Джон Кризи - Инспектор Вест в ужасе Страница 5

— Хорошо, что я не пришел, когда тебя еще не было дома, — сказал он искренне. Он пожал ей руки, но тут же их отпустил: — Я заглянул лишь на минуточку. На реке орудует какой-то домушник. Патрульные обложили весь район.

— Но ведь выпить чашечку кофе ты успеешь? Присядь, дорогой, на пять минут, я сейчас приготовлю.

Она держалась точно так, как всегда, слова звучали сердечно и заботливо, но… Но ведь она где-то пропадала, якобы со старой школьной подругой.

— Помоги-ка мне, — попросила она, поворачиваясь к нему спиной и вытягивая руки назад, чтобы он стянул с нее пальто. Это был старый трюк, но до сих пор приятный. В первые дни после свадьбы он, вот так стащив с нее пальто, обхватывал ее обеими руками и тесно прижимал к себе. До сих пор этот момент не утратил своей остроты, но впервые ему не захотелось притягивать к себе жену, не захотелось к ней прикасаться. Но если он этого не сделает, она удивится, почему, и начнет задавать вопросы.

Он стянул рукава, на секунду прижал Мэг к себе и сразу же снял пальто.

— Ты сказала, через пять минут.

— Чайник уже стоит, — пояснила она и выскользнула из комнаты. Ему показалось, что она была рада возможности уйти от него.

Бирвитц стоял, держа в руках ее пальто, сшитое из драпа с разноцветными узелками: красными, коричневыми, зелеными и желтыми. Он слышал звон чашек, но внимание его привлекло нечто другое: запах табака. Они с Мэг не курили, стараясь сэкономить каждое лишнее пенни для дома. Но большинство остальных работников участка были заядлыми курильщиками, Корби вообще не выпускал трубку изо рта, от него разило никотином за пару метров.

Бирвитц поднес пальто к носу, запах усилился. Каким образом пальто Мэг могло так сильно пахнуть табаком? Это был запах пивного бара или курительной комнаты, никак не дорогого ресторана.

Он повесил ее пальто в стенной шкаф, теперь полностью убежденный, что она ему солгала. Он мог бы без труда в этом уличить ее, но нет, не сейчас! У него не было времени. Однако, если он будет и дальше дожидаться, если придется пить кофе и разговаривать, он не сумеет удержаться от расспросов.

Нахлобучив фуражку, он громко крикнул:

— Мэг, я не могу дольше ждать. На улице дожидается полицейский.

Распахнув дверь, он выскочил наружу и громко хлопнул ею за собой. Этого будет достаточно, чтобы прекратить удивленные крики Мэг.

К мотоциклу он бежал. Если она подойдет к окну, то убедится, что он действительно страшно спешит. Быстро заведя мотор, он взгромоздился на седло. В последнюю минуту он не удержался и оглянулся. Мэг стояла на пороге открытой двери. В этот момент она выглядела до боли красивой. Помахав ей рукой, он нажал на стартер, почти полностью утратив способность о чем-то думать.

И почти сразу же сквозь стук его мотора до него донесся пронзительный, весьма характерный звук, который он ни с чем не мог спутать: полицейский свисток. Бирвитц поднял голову, прислушался, чуть снизил скорость, чтобы приглушить стук двигателя.

Сигнал тревоги повторился, он доносился слева, от реки. Грозно взревев, его мотоцикл рванулся на выручку: миновав пару прохожих, смотревших в сторону Риверсайд-драйв, где поймали Хоббера.

Перед калиткой одного из коттеджей на асфальте лежал, скрючившись, полицейский. Его шлем откатился на середину дороги. Он не шевелился. Бирвитц направил свою машину через ворота, не имея возможности даже задержаться возле несчастного: он заметил, что входная дверь дома приоткрыта. Действовал он почти не думая: соскочил с мотоцикла, прислонил его к деревянному крыльцу, осмотрел сначала территорию участка, затем дорогу. Где-то стучал двигатель машины, а к нему спешили те двое зевак. Бирвитц ворвался в дом. Квадратный холл был красиво обставлен, комнаты располагались по обе стороны. Узкий проход слева вел в просторную современную кухню, задняя дверь которой была распахнута настежь.

Через нее Бирвитц выскочил наружу.

Живописная лужайка доходила до самой реки, по берегу росли ивы, а в маленький ялик, привязанный к новенькому причалу, влезал какой-то человек. Он старался над замком у цепи и то и дело боязливо оглядывался на дом.

Бирвитц испытал чувство полнейшего удовлетворения: у человека не было ни малейшего шанса скрыться.

