Андрей Кивинов - Одноклассница. ru Страница 5

Следователь прибыл через час. Им оказалась женщина преклонного возраста в майорском кителе, курившая практически без перерыва папиросы «Беломорканал», причем не сминая гильзу. Она достала из портфеля антикварную печатную машинку и принялась меня допрашивать, что-то скороговоркой пробубнив о моих правах. Я, как и советовал Александр Сергеевич Добролюбов, выдвинул версию со случайным приходом.

Следачка нисколько не удивилась, но задала несколько уточняющих вопросов. Типа, действительно ли я люблю китайскую лирику и не могу ли прочитать что-нибудь наизусть?

– Лирику люблю, – ответил я, – но читать не буду, у нас здесь не Дом культуры.

– Еще один вопрос: с девушкой, бывшей в гостях у потерпевшего, ты знаком?

– Нет, первый раз видел.

– То есть, ей нет смысла тебя оговаривать?

– Откуда я знаю? Смысла, может, и нет, но оговорила. Знаете, в инструкциях по пользованию туалетной бумаги тоже никакого смысла, но их же печатают.

– Хочу напомнить, что чистосердечное признание и помощь следствию – не пустые слова.

– Спасибо, конечно, но я рассказал правду. Признаваться мне не в чем.

Она набрала мой ответ на машинке, прикурила новую папироску и дала прочитать протокол.

Ну да, напечатала, как и было. То есть, не как было, а как надо: никого не грабил, чисто случайно зашел забрать книгу.

– Вроде всё верно.

– Распишись где галочки.

Расписался. Потом было опознание. Мне предложили занять любое место на диване, где уже сидели два статиста, годившихся мне в отцы, а то и в деды. К тому же оба то ли китайцы, то ли корейцы. Местные паспортистки изображали понятых.

Сержант ввел девушку с пластырем на носу. Она расписалась в протоколе, что не будет врать и на вопрос «Нет ли среди сидящих на диване знакомых ей лиц?» уверенно ткнула в меня забинтованным пальцем.

– Вот этот… Ты, сволочь, за нос ответишь! За всю свою поганую жизнь не рассчитаешься!

Она снова захотела расцарапать мне лицо, но я опять успел провести двойку по корпусу. Не сдержался.

Следователь на инцидент никак не реагировала, продолжая печатать показания и курить. Она таких сцен насмотрелась, что ее уже трудно чем-то удивить.

Когда сержант унес потерпевшую засранку, все, кроме меня, расписались в протоколе и отвалили. А меня препроводили в каземат, находившийся при дежурной части, а спустя три часа перевезли в СИЗО.

Всё пока шло, как и предсказывал Добролюбов.

На следующий день меня привели в специальную комнату, где уже находились следователь, Добролюбов и картавый Сережа.

Нам с Сережей устроили очную ставку. Я упорно гнул свою линию под едва заметные одобряющие кивки Александра Сергеевича.

Сережа мою версию не одобрил, ведь выходило, что это он сломал нос девушке и забрал остальное барахло. Но и про долг он не рассказывал. Представил всё в розовом свете – дескать, зашел навестить друга, а там уже я зажигал. Нормально, да? Гад какой!.. Мало того что про волшебные таблетки ни слова не сказал, так теперь всё на меня решил свалить.

В общем, мы чуть не подрались. Добролюбов успел разнять и развести по разным камерам, шепнув мне «молодец».

А на следующий день мне благополучно предъявили обвинение в грабеже, совершенном группой лиц по предварительному сговору, и увезли в старинный особняк на Арсенальной набережной. Где предоставили тридцать квадратных сантиметров жилой площади и жесткое диетическое питание.

Не буду утомлять описанием своего времяпрепровождения в следственном изоляторе. Отмечу лишь один плюс: меня не забрали в армию. Все остальное – минус. Очень большой минус.

Один из собратьев по несчастью, более искушенный в тонкостях юриспруденции, объяснил мне, Паше-дурачку, какой финт ушами показал оперуполномоченный Добролюбов.

Оказывается, если бы мы с Сережей настаивали на своих первоначальных показаниях, то есть долговом варианте, нам бы повесили всего лишь самоуправство. Тьфу, а не статья, вроде насморка. И, скорей всего, оставили бы до суда на подписке. И по суду я отделался бы условным сроком, как лицо в целом положительное и ранее не привлекавшееся.

А теперь – всё, грабеж.

И ладно бы мы честно раскаялись, вернули бы отнятое, извинились публично в прессе. А мы про книжки невозвращенные бредовые версии двигаем – хотим избежать справедливого наказания. Поэтому никакой подписки. Тюрьма и только тюрьма…

Развел нас Добролюбов, аки детишек неразумных. Вот почему он с первой минуты пушистым прикидывался. Чтобы доверились. А если дубинкой по морде, кто ж доверится?

