Николас Мейер - Пылай, огонь (Сборник) Страница 5

Завершив процесс бритья и одевания, я спустился вниз и приступил к завтраку. Даже лежавшая на столе свежая почта не могла отвлечь меня от размышлений. Я припомнил, наконец, что щупал пульс Холмсу и заглядывал ночью ему в зрачки. Но один и тот же вопрос не давал мне покоя: было ли это на самом деле или же все эти события были частью сонных видений?

Невозможность разрешить этот вопрос могла свести с ума, и, торопливо покончив с завтраком, я отправился к Куллингуорту с просьбой подменить меня на утреннем^ приеме. Он с удовольствием согласился (я нередко оказывал ему подобные же услуги), и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, я взял кеб и направился на Бейкер-стрит.

По-прежнему стояло раннее утро, когда, расплатившись с кебменом, я остановился перед знакомым домом на Бейкер-стрит, 221-6. С удовольствием втянув в себя свежий утренний воздух (хотя он был еще несколько сыроват), я позвонил у дверей. Наша старая домохозяйка, миссис Хадсон открыла их почти сразу же. Не в силах вымолвить ни слова, она с благодарностью посмотрела на меня.

— О, доктор Ватсон, слава Богу, что вы пришли! — без всяких предисловий воскликнула она и, к моему удивлению, схватив за рукав, втащила в прихожую.

— Но в чем?.. — начал было я, но она прервала меня. Приложив палец к губам, она бросила взволнованный Взгляд в сторону лестницы. У Холмса в самом деле был отменный слух, и она дала мне понять, что не хочет быть услышанной им.

— Миссис Хадсон, если этот джентльмен представится как профессор Мориарти, — донесся сверху высокий шлос, который трудно было узнать, — проводите его наверх, и я займусь с ним! Миссис Хадсон?

— Вы сами все видите, мистер Ватсон, — с огорчением зашептала она мне в ухо. — Он там наверху забаррикадировался, ничего не ест, весь день сидит за закрытыми окнами, а после того, как я запираю двери на засов и служанка уходит спать, он выскальзывает по ночам...

— Миссис Хадсон!..

— Я поднимусь наверх и повидаюсь с ним, — вызвался я, потрепав ее по руке с уверенным видом, хотя на самом деле я чувствовал себя далеко не лучшим образом. Итак, значит,^ профессор Мориарти в самом деле существовал, по крайней мере в воображении Холмса. С тяжелым сердцем я одолел семнадцать истертых ступенек, ведущих к старому моему обиталищу. Что произошло с этим благородным умом?

— Кто там? — спросил из-за двери Холмс, когда я постучал. — Мориарти, это вы?

— Это я, Ватсон! — Мне пришлось повторить эти слова несколько раз, после чего он чуть приоткрыл двери и странным взглядом уставился на меня в щель проема.

— Вы же видите, что это всего лишь я, Холмс. Разрешите мне войти.

— Не так быстро. — Носком ноги он придерживал двери. — Может быть, вы пытаетесь ввести меня в заблуждение. Докажите, что вы в самом деле Ватсон.

— Как? — взмолился я, потому что не имел представления, как мне удастся убедить его.

Он задумался на несколько секунд.

— Где я храню свой табак? — бросил он.

— В носке персидской туфли. — Мой незамедлительный ответ заставил его отнестись ко мне с меньшей подозрительностью, и голос несколько смягчился.

— А свою почту?

— Вы кладете ее на вешалку, придавливая складным ножом.

Он что-то одобрительно буркнул.

— С какими первыми словами я обратился к вам?

— «Предполагаю, что вы служили в Афганистане». Ради Бога, Холмс! — воззвал я к нему.

— Хорошо, вы можете войти, — наконец смягчился он. Убрав ногу от дверей, он приоткрыл их и с силой втянул меня внутрь. Едва я переступил порог, как он сразу же закрыл ее, задвинув несколько запоров и задвижек, ни одну из которой я не видел прежде. Пораженный, я наблюдал за его действиями. Он приложил ухо к дверной панели, прислушиваясь уж Бог знает к чему. Наконец, выпрямившись, он повернулся ко мне, протягивая руку.

— Простите, что позволил себе усомниться в вас, Ватсон, — сказал он со столь знакомой улыбкой, — но я должен был быть полностью уверен. Они не остановятся ни перед чем.

— Банда профессора?

— Совершенно верно.

Введя меня в комнату, он предложил чаю, который только что вскипятил для себя, используя для этой цели бунзеновскую горелку, стоящую на столе среди колб и мензурок. Взяв чашку, я сел, продолжая наблюдать за Холмсом и его окружением. Помещение было точно таким же, как и в прежние времена, — и столь же неприбранное. Но окна были плотно закрыты, а ставни на них решительно отличались от тех, что остались у меня в памяти. Они были новыми, специальной конструкции и, насколько я мог судить, сварены из толстых листов железа. Они и еще обилие запоров на дверях были единственными приметами происшедших изменений.