Неизвестный был невысоким, коренастым крепышом, по физиономии его было видно, что он страшный трус, однако не побоялся сбить с ног полицейского.

Ему удалось отвязать ялик, но к этому времени Бирвитц был от него на расстоянии каких-нибудь двадцати футов. Человек схватился за весло, но не для того, чтобы грести, а чтобы ударить его. Бирвитц видел, как он поднял тяжелое весло обеими руками, чтобы обрушить на его голову. Бирвитц отскочил в сторону. Человек вложил столько силы в удар, что потерял равновесие. Бирвитц, перегнувшись через помост, схватил его за правую руку, вытащил из лодки и потащил прямо по воде. Держать его голову на уровне настила не представляло особого труда.

Светло-серые глаза на бледной круглой физиономии были совсем рядом с его лицом.

— Я пойду сам, — пробормотал он. — Я знаю, когда я проиграл…

Он промок до ниточки и дрожал не то от страха, не то от холода.

Неожиданно Бирвитц почувствовал непреодолимое чувство ненависти к этому типу, и он нанес ему сокрушительный удар в живот, от которого у того откинулась голова, затем ударил еще и еще. Сзади раздались громкие крики, и это отрезвило Бирвитца. Он взглянул на создание у его ног: под одним глазом у него красовался синяк, из рассеченной губы текла кровь.

Тут на берегу появился совершенно запыхавшийся человек.

— Вы пытались его убить?

Бирвитц взорвался:

— Это он намеревался размозжить мне голову веслом!

— Все равно. Вы не имели права…

Он не закончил, так как к месту происшествия уже спешило двое полицейских в форме.

Человек на траве не шевелился.

Бирвитц вошел в кабинет Нанна в пять часов, взвинченный до предела, но теперь не только из-за Мэг. Нанн был один. Ему никто не дал бы меньше его 60 лет. Седые волосы сильно поредели, лицо было морщинистым и усталым. Обычно он казался весьма добродушным и благожелательным, но на сей раз Бирвитц увидел сурового неприступного начальника.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Да, Бирвитц.

Нанн, казалось, старался разглядеть в своем подчиненном нечто такое, о существовании чего он раньше не догадывался. Никто не усомнился, какие чувства его обуревают.

— Слышали ли вы, в каком состоянии находится человек, на которого вы сегодня напали?

— «Напал» — не то слово, сэр, которое я бы употребил.

— Зато это то слово, которое употребят многие другие, — заявил Нанн. — Этот человек находится в больнице, положение у него крайне тяжелое.

Бирвитц в ужасе подумал: «Господи, что же я натворил!»

— У меня и в мыслях не было, что я его так сильно ударил.

— Вы же его избили до потери сознания.

— Полагаю, сэр, вы читали мой рапорт? Он первый напал на меня с веслом.

— Рапорт я читал, но, кроме него, читал и показания трех свидетелей. Двое из них — наши люди, третий — местный репортер, привлеченный звуком свистка. Все говорят одно и то же: вплоть до того момента, как вы вытащили человека на берег, вы действовали в лучших традициях полиции… Вы знаете этого человека?

— Нет, сэр.

— Вы его когда-либо встречали?

— Нет, сэр.

— Вы видели, как он напал на полицейского констебля Смита?

— Я видел Смита, лежащего без сознания, сэр. Как он себя чувствует?

— Еще не вполне очухался от контузии, полученной от удара затылком об угол стены при падении, когда его сбили с ног. Бирвитц, я хочу знать, почему вы хотели убить этого типа?

— Это неверно, сэр.

— Если вас больше устраивает другая формулировка, почему вы так яростно набросились на этого человека?

— Потому что он напал на Смита, и я даже не знал, жив ли тот, а потом он пытался ударить меня.

— И это единственная причина?

— Да, сэр.

— Понятно, — сказал Нанн. — Помолчав, он сурово продолжал: — Когда в печати появятся отчеты об этом происшествии, лавров у полиции не добавится. Полагаю, что вы сами это великолепно понимаете. Репортер из местной газеты послал корреспонденцию в центральные газеты, где изобразил ваше поведение как беспримерно жестокое нападение на беззащитного человека. За последнее время слишком много было сообщений о зверствах полиции, ну а это, пожалуй, будет наиболее убедительным. И рикошетом отзовется на всех полицейских Англии, ибо они потеряют уважение своих сограждан.

Бирвитц молчал.

— Нечего сказать? — рявкнул Нанн.

— Очень сожалею, сэр, что вы так отреагировали на данное дело. Совершенно очевидно, что вы меня уже осудили. А если так, какой смысл оправдываться?

— Уж не воображаете ли вы, что отделаетесь легким порицанием?