Елена Топильская - Жизнь честных и нечестных Страница 5

Балованов, в присутствии которого парень как по писаному нам сообщает, что в гостинице, любезно снятой по его просьбе Шермушенко и компанией, Отдыхал и готовился к дарению квартиры своим благодетелям. В паспортном столе, будучи до глубины души потрясен тем, что родной отец его разыскивает, обиделся на Шермушенко за то, что тот, устраивая его на отдых в гостиницу, не сообщил его отцу о временном отсутствии сына, и, соответственно, пылая жаждой мести, оговорил их в милиции. Тут же следом идет отец с заявлением, что не разобрался в ситуации и сгоряча заявил об исчезновении сына. А третьим вступает молодой, но известный адвокат Балованов с бумажкой от какого-то частного лекаря о том, что потерпевший проявляет признаки инфантилизма и дебильности, поэтому доверять его показаниям нельзя. И потерпевший согласно кивает головой — да, мол, я давно проявляю признаки инфантилизма и дебильности, только раньше стеснялся об этом сказать, поставьте меня на учет в психоневрологический диспансер! Это они его так выводят из-под статьи за заведомо ложный донос. Поковырялись мы, поковырялись да и плюнули, пять-два…

К вечеру все разбежались, оперов я погнала в паспортный стол посмотреть форму «один» на Шермушенко: вдруг там есть какие-нибудь сведения о его родне, там и сделаем обыск, а заодно и спросим, где же фактически проживал покойный, да и опознание трупа все-таки надо кому-то сделать. Еще бы не вредно запросить ГБР о наличии у него жилья в собственности…

Со мной остался только мой стажер, молоденький парнишка почти двухметрового роста, с удивительно детским выражением лица. Он работал в прокуратуре второй день; вчера прокурор пригласил меня к себе и поручил шефство над новичком. Он рекомендовал неофита как интеллигента бог знает в каком поколении, мальчика из профессорской семьи. «Вот, Мария Сергеевна, получайте в полное свое распоряжение и сделайте из него следователя». Я привела его к себе в кабинет, и он, немного освоившись, робко спросил, почему я такая озабоченная. Я объяснила, что нужно ехать на пивзавод отлавливать свидетеля, который явно сбежит, как только узнает, что его приехали допрашивать. Мальчик обезоруживающе улыбнулся и как-то очень душевно сказал: «Не беспокойтесь, Мария Сергеевна, от меня он не убежит». И мне стало так спокойно и хорошо, как не было давно. Я сразу почувствовала к стажеру симпатию, и хотя я сто лет назад убедила себя, что мужская внешность для меня ничего не значит, лишь бы человек был хороший, все же при виде интересного мужчины теплело на душе.

Правда, при виде Стаса у меня на душе теплело совершенно абстрактно: помимо того, что я ему в тетушки гожусь, мальчик, по агентурным данным, только что женился, а на жертву медового месяца даже такая старая развратница, как я, не покусится. Поэтому мы вели себя, как мне казалось, взаимно индифферентно и ломали голову над загадкой шермушенковской ксивы.

— Стас, давай представим на минутку, что он действительно майор ГРУ. То, что ксива грушная, уже понятно — они не пишут, где конкретно человек состоит на службе: в Министерстве обороны — и все.

— В принципе это возможно. Знаете, есть такая штука — действующий резерв. Теоретически его могли внедрить в бандитскую группировку и качать информацию оттуда.

— Нет, не сходится: если бы он действительно был майором разведки, он бы не таскал эту ксиву в кармане брюк, откуда она элементарно выпасть может в самый неподходящий момент. Он бы ее заныкал так, что родная мама не нашла бы.

— Да, вы правы. Но он собирался уезжать за границу и, может, взял с собой все документы?

— А за границей он должен был найти резидента и предъявить ему удостоверение? Нет, если он действительно был разведчиком, этот документ он должен был хранить, как Штирлиц Звезду Героя: в сейфе начальника. А вообще, чем гадать, давай-ка произведем необходимые следственные действия, как то: назначение криминалистической экспертизы. Может, нам эксперты скажут, что удостоверение подделано на высоком профессиональном уровне. А вот тогда мы подумаем, зачем ему такое удостоверение. Ты сможешь завтра закинуть постановление с ксивой на экспертизу?

— Нет вопросов.

