Виталий Смирнов - Последний шанс Страница 5

— А тут есть еще и приписка, — подал опять голос Бубнов. — Пустяковая, конечно, мол, «обязываю Нину Алексеевну Шапкину внести достойный вклад в нашу Богоявленскую церковь с тем, чтобы святые отцы ее молили Всевышнего о прощении мне моего великого греха, о котором ей известно…» Бубнов рассмеялся:

— «Достойный вклад…» Нина Алексеевна эта бросит попам какую-нибудь сотенку, вот тебе и «достойный».

— А между прочим, Станислав Борисович, — мрачно сказал Неверов, — все это мелочи, главное состоит в том, что прочитанное вами опровергает нашу версию: убийство с целью грабежа по наводке. И очень убедительно: вещи не тронуты, а ценности в сейфе, в Сбербанке лежат.

Считавший себя весьма проницательным Бубнов, казалось, на мгновение дрогнул, — с лица его исчезло выражение наигранной веселости и высокомерного презрения. Но растерянность длилась всего мгновение, и он сказал:

— Не забывай, Неверов, наследство-то миллиардное. Кто устоит перед таким соблазном? И что стоило наследнице бросить один-другой миллиончик, чтобы завладеть миллиардом?

— Заказное убийство? Ты подозреваешь Нину Алексеевну, жену Александра Степановича?!

Оба они, конечно, отлично знали главу крупнейшего коммерческого банка — Александра Степановича Шапкина, Неверов воспринял это с наивным испугом, Бубнов — с откровенным удовольствием тайного садиста. Его мозг, как компьютер, уже просчитывал возможные варианты последствий такого открытия. Главное, конечно, состояло в том, что именно он, Бубнов, держит в своих руках судьбу человека, перед которым почтительно склоняют головы самые влиятельные люди области. Бубнову казалось даже, что обнаруженное им стечение обстоятельств вокруг имени Шапкина, приближает и его, Бубнова, к кругу избранных и влиятельных, возносит к вершинам власти. Ведь дело-то в его руках…

Из прихожей донесся звонок.

— Нина Алексеевна Шапкина, — доложил стажер.

Неверов вздрогнул, Бубнов обрадовался. Он посмотрел на Неверова убийственным взглядом и сказал приглушенно:

— Вот тебе и еще фактик — пришла убедиться, проверить результаты…

В дверях кабинета появилась миловидная дама средних лет. Высокая и все еще стройная, она была в летнем шелковом платье. Белокурая, со строгим лицом и горделивой посадкой головы, она скорее походила на хозяйку, а не на посетительницу. Встретившись взглядом с Бубновым, которого она определила за главного, сухо сказана:

— Я — Нина Алексеевна Шапкина. До меня дошли странные слухи и я, являясь ближайшей подругой Елены Ионовны, сочла долгом…

— О! — перебил ее Бубнов, — вы не только ее ближайшая подруга, вы, Нина Алексеевна, ее единственная наследница.

— Значит, это правда? Значит. Елена Ионовна…

— Убита, Нина Алексеевна, ударом профессионала… Шапкина опустилась в кресло.

— Скажите, Нина Алексеевна, когда и при каких обстоятельствах вы узнали о завещании Пустаевой?

Женщина удивленно вскинула тонкие, хорошо очерченные брови:

— О завещании? О каком завещании вы говорите?

— Вот об этом… — и Бубнов подал ей через стол листки документа.

Она неуверенно взяла их и начала читать. На ее холеное лицо, падал свет из окна. Удивление, растерянность, страх сменяли друг друга, а в конце чтения она заметно побледнела и безвольным движением положила странички на стол. Казалось, она близка к обмороку.

Бубнов тонко улыбнулся:

— Итак, Нина Алексеевна, когда и при каких обстоятельствах вы узнали о завещании?

К ней сразу же вернулись все силы гордой и знающей себе цену женщины. Она обдала Бубнова гневным взглядом:

— До этой минуты, — сказала она твердо, — я ничего о нем не знала и не слыхала.

«Ну, что, — злорадно подумал Неверов о Бубнове, — напоролся? Вот что значит начинать разговор не имея за душой ничего, ни одного, даже маленького фактика против подозреваемой…»

Но Бубнова ничуть не смутил решительный ответ Шапкиной. Он опять мило улыбнулся и сказал:

— Я понимаю вас, Нина Алексеевна. Вы, по вашим словам, по слухам узнали об убийстве подруги, вы ничего не знаете о ее завещании, и вдруг вам выпадает миллиардное наследство. Это, конечно, хоть кого взволнует и выведет из себя. Отлично вас понимаю. Отложим наш разговор на потом. Но вы, Нина Алексеевна, можете понадобиться следствию в любую минуту. Поэтому, прошу вас, — он порылся в своем портфеле и протянул ей бумажку, — будьте добры дать подписку о невыезде.

