Жорж Сименон - Старая дама из Байе Страница 5

Против своего обыкновения Мегрэ не торопился. Ему доставляло какое-то злорадное удовольствие работать медленно, он почти с наслаждением оттягивал развязку, точно играл в кошки-мышки с убийцей!

Прокурор повторял Мегрэ несколько раз:

— Делайте что полагается, но будьте осторожны!.. Любой промах нам с вами дорого обойдется… Филипп Делижар — человек известный. Хоть он и в долгах, но у него большие связи… Что же касается этой девушки, Сесили, как вы ее называете, то, если вы ее затронете, левая пресса возьмет Сесиль под защиту и изобразит ее жертвой капитала… Одним словом, комиссар, благоразумие!

«Ладно, ладно, дорогуша, — весьма непочтительно пробормотал себе под нос Мегрэ. — Только мы их все равно поймаем…»

Рубцы были на славу, не отказался Мегрэ и от хозяйского кальвадоса, так что из-за стола он поднялся в состоянии полного блаженства.

«Ничего, сейчас мы все приведем в порядок, — решил он про себя. — Для начала не мешает побеседовать с этим камердинером…»

Он отправился на улицу Реколе и позвонил у дверей особняка. Когда камердинер хотел проводить Мегрэ в прихожую, тот его удержал.

— Нет, нет, старина, я как раз с вами собираюсь поговорить. Вы ведь знаете, кто я? Что вы делали, когда я позвонил?

— Пили кофе на кухне…

— Прекрасно! Вот я к вам и присоединюсь.

Мегрэ напрашивался, навязывался на приглашение.

Камердинер не посмел возразить и объявил кухарке и шоферу Арсену:

— Это комиссар, он просит… чашечку кофе.

Арсен был в серой, элегантной форменной куртке, которую он расстегнул, чтоб чувствовать себя свободнее; кухарка оказалась толстой, краснощекой женщиной, она порядком растерялась, когда Мегрэ вторгся в ее владения.

— Прошу вас, дети мои, не обращайте на меня внимания! Я мог бы вызвать вас в полицию, да решил не беспокоить по таким пустякам. Что вы, Арсен, оставайтесь как есть!.. Кстати, почему это вы позавчера взяли выходной? Разве это ваш день?

— Да не совсем так… Утром мне хозяин сказал, чтобы я взял себе выходной, а то на следующей неделе он меня не отпустит, потому что мы поедем на юг… Ну, а я этим воспользовался и побывал у сестры в Гавре, она там замужем за булочником.

— Значит, господин Филипп сам водил машину?

— Да… Я думал, ему машина не понадобится, а потом заметил, что он все-таки ездил куда-то…

— Как вы это заметили?

— Да внутри остались грязные следы.

— Но дождя не было, значит, он ездил за город?

— Знаете, здесь у нас не поймешь, когда ты в городе, а когда за городом… Мощеные улицы кончаются через каких-нибудь две-три сотни метров…

Ответы камердинера, которого звали Виктором, отличались математической точностью, и Мегрэ не удивился, узнав, что Виктор — отставной артиллерийский унтер-офицер.

— В какой комнате вы находились во второй половине дня?

— В буфетной, рядом с вестибюлем. Позавчера я чистил там столовое серебро…

— Не могли бы вы сказать, в котором часу ушла госпожа Круазье?

— Она вышла из дому, как обычно, без нескольких минут четыре. Ровно в четыре ей надо было на прием к зубному врачу, это в двух шагах отсюда.

— Она выглядела здоровой?

— Как всегда! Она хорошо сохранилась, была такая веселая и совсем не гордая; бывало, проходит мимо — обязательно заговорит с тобой.

— Она вам не сказала ничего необычного?

— Нет! Только бросила мимоходом: «Я скоро вернусь, Виктор…»

— К зубному врачу она ходила пешком?

— Госпожа Круазье не любила ездить в машине. Даже в Байё она возвращалась поездом.

— Можете вы сказать, где тогда находилась машина?

— Не знаю, господин комиссар.

— Разве она не стояла в гараже?

— Нет… Хозяева уехали сразу же после завтрака… Вернулись они, наверно, так через час, а машину, должно быть, оставили на улице… Не на нашей, наша, видите ли, для этого слишком узкая, а, как всегда, на соседней. Поэтому, когда я открываю дверь, мне машина не видна.

— Значит, хозяева, вы говорите, вернулись к трем часам. А через час, около четырех, госпожа Круазье вышла из дому… Что было потом?

— Потом пришла мадемуазель Сесиль…

— В котором часу?

— В десять минут пятого… Я ей сказал, что госпожи Круазье нет дома, и она ушла…

— Кроме вас, она никого не видела?

— Никого.

— А потом?..

