Фридрих Незнанский - Воронежские страдания Страница 5

Да, есть на углу армянский магазинчик с небольшой кофейней при нем. Кофе, кстати, вкусный подают, с национальными сладостями и выпечкой, Нинка туда бегать любила, когда еще в нашу школу ходила. А Ирка дрожала: Комсомольский проспект, сумасшедшее движение, как бы со слишком самостоятельным ребенком чего ни случилось… А та — в ответ: «Родители! Не морочьте голову своему дитю! Займитесь собственными делами!» В Англии теперь «ребенок», колледж заканчивает. Совсем самостоятельная девушка…

Нет, не любил такие варианты Турецкий.

— Значит, так. Вам требуются от меня совет и помощь, хотя я так и не понял, какие конкретно. Что вы хотите узнать? Принять предложение киллера и оплатить убийство заказчика? Или отказаться? Словом, выясните, что вы хотите и приходите завтра в агентство. Если нет такого желания, спокойной ночи, — сухо сказал он, но трубку не бросил. На всякий случай, мало ли? Да и обострять отношения с недавним «сидельцем» тоже не было никакого резона. Ирка-то — непослушная и беспечная мадам, а кто знает, что у этого хрена теперь на уме?..

— Ну ладно, давайте запишу адрес, — неохотно ответил Щербатенко и, помычав в трубку, как бы повторяя за Турецким адрес сыскного агентства «Глория», «угукнул» и отключился, — не прощаясь и не уточняя времени. Очевидно, имел в виду все те же десять утра.

Но притом что разговор закончился на спокойных тонах, говоря языком дипломатов и политиков, Александр Борисович Турецкий испытывал серьезную озабоченность. Месть со стороны человека, освободившегося из заключения, куда он сам же и закатал того на полную катушку, была бы более чем понятна. И хотя в интонациях звонившего эти «мотивы» так уж явственно не прозвучали, практика указывала на то, что месть, тем не менее, не может быть исключена полностью. Поэтому естественно, что напряженный мозг бывшего следователя сходу принялся выдавать информацию по тому, пятнадцатилетней давности, уголовному делу…

А в общем-то, в самом деле, давно уже было. На заре славной российской демократии, долгожданный приход которой, по убеждению ее главных «устроителей и основоположников», обеспечила очередная революция в России. Подобно всем остальным революциям, и эта тоже выдвинула древний как мир лозунг: отнять и поделить! Но существенная разница, скажем, с предыдущей, семнадцатого года, заключалась в том, что, во-первых, отнимали не у эксплуататоров и мироедов, как это делали все на свете революционеры, а у своего же государства. И во-вторых, делили не между всеми, требующими свою, положенную долю от общего добра, а лишь между теми, кто лично принимал активное участие в процессах воровства, грабежей и бандитских захватов. Это позже, для придания вящей законности, стали эти процессы скопом называть приватизацией. В результате которой, и практически сразу, нормальные бедные стали обыкновенными нищими, зато очень богатыми в одночасье заделались наиболее «предприимчивые» — все из тех же «глашатаев свободы», ну и приближенные к трону самого главного «демократа».

Александр Борисович вынужденно возвратился сейчас памятью в те годы, когда новейшая история демократической России только начиналась. Пятнадцать лет — не фиг собачий… Хоть и кажется, будто вчера, а ведь молодежь-то, поди, уже и не помнит, и не знает, для нее никогда не было ни переворотов, ни бандитских переделов государственной собственности, ни банковского бандитизма, ни законодательного беспредела… Ничего не было. Или было, но так давно и так далеко… А когда возникает вопрос, почему до сих пор плохо живем, так ведь свободная демократическая власть и не скрывает правды. Да, прежде было получше — основной массе, сегодня ей похуже, однако кое-чего уже кое-где выправляется. И если вы доживете, то, стало быть, и вам заживется полегче… Ну а на нет, как говорится, и суда нет. И не будет никакого суда, демократия не допустит.

Увы, кому, как не власти, и знать-то, что Россия — ох, какая она терпеливая, и много чего плохого ей надо сделать, чтоб опомнилась и возмутилась… Словом, кому не нравится, вон — Бог, а вон — порог. Отваливай. Сочиняй сам себе эпитафии… И не бойся, в канаве валяться не будешь, все равно тебя где-нибудь да похоронят…

Кстати, насчет собственной эпитафии. Нет, «полтинник», разумеется, еще не старость, а слава — что? Конечно же, дым. Рано еще, видимо, о ней думать, хоть и оригинально смотрелась бы…