Я тщательно спрятала в сейфе загадочный документ, и Стас попрощался, спросив предварительно, не надо ли меня проводить. Я неожиданно согласилась, и мы вышли в теплый летний вечер. Над нашими головами летел тополиный пух, садился на тихую воду канала, и мне казалось, что только вчера был выпускной вечер в школе, и даже первая любовь у меня впереди…

Поскольку домой идти категорически не хотелось, в голову пришла мудрая мысль отсидеться у любимой подруги Маши Швецовой, благо от прокуратуры до ее дома не больше десяти минут ходьбы. Такая вот ирония судьбы — у нас с ней даже отчества одинаковые. Когда я училась в девятом классе, моя одноклассница Машка Козлова, с которой мы тогда не особенно и дружили, зачастила ко мне в гости; мой папа, кличка у которого в кругу друзей была Жан Марэ, был с ней очень любезен, даже кокетлив. В десятом классе Машка, собиравшаяся на филфак, стала носить моему папочке, как штатному тележурналисту, свои труды, чтобы он профессионально оценил ее талант или его отсутствие. Папочка оценил ее талант высоко и помог с поступлением. Когда она училась на первом курсе, мой папа ушел от моей мамы и женился на Машке.

Все были в шоке. Моя мать, которая раньше неплохо к ней относилась, потребовала, чтобы Машкино имя никогда не упоминалось в нашем доме. Папа чувствовал свою вину и заискивал передо мной. А потом как-то старый отцовский друг мне сказал: «Видишь ли, Машенька, я сам для себя не могу решить, как мне быть с Серегой; с одной стороны, конечно, нехорошо: бросил жену, с которой прожил столько лет, и женился на подруге дочери. А с другой… Посмотрел я на них: он светится от счастья, и она вокруг него порхает, проявляет заботу, пылинки сдувает. Может быть, мы не имеем права их осуждать?»

Потом я узнала, что молодожены ждут ребенка. А потом мой папа умер, не успев дождаться рождения наследника. А наследник и не родился: прямо с кладбища Машка поехала в больницу с кровотечением, а вышла оттуда уже не беременной. Вот после этого я пришла ее навестить, тайком от матери, и уже не могла ее в чем-то упрекать. Да и вообще она такой человек, что не любить ее невозможно.

Во-первых, она настоящая русская красавица: лицо как с иконы — огромные серые глаза, тонкий носик, идеально очерченный рот, каштановые кудри, причем не химические, как у меня, а самые что ни на есть природные; статная фигура, добрейшая душа. Лучшей подруги, чем она, у меня никогда не было.

При всем при этом ей катастрофически не везет на мужиков, даже хуже, чем мне. Единственным приличным мужчиной в ее жизни был мой папа, а после ей попадались такие редкостные козлы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ее последнему приобретению, с которым она прожила четыре месяца, тем не менее удалось переплюнуть всех остальных.

— Ты представляешь, — рассказала она мне, держа в изящных пальчиках тонкую сигаретку и артистично ею затягиваясь, — я возвращаюсь из больницы, где избавлялась от трехмесячной беременности, — ну ты же знаешь мою способность залетать от воздушного поцелуя — и на своем супружеском ложе под одеялом нахожу, пардон, использованную прокладку «Олвэйз» с крылышками. А этот козел с невинным лицом пытается меня уверить, что это я ее случайно забыла, уходя на аборт! Ну, я, естественно, выпинала его вон. И прокладочку за шиворот засунула. Так что я опять свободна как птица. Как мама?

— Все так же.

— А чего ты пришла, вместо того чтобы домой идти? Нет, я, конечно, рада, что мой Мышонок ко мне пришел поболтать…

— Мурик, ну не хочется мне идти домой. Дитя с мамой на даче, а что с Игорем по углам сидеть молча? И это в лучшем случае…

— Бедная Мышь! А ведь я помню, как Игорь по тебе умирал до вашей свадьбы. Да он и сейчас тебя безумно любит, это видно невооруженным глазом.

— Да знаю я, что он меня любит, но мне от этого не легче, наоборот. Представляешь, Маша, когда-то я была счастливой женщиной, я любила своего мужа, и мне никто не был нужен. А потом он сделал так, что я последовательно прошла все стадии отчаяния — от сознания, что меня не любит муж, до сознания, что я не нужна никому на свете. Ты же знаешь, был период, когда он просто на меня внимания не обращал, а ребеночек-то маленький, обезьянничает за папой и тоже на меня внимания не обращает. Как тут не стать легкой добычей для первого, кто скажет ласковое слово!

— Мышь, ну сделай скидку на его характер, у него же было трудное детство…

Действительно, отец Игоря умер, когда ему было три года, мать снова вышла замуж, родился еще сын, над ним тряслись, а Игоречка на все лето отправляли к бабушке по отцу, он по три месяца маму не видел, вот и вырос закомплексованный. Все я понимаю, его безумно жалко, но мне-то от этого не легче.