри, — предложил Браун.

Очередь желающих получить работу тянулась по шаткой лестнице на второй этаж, к двери матового стекла с надписью: «Бюро по найму рабочей силы „Меридиэн“.»

— Видишь его? — спросил Уиллис.

— Нет.

— Подожди здесь, — велел Уиллис, и детективы направились в другой конец коридора.

— Что будем делать? — спросил Браун.

— У нас нет оснований задерживать его дольше.

— Вот и я про то.

— Может, приставить к нему хвост?

— Посмотрим, как к этому отнесется шеф.

— Что же ты у него не спросил?

— Сейчас спрошу.

Браун вернулся к Ла Бреске, а Уиллис отыскал в коридорчике за углом телефон-автомат и позвонил в участок. Лейтенант Бернс внимательно выслушал его и спросил:

— Как по-вашему, он не врет?

— Вроде бы нет.

— Думаете, там действительно был человек со слуховым аппаратом?

— Похоже на то.

— Почему же он не подождал Ла Бреску с жестянкой?

— Не знаю, Пит. У меня такое впечатление, что Ла Бреска здесь ни при чем.

— Где, вы говорите, он живет?

— В Риверхеде. Джонстон, восемьсот двенадцать.

— Это какой участок?

— Не помню.

— Я проверю и позвоню тамошним ребятам. Может, у них найдется лишний человек. У нас-то никого нет.

— Ну так что, мы отпускаем Ла Бреску?

— Да, и возвращайтесь обратно. Только припугните его хорошенько на всякий случай.

Уиллис пошел к Брауну и Ла Бреске.

— Ты свободен, Энтони, — сказал он. — Можешь идти.

— Куда? Мне придется опять занимать очередь.

— И помни, Энтони: в случае чего мы знаем, где тебя найти.

— Это как понимать?

— Мы тебя предупредили.

— Ясно, — сказал Ла Бреска. — Слушайте, ребята, вы не могли бы мне помочь?

— Каким образом?

— Мне бы пройти без очереди…

— А мы-то чем можем помочь?

— Вы же полиция, — сказал Ла Бреска.

Уиллис и Браун только переглянулись.

Когда они вернулись в участок, то оказалось, что лейтенант Бернс позвонил в 115-й участок в Риверхеде, где ему сообщили, что у них нет лишних людей для слежки за Ла Бреской, чего, впрочем, и следовало ожидать.

Вечером того же дня смотритель парков Каупер спускался по широкой белой мраморной лестнице нового театрально-концертного комплекса под руку с женой в белой норковой шубке и легком белом шарфе. На смотрителе парков был великолепный смокинг и черный галстук. Впереди, шагах в четырех, шествовали мэр с супругой. Воздух был сухим и морозным, на небе ни звездочки. На лестницу и тротуар из окон падал мягкий свет. Жена что-то шепнула Кауперу на ухо, а он не успел рассмеяться, не успел поправить перчатку на левой руке, не успел шагнуть на следующую ступеньку, как в морозном вечернем воздухе раздались два выстрела. Рука смотрителя застыла, нога так и не коснулась ступеньки. Кровь брызнула из ран на лбу и щеке. Он рухнул и покатился вниз. Жена закричала, мэр обернулся посмотреть, что происходит, а ушлый фоторепортер, оказавшийся тут как тут, успел сделать снимок.

Когда Каупер застыл у подножия белой мраморной лестницы, он был мертв.

Глава 3

Кончетта Эспозита Ла Бреска всего-навсего не любила негров, а ее братья были убеждены, что негров надо уничтожать при первом удобном случае. Ума-разума они набирались в итальянском квартале, иронически и в то же время любовно названном его обитателями Парадизо. Маленькая Кончетта, выросшая в этом райском саду, не раз была свидетельницей того, как ее братцы вместе с другими соседскими ребятами разбивали негритянские головы. И это не вызывало в ней протеста. Если ты настолько глуп, думала она, что родился негром, да еще забрел в Парадизо, стадо быть, ты заслужил, чтобы тебе разбили дурацкую черную башку.

Девятнадцатилетняя Кончетта покинула Парадизо, когда неаполитанец Кармине Ла Бреска, продавец льда, недавно приехавший в Риверхед, сделал ей предложение. Кармине был красавцем с огромными карими глазами и черными курчавыми волосами. К тому же его дело процветало. Кончетта приняла предложение, потому что ей нравился Кармине. Кроме того, она забеременела.

Через семь месяцев после свадьбы у них родился сын Энтони, которому теперь исполнилось двадцать шесть. Он жил с матерью на Джонсон-стрит. Через месяц после рождения сына Кармине уехал обратно в Италию. По слухам, он погиб во время Второй мировой войны, и больше ничего о его судьбе Кончетта не знала. Впрочем, она была уверена, что Кармине вовсе не погиб, а напротив, стал главным продавцом льда в Италии и живет себе припеваючи — крутит напропалую романы с девицами и грешит с ними в погребе, как это случилось когда-то с ней самой.