Впрочем, один из старых приятелей, тоже из того прошлого, что, к сожалению, стало забываться, как-то с глубокомысленной миной выдал сентенцию о том, что каждый сам создает при жизни свою похоронную процессию. Это важная мысль. Именно о процессии. Турецкий случайно встретился с ним на кладбище, с этим Яшкой. Яковом Михайловичем. Общего знакомого «провожали». Так вот он, этот Яшка, окинув взглядом толпу, состоящую сплошь из широко известных, «публичных» лиц, сыронизировал, что давно не видел такого восхитительного скопища натуральных демократов, прибывших на «проводы» коллеги в роскошных «мерседесах» и с длинными хвостами охраны. Александр Борисович с серьезным видом возразил, что российская демократия — как бриллиант редчайшей чистоты — требует только золотой оправы. В прямом смысле. Старый приятель хмыкнул и высказал предположение, что для всей этой массы людей, случись сейчас катаклизм с общим печальным итогом, отлично подошла бы одна на всех краткая эпитафия: «Они были, и этого более чем достаточно». М-да, повеселились…

«Нет, моя эпитафия все же лучше», — решил Александр Борисович. И сна как не бывало.

Итак, в начале девяностых годов прошлого столетия, то есть, по вселенским масштабам, только что или совсем недавно, можно сказать, вчера, общественность одного достаточно крупного областного города взбудоражило «кошмарное» — даже на фоне творившегося повсеместно криминального беспредела — известие. Широко известная в городе фирма «Росторгалко», возглавляемая триумвиратом партнеров, уважаемых в городе бизнесменов, официально занимавшаяся реализацией так называемого «конфиската» — то есть конфискованной правоохранительными органами и неподкупной российской таможней нелицензионной, главным образом импортной, но и не только, винно-водочной продукцией, — стала ареной громкой бандитской разборки.

Следует отметить, что сама по себе реализация вышеуказанного товара уже несла в себе определенный криминал, никуда от него не денешься. Право на продажу «конфиската» получить было непросто, и «глубоко заинтересованные» лица прекрасно знали, какого размера взятки и кому конкретно требовались для этого. К тому же и охотников всегда находилось немало. А тот, кому удавалось сорвать слишком большой и жирный куш, сам, естественным образом, становился лакомой добычей для просквозивших мимо конкурентов.

Почему-то в таких случаях говорят: «Пролетел, как фанера над Парижем». Но что при этом имеется в виду? Дочери Нинки теперь рядом с Александром Борисовичем не было, чтобы задать ей вопросец на засыпку, а ждать ответа от Ирины Генриховны — бессмысленно, супруга способна лишь пальцем у виска крутить, когда сама не знает ответа, — мол, глупый ты у нас, Турецкий! По собственной же догадке Александра Борисовича выходило так, что человек, произнесший эту фразу впервые, вполне вероятно, имел в виду какой-нибудь фанерный самолетик, к примеру, того же авиаконструктора Луи Блерио, пролетевший именно над городом Парижем курсом из ниоткуда и по направлению неизвестно куда. Но это — к слову, из области домыслов и вымыслов.

Суть же трагического происшествия в областном городе заключалась в том, что в самом его центре, прямо напротив здания администрации, посреди бела дня, при большом стечении народа, был взорван в собственном, «крутом», единственном тогда еще на всю округу «мерседесовском» джипе один из основателей фирмы. После его гибели фирма должна была остаться в руках его партнеров. А виновников наезда вполне могли предложить поискать среди кого-нибудь из конкурентов. Явление хоть и из ряда вон, но все же типичное — в общероссийском масштабе, что там ни говори.

И оно так бы и случилось, возможно, если бы буквально тут же один из партнеров не обвинил публично второго в подготовке и совершении жестокого преступления — в убийстве их общего товарища.

Случай был, конечно, из ряда вон. Но убийцы повели себя странно беспечно. Улик было найдено много. Даже слишком, они так и лезли в глаза, настойчиво указывая на личность исполнителя. Смотрите, вот отпечатки его пальцев — тут и тут, а вот — аналогичное взрывное устройство, обнаруженное при обыске в его личной мастерской и предназначенное… да теперь и без слов понятно, для кого именно — для устранения подобным же образом второго совладельца фирмы, а вот свидетели, которые готовы дать свои показания, а вот… — и так далее, до бесконечности. Собственно, это обстоятельство, в первую очередь, и насторожило Турецкого, в руки которого попало данное дело в порядке прокурорского надзора уже после того, как приговор суда был вынесен и убийца отбыл в места не столь отдаленные. Осужденному даже грозила высшая мера, мораторий на которую еще не был введен в стране. Но его адвокат развил бурную деятельность, дойдя с апелляцией до Верховного Суда и опираясь на показания тоже найденного им свидетеля, неожиданно подтвердившего алиби его подзащитного. Дело в конце концов было возобновлено по вновь открывшимся обстоятельствам.