— Располагайтесь, старина.

Рука Холмса, держащая чашку с чаем, лежала на подлокотнике кресла у камина. На нем был знакомый халат (мышиного цвета), и рукав его сполз до локтя, когда он приподнял руку.

Она вся была в следах от уколов.

Я не хочу входить в подробности нашего тяжелого разговора, он остался у меня в памяти и может бросить тень на личность великого человека, когда я думаю, какое воздействие это ужасное снадобье оказало на его способности.

Через час я покинул Бейкер-стрит — меня выпустили во внешний мир с теми же предосторожностями, с которыми я был допущен к Холмсу, — взял другой кеб и вернулся к себе.

Здесь, все еще не в силах прийти в себя от общения с Холмсом в таком состоянии, я столкнулся с неприятным сюрпризом. Встретившая горничная сообщила, что меня дожидается какой-то джентльмен.

— Разве вы не сообщили ему, что сегодня утром меня заменяет доктор Куллингуорт?

— Конечно, сообщила, сэр,— смущаясь, сказала она, — но этот джентльмен настаивает на личной встрече с вами. Я не хотела выставлять его за дверь, так что он ждет вас в приемной.

«Нет, это уже чересчур»,—с растущим раздражением подумал я, но тут горничная робко подала мне серебряный поднос.

— Вот его визитная карточка, сэр.

Взяв белый прямоугольничек, я вздрогнул, и кровь застыла у меня в жилах. На карточке были слова: «Профессор Мориарти».

 2

Биографическая 

Едва ли не минуту я тупо смотрел на нее, но затем, вспомнив о присутствии горничной, сунул ее в карман, вернул поднос и проследовал в приемную.

Я ни о чем не думал. И не хотел думать. Я был неспособен ни к каким мысленным усилиям. Пусть этот... этот джентльмен, кто бы он ни был и как бы он себя ни называл, объяснит мне, если сможет, суть дела. В данный момент у меня не было ни малейших намерений и дальше ломать себе голову.

Он поднялся, как только я открыл двери, — маленькая застенчивая личность лет шестидесяти, со шляпой в руках и удивленным выражением лица, которое тут же сменилось робкой улыбкой, едва только я представился. Протянув мне худую кисть, он нерешительно ответил на мое рукопожатие. На нем был недорогой, но хорошего покроя костюм, который часто можно встретить на поглощенных своим делом людях, не имеющих времени следить за модой. Он производил скорее впечатление монастырского затворника, может быть потому, что близорукие глаза, казалось, привыкли изучать древние пергаменты. Форма головы усиливала это впечатление, потому что он был почти полностью лыс, если не считать нескольких седоватых завитков на затылке и по бокам.

— Я надеюсь, не очень помешал вам, расположившись в приемной, — тихим смущенным голосом сказал он, — но дело, которое привело меня сюда, носит настолько неотложный характер, что я хотел увидеть именно вас, а не доктора... э-э-э... Куллингуорта.

— Ясно, ясно, — прервал я его с резкостью, которая, как я заметил, удивила посетителя. — Прошу вас, изложите, в чем дело, — я смягчил тон, предложив ему сесть. Сам занял место напротив.

— Я даже не знаю, с чего начать. — У него была раздражающая привычка вертеть в руках шляпу при разговоре. Я попытался представить его в том виде, как его описывал Холмс, — блистательное воплощение дьявольского зла, оно неподвижно сидит в центре зловещей паутины, которую не в состоянии представить себе человеческое воображение. Но ни его внешний вид, ни его поведение не способствовали успеху моей попытки.

— Я явился к вам, — внезапно решившись, энергично начал профессор, — потому что из ваших отчетов понял, что вы близкий друг мистера Холмса.

— Имею эту честь, — буркнул я. Я решил быть настороже и, хотя его вид внушал обманчивое спокойствие, решил не позволять вводить себя в заблуждение.

— Я не уверен... как бы мне изложить суть дела, — продолжал он, не переставая мять свою шляпу, — но мистер Холмс... словом, я бы сказал, что он преследует меня, если позволено будет так выразиться.

— Преследует вас? — вскинулся я.

— Да, — торопливо согласился он, опять вздрогнув при тоне моего голоса, хотя, видимо, не уловил смысла поставленного мною ударения. — Я понимаю, что это звучит абсурдно, но я не знаю, как иначе описать ситуацию. Он... ну, он стоит по ночам у моего дома... на улице. — Профессор украдкой бросил на меня взгляд, чтобы увидеть мою реакцию, которая невольно отразилась у меня на лице, Удовлетворившись тем, что я не встретил его слова насмешкой, он продолжил: — По ночам он стоит у моего дома.,. О, не каждую ночь, конечно... но несколько раз в неделю. Он преследует меня! Порой целыми днями он ходит за мной по* пятам. Но не обращает внимания, что меня это волнует. Да, и он посылает мне письма, — спохватившись, добавил он.