— Потом ушел хозяин… В двадцать пять минут пятого… Я посмотрел на часы, потому что обычно он уходит в клуб позднее…

— Он не нес никакого свертка?

— Нет, что вы!

— И выглядел, как обычно?

— По-моему, да…

— Продолжайте…

— Я начал чистить ножи… Да, больше ничего такого не было… А потом, часам к пяти, вернулась госпожа Круазье…

— И чувствовала она себя по-прежнему хорошо?

— Хорошо. И даже была в прекрасном настроении. Проходит мимо меня и говорит: напрасно про зубных врачей думают, будто они причиняют боль… А я ей тогда еще ответил, что мне-то врач выдернул здоровый зуб вместо больного…

— Она поднялась к себе в комнату?

— Да, поднялась к себе.

— Ведь в ее комнате мебель в стиле Людовика Четырнадцатого?

— Да, конечно.

— Комната справа, оклеена желтыми обоями?

— Нет! Нет! Это совсем другая комната, там мебель в стиле Регентства. Ею никогда и не пользуются.

— Что было потом?

— Сейчас соображу… Прошло какое-то время… Хозяйка спустилась вниз очень взволнованная…

— Простите, сколько минут прошло?

— Минут двадцать… Во всяком случае, было начало шестого, когда хозяйка велела мне позвонить хозяину в клуб, сказать, что у его тети сердечный приступ…

— И вы позвонили в клуб и сказали, что у тети приступ?

— Да…

— А вы не сказали, что она умерла?

— Нет… Я еще не знал, что она умерла…

— Вы поднимались наверх?

— Нет… Никто из слуг там не был… Пришел какой-то молодой доктор, и хозяйка сама его встретила… Нам только в семь часов объявили о смерти госпожи Круазье, а в восемь мы все туда поднялись…

— В желтую комнату?

— Нет! В голубую…

Задребезжал звонок.

— Это хозяин, питье ему надо нести, — проворчал Виктор.

Мегрэ неторопливо направился к выходу.

III

— Господин прокурор просит вас подождать… Мегрэ сидел на кончике жесткой скамьи в пыльном коридоре канского суда. Время от времени мимо него проходили адвокаты в мантиях, рукава их вздрагивали, как крылья у утят.

Было десять часов утра. Мегрэ, жена которого оставалась в Париже, снимал здесь комнату с пансионом у одних славных людей. Он получил через полицейского записку прокурора, где тот довольно сухо предлагал комиссару явиться к нему в кабинет ровно в десять часов.

В десять минут одиннадцатого Мегрэ встал со скамьи и подошел к служителю.

— У прокурора есть кто-нибудь?

— Да.

— А вы не знаете, надолго это?

— Надо думать! Он там уже с половины десятого. Это господин Делижар…

Насмешливая улыбка тронула губы Мегрэ, он решительно раскурил свою трубку. Каждый раз, проходя мимо обитой войлоком двери, он различал приглушенные голоса. И каждый раз все та же улыбка кривила уголки его губ.

Наконец, когда пробило половину одиннадцатого, зазвонил звонок, вызывая служителя. Вернувшись, он объявил:

— Господин прокурор ждет вас!

Значит, Филипп Делижар не собирался уходить. Мегрэ сунул в карман горячую трубку и, ступая подчеркнуто неуклюже, вошел в кабинет. В некоторых случаях, особенно когда он бывал в хорошем настроении, Мегрэ вообще любил напускать на себя преувеличенно глупый вид, и тогда он казался еще толще, еще неповоротливей — точный портрет полицейского, как их рисуют на карикатурах. Не хватало только пышных усов.

— Мое почтение, господин прокурор. С добрым утром, господин Делижар…

— Закройте дверь, комиссар… Идите сюда… Вы меня поставили в чрезвычайно неудобное и затруднительное положение… О чем я вам вчера говорил?

— О благоразумии, господин прокурор…

— А разве я вам также не сказал, что ни на секунду не поверил россказням этой девицы Сесили, она типичная интриганка — теперь я нисколько не сомневаюсь.

— Во всяком случае, вы мне сказали, что господин Делижар пользуется в городе большим влиянием, и поэтому надо подходить к нему деликатно…

И Мегрэ, любезно улыбнувшись, искоса взглянул на Филиппа Делижара, который в своем трауре выглядел еще более представительным, чем прокурор. Он старался держаться как можно непринужденнее и избегал смотреть в сторону комиссара. Всем своим видом он словно говорил: «Погодите, то ли еще будет!»

А прокурор бросал на Мегрэ свирепые взгляды, он уловил иронию в словах комиссара и явно искал предлога, чтобы дать выход своему гневу.

— Садитесь, хватит вам расхаживать! Не выношу людей, которые ходят, когда с ними разговариваешь…