Эд Макбейн - До самой смерти... Страница 5

– На свадьбу к моей сестре.

– Я не люблю свадеб, – сказал Хейз. – Они меня нервируют.

– Кто-то угрожал моему будущему зятю. Во всяком случае, это можно понять таким образом. Мне нужно в толпе несколько своих людей. На всякий случай. Что ты теперь скажешь?

– Ну... – начал Хейз. Кристин затрясла головой. – Нет, Стив, не могу. Извини.

– Слушай, Коттон, когда я последний раз просил тебя об одолжении?

– Ну... – начал Коттон, и Кристин снова затрясла головой. – Не могу, Стив.

– Будет бесплатная выпивка, – сказал Карелла.

– Нет.

– Ты что, не можешь уговорить свою девушку?

– Нет.

– Коттон, я прошу об одолжении.

– Постой секунду, – сказал Хейз и прикрыл ладонью трубку.

– Нет, – моментально сказала Кристин.

– Тебя приглашают в гости, – сказал Хейз. – На свадьбу. Что ты скажешь на это?

– Я хочу поехать на прогулку. Я не ездила на речные прогулки с восемнадцати лет.

– Мы поедем в следующее воскресенье, о'кей?

– В следующее воскресенье у тебя нет выходного.

– Хорошо, в первое же воскресенье, когда у меня будет выходной, о'кей?

– Нет.

– Кристин?

– Нет.

– Солнышко?

– А, к черту.

– Ну, хорошо?

– К черту, – снова сказала Кристин.

– Стив, – сказал Хейз в трубку, – мы придем.

– К черту, – сказала Кристин.

– Куда мы должны приехать?

– Вы можете приехать ко мне домой около двенадцати?

– Разумеется. Какой у тебя адрес?

– Дартмут, 837. Это в Риверхеде.

– Мы будем.

– Огромное спасибо, Коттон.

– Пришли венок на мои похороны, – сказал Хейз и повесил трубку.

Скрестив руки на груди, Кристин стояла возле телефона. Она вся дымилась от негодования. Хейз попытался обнять ее, но она быстро отстранилась.

– Не прикасайтесь ко мне, мистер Хейз.

– Солнышко...

– Хватит называть меня «солнышком».

– Кристин, солнышко, у него неприятности.

– Ты обещал мне, что мы поедем на эту прогулку. Я обо всем договорилась еще три недели назад. А теперь...

– Но тут такое дело, что я не мог уклониться. Слушай, ну так вышло: Карелла мой друг и ему нужна помощь.

– А я для тебя кто?

– Девушка, которую я люблю, – сказал Хейз и привлек ее к себе.

– Разумеется, – ответила Крисгин холодно.

– Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. – Он поцеловал ее в кончик носа.

– Разумеется. Любишь, как же. Да я для тебя просто веселая вдова, которую ты...

– Ты очень милая вдовушка.

– ...подцепил в книжном магазине.

– В очень милом книжном магазине, – сказал Хейз и поцеловал ее в макушку. – У тебя такие приятные мягкие волосы.

– И не думай, что у меня так уж никого нет на свете, – сказала Кристин, по-прежнему прикрывая скрещенными руками грудь. – Да я могла бы найти сотню мужчин, которые бы охотно поехали со мной на эту прогулку.

– Я знаю, – сказал он и поцеловал ее в мочку уха.

– Ты паршивец, – сказала она. – Просто так уж получилось, что я люблю тебя.

– Я знаю. – Он поцеловал ее в шею.

– Перестань.

– Почему?

– Ты знаешь, почему.

– Так почему?

– Перестань, – сказала она, но голос ее стал мягче, а руки не такими напряженными. – Мы ведь идем к твоему приятелю, не так ли?

– Еще не скоро, в двенадцать.

Кристин помолчала.

– Я очень люблю тебя, – сказала она.

– И я люблю тебя.

– Да уж конечно. Держу пари, что ты...

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – он нашел губами ее рот, она обвила его шею руками. Он прижался к ней, взъерошивая и путая ее густые светлые волосы. Потом снова поцеловал ее, и она уткнулась лицом в его плечо. Он сказал: – Иди. Иди же ко мне.

– Но твой друг. У нас же нет времени...

– У нас еще есть время.

– Мы ведь должны...

– У нас еще есть время.

– Но разве мы не...

– Еще есть время, – сказал он ласково.

Берт Клинг читал воскресные комиксы, когда раздался звонок Кареллы.

Он бросил с сожалением последний взгляд на комикс с Диком Трейси и пошел к телефону.

– Слушаю, – сказал он.

– Привет, Берт. Это Стив.

– Хо-хо, – тут же отозвался Берт.

– Занят?

– Кончай наводящие вопросы. Что случилось? Что тебе нужно?

– Не будь таким деловым. Молодым это не идет.

– Я должен ехать в участок?

– Нет.

– В чем тогда дело?