Шапкина опять побледнела, но тут же взяла себя в руки и сказала:

— Но я и сама не собираюсь никуда выезжать. Мне нужно будет организовать похороны…

— Это простая формальность, Нина Алексеевна. Прошу, — и он ближе подвинул свою бумажку к Шапкиной.

Она взяла бумажку, бегло прочитала ее и подписала. После этого высокомерно спросила:

— Надеюсь, теперь я свободна?

— Конечно, конечно, — заюлил Бубнов, — Простая формальность, уважаемая Нина Алексеевна.

Шапкина встала, и не прощаясь, ушла.

— Ты видел, как она бледнела и краснела, читая завещание? Она, конечно, причастна к этому делу, Неверов. Ставлю задачу: в кратчайший срок установить что делала, с кем встречалась, где бывала Шапкина в течение последних пяти дней. Предоставляю тебе и твоим помощникам право ведения допросов по разовому поручению следователя любых лиц, которых ты найдешь нужным допросить.

— Не лишне прояснить и контакты мужа Нины Алексеевны за тот же срок, — предложил Неверов.

— Правильно, — согласился Бубнов. — Но этим я займусь лично. А сейчас опечатайте квартиру. В семнадцать ноль-ноль я буду у себя. Приезжайте.

Нина Алексеевна вышла из подъезда дома Пустаевой грустной и задумчивой. Она села за руль своего «Жигуленка».

Захлопнув дверцу, не сразу включила зажигание, минуту-другую сидела, устремив невидящий взгляд прямо перед собой.

«Боже мой, — думала она, — кажется, этот идиот подозревает меня в том, что я подстроила убийство Леночки… Я…»

Бурный внутренний протест вернул ее к действительности. Перед ней расстилалась мирная картина городской окраины. Вот улица Металлургов… Почти рядом с ней начиналась лесопарковая зона. В общем-то улицы, в строгом понимании этого слова, не было, ее заменяло почти беспорядочное нагромождение домов, соединенных асфальтовыми лентами.

Было около полудня. На небе ни облачка, и солнце палило нещадно. На скамеечках около самого подъезда судачили кумушки. Неподалеку от них шалили у песочницы ребятишки. Словом, все, как всегда, только нет уже больше Леночки…

Мысли Нины Алексеевны путались.

«А с другой стороны, — думала она, — наследство-то и впрямь миллиардное… Боже мой, боже мой… Но кто же все-таки поднял руку? За что?» И она вдруг опять побледнела, как тогда, в кабинете Пустаева, в присутствии этого противного следователя, наткнувшись на приписку о «вкладе Богоявленской церкви», о «грехе, о котором она знает…»

Да, она знала о нем. Хуже того, помогала покойнице. Неужели же тот человек разгадал замысел Леночки и отомстил? Это было невероятно, но возможно…

И вдруг ей пришла на ум другая мысль: «А, может быть, это Александр?»

Она всегда удивлялась и побаивалась какой-то сверхъестественной осведомленности мужа, его осведомленности и мгновенной реакции на всякое сделанное открытие, реакции порой резкой, безжалостной, жестокой.

«Неужели это Александр?»

Она попыталась взглянуть на мужа отстраненно: молодящийся старик, приземистый, толстый и всегда настороженный. Он повсюду плетет свою паутину, невидимую и тайную, в которой запутываются не мухи, а люди.

Она знала: у него есть своя, личная охрана, но что это за люди, кто они, в такие тонкости она не вникала. Чаще других на глаза ей попадался бритоголовый, недурной собой, высокий и сильный, ясноглазый мужчина средних лет. Из случайных фраз она узнала, что зовут его на немецкий лад «Михелем» или «Михом», что уже давно он был майором внутренних войск из числа так называемого «спецназа». Никакого финансового образования у него, понятно, быть не могло, и все же он числился сотрудником банка. Из этого она и заключила, что Михель и есть охранник, а, может быть, и начальник личной охраны мужа.

Знала она и другое — у ее Алекса была хорошо налаженная сеть шпионов-осведомителей.

«У него, безусловно, есть возможность убить, убрать любого из числа неугодных ему людей…» — лихорадочно размышляла она.

Она никогда не любила мужа. Просто на одном из пикников у Пустаевых (Пустаев и Шапкин были друзьями) она заметила довольно жаркие взгляды Алекса. Потом последовали дорогие подарки. В беседах с ней, он обрисовал ей картину материального благополучия, перспективу продвижения по службе… Это ей-то, по существу еще ветреной девчонке, обреченной на жалкое существование, очерченное мизерной зарплатой! Его слова произвели должное впечатление.