– А ему-то какой резон? – уточнил я.

– Как какой? Одно дело – самоуправство, дешевое преступление, к тому же очевидное. Другое дело – тяжкий грабеж. Показатель. Есть чем на совещании козырнуть, если поднимут. Есть чем гордиться. А следачке по барабану, что расследовать, – грабеж так грабеж.

Мать на свидании сказала, что насчет китайской книги с ней никто не разговаривал. Я тогда сильно расстроился. Вежливый Добролюбов по ночам снился. Висел вместо груши, а я ему слева, слева…

На суде я попытался изменить показания, но еще больше запутался. Адвоката мне дали казенного – на коммерческого у матери денег не было. Он особо и не защищал – оно ему надо?

Потерпевший, конечно, кричал, что мы ворвались, избили его, несчастного, и отобрали последнюю копейку, нажитую исключительно честным трудом. А, уходя, пригрозили, что, если он заявит в милицию, его ждет медленная и мучительная смерть. Но он набрался гражданского мужества и заявил.

В итоге – четыре года строгого-престрогого режима. Козлу Сереже почему-то дали три общего. По минимуму. Помогли положительные характеристики с места работы. (Прекрасный специалист, большой опыт торговли экстази и коксом – ни одного нарекания от клиентов.)

А мне с дискотеки никаких характеристик не дали. В техникуме же я учился на тройки и нередко прогуливал лекции.

Распределили меня не очень далеко. Под Псков. Зона, конечно, хорошая жизненная школа, но лучше в ней учиться на заочном отделении…

Если б не Гера, было бы мне совсем скучно и печально. А он поддержал, в обиду не дал.

Под амнистию какую-нибудь я не попал по причине тяжести совершенного преступления. (Еще раз вспомнил злым словом Добролюбова.) На условно-досрочное освобождение тоже не надеялся – я не Ходорковский. В общем, исправлялся от звонка до звонка. Раз в год приезжала мать, привозила передачки. Она работает диспетчером в таксопарке, особо не пошикуешь, но, как могла, помогала. Невесту, если помните, я нажить не успел. Были еще бабушка с дедушкой, но они мирно жили за рубежом, в Харьковской области.

Откинувшись, то есть освободившись, я первым делом навестил отделение, где боролся с преступностью Добролюбов. Хотел просто поглядеть в его светлые очи и сказать: «Hello, boy!» Но моего злого гения перевели куда-то в управу.

Еще бы. С такими-то талантами…

Извините, если утомил вас своей live story. Но надо же кому-то душу излить. Не Анжелине же с Галькой… А единственной и неповторимой пока нет. Ибо никому не нужны подобные типы. Чем он может заинтересовать, кроме чистотой души и доброго сердца?

В каком-то американском фильме герой говорит, что мужчину оценивают по четырем вещам: дом, машина, жена и ботинки. Именно в такой последовательности – жена между машиной и ботинками. Но меня не очень волнует последовательность. Ничего из перечисленного все равно нет. В том числе и нормальных ботинок. Уперли на одном из «party», теперь хожу в старых. Дворовые друзья за четыре года переженились и теперь носы воротят. Если встретят на улице, делают вид, будто не заметили. Конечно – я же теперь прокаженный. С дефектом в биографии. Лучше держаться от меня подальше. А то еще ограблю или денег взаймы попрошу.

В нашем дворе играют дети. Судя по репликам, в распродажу.

– Так не честно! Мы договорились максимум на пять процентов скидки, а ты десять сделал!.. Я маме расскажу!

– Ничего я не делал!.. Просто у меня демпинговые цены! И оптовый покупатель!

– Лох позорный!

– Сама дура!

Мы в детстве играли в войну. Иногда в карты на раздевание…

У подъезда на лавочке тусуется молодежь. Сидят на спинке, поставив ноги на сидение, пьют пивко и разговаривают матом. Мне нет до них никакого дела, а им до меня.

Прохладный, освежающий парадняк. Родной почтовый ящик. Нет ли денежных переводов или благотворительной акции?

Есть! Повестка в военкомат. Вот кто у меня единственный друг! Не отвернулся в трудный час, не забыл – письма шлет. Я ведь по-прежнему военнообязанный.

Раньше вроде судимых не призывали – зачем армию разлагать? А нынче она и так разложена, а воевать некому. Мне двадцать семь стукнет в ноябре, а сейчас только май. Еще запросто успею выполнить священный долг в каком-нибудь стройбате.

Во вам, а не долг!

Рву и выкидываю повестку в пропасть, то есть – в подвал.

Ничего, до ноября продержусь.

Родной лифт. Родная надпись. «Зайка, я подарю тебе новую крышечку от фотоаппарата „Зенит“». Ответ: «Она не нужна мне на ХХХL».