– Моя сестра выходит сегодня замуж. Жених получил к свадьбе подарок, который можно истолковать как угрозу или предупреждение.

– Да? Почему же он не позвонит в полицию?

– Он уже позвонил. Мне. А теперь я звоню тебе. Есть желание пойти на свадьбу?

– В котором часу?

– Можешь приехать к двенадцати?

– Только я должен заехать за Клер в девять вечера. Она хочет посмотреть какой-то фильм.

– О'кей.

– Где ты сейчас? – спросил Клинг.

– Дома. Дартмут, 837. В Риверхеде. Так ты будешь?

– Да. До встречи.

– Берт!

– Что?

– Захвати с собой пушку.

– О'кей, – Клинг повесил трубку и вернулся к своей газете. Высокий блондин двадцати пяти лет, он сейчас, у себя дома, в одних трусах, казался значительно моложе. Руки и ноги у него были покрыты легким светлым пушком.

Он свернулся в кресле калачиком, снова углубившись в комикс, но потом решил позвонить Клер. Он вновь прошел к телефону и набрал ее номер.

– Клер, – сказал он, – это Берт.

– Здравствуй, любовь.

– Я иду сегодня днем на свадьбу.

– Не на свою собственную, надеюсь.

– Нет. Сестры Стива. Хочешь пойти со мной?

– Я не могу. Я говорила тебе, что мне нужно сводить отца на кладбище.

– Ах да, верно. Ну ладно, увидимся в девять в таком случае, о'кей.

– Хорошо. Кино идет в драйв-ине[3]. Ты как, не против?

– Прекрасно. Мы можем пообниматься, если станет скучно.

– Мы можем пообниматься, даже если не будет скучно.

– А что за картина?

– Да старая, – сказала Клер, – но я думаю, что тебе понравится.

– Как называется?

– "Сеть", – ответила она.

Пакет из Бюро криминалистического учета принесли в следственное отделение в 10.37. Мейер Мейер по правде не ожидал его увидеть. Шансов на то, что за этим Марти Как-бы-его-там-ни-звали числилась судимость, было с самого начала очень и очень мало. Если же к этому добавить вероятность судимости именно в их городе, то надежды совсем почти не оставалось. Однако судимость за ним числилась, и судимость эта в обширной картотеке бюро была зафиксирована. Сейчас фотокопия его «Дела» лежала у Мейера на столе и он неспешно перелистывал страницы.

Марти Соколин не был грабителем. По любым полицейским меркам его нельзя было даже назвать профессиональным преступником. Он просто однажды оступился. А «Дело» его оказалось в картотеке потому, что оступился он в этом городе, приехав сюда из Калифорнии.

По-видимому, стоило обратить внимание на то, что Марти Соколина списали из армии не из-за обморожения, как считал Томми Джордано. Правда, комиссовали его действительно по здоровью, но отправили в психиатрическую больницу в Пасадене, штат Калифорния, как больного неврастенией.

Мейер Мейер ничего не знал о предположении Томми насчет обморожения.

Но он, однако, знал, что «неврастения» – это современный термин в психиатрии, эквивалентный тому, что во время первой мировой войны называлось просто и ясно: «психическая контузия». Специалист, вероятно, определил бы ее как нервное расстройство или истощение, которое возникает от длительного физического или умственного перенапряжения. Мейер же определил это для себя как «сдвиг по фазе» и подчеркнул в деле, что Соколина выпустили из больницы как не представлявшего угрозы для общества летом 1956 года.

Его стычка с законом произошла лишь через два года, в марте 1958-го.

В то время он служил коммивояжером в компании по производству красок в Сан-Франциско. Он приехал на восток, чтобы заключить торговую сделку, и в баре в центре города разговорился у стойки с одним человеком, В какой-то момент речь зашла о войне в Корее. Незнакомец неосторожно проболтался, что его признали негодным к солдатской службе из-за незначительных шумов в сердце, по статье 4-Ф, чем он был немало доволен, ибо благодаря этому сумел сделать фантастическую карьеру в своей компании, в то время как его сверстники подставляли себя под пули.

Соколин отреагировал на признание собутыльника с некоторой мрачной торжественностью. Он чуть не пустил слезу. Его лучший друг, поведал он незнакомцу, погиб в Корее из-за того, что другой солдат не выполнил своего долга. Собеседник посочувствовал ему, но, вероятно, Соколину послышалась в его словах неискренность. И прежде чем дошло до того, что всегда происходит в таких случаях, Соколин уже осыпал его бранью и проклятиями, называя «дезертиром», «симулянтом» и «еще одним сукиным сыном», который не выполнял своего долга, когда это было нужно. Незнакомец попытался ретироваться, но Соколин все больше ожесточался, теряя контроль над собой, и, наконец, шарахнул с размаху пивную кружку об угол стойки и бросился на незадачливого собеседника, зажав в руке обломанную ручку.