Фредерик Дар - Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций). Страница 55

Смакуя, я изредка поглядывал на свою Берту и гордился тем, что у нее такой прекрасный аппетит. Берта за столом держится, как настоящая ученая дама. Пережевывая пищу, она правильно дышит в не заглатывает вместе с глотками воздуха куски «Георга IV». Даже в то время, когда она еще не вошла в свою лучшую «форму», она расправлялась с едой, как девчонка! Страсть поесть — это у нее врожденное. Но на омаре по-парижски я подумал, что она сломается. Она стала пунцовой, угрожающе конкурируя с омаром. Она зарубала вхолостую. Чтобы скорректировать стрельбу, я вовремя протянул ей стаканчик мускаде. Хорошо охлажденного. Эта рюмка холодного вина привела в норму ее слизистую, и к Берте опять вернулась вся ее живость.

Берю допивает бутылку.

— Всегда помните о том, что я вам сейчас скажу, — с ученым видом продолжает он. — На свадьбе полагается музыка. Если гости в этот день не подрыгают ногами, то у них создается впечатление, что их надурачили. Я это предусмотрел и поэтому нашел одного элитного музыканта: младший капрал Гроссель, настоящий виртуоз. Хоть и полицейский, а играл на аккордеоне. Аккордеон у него блестел, как новая пивная, и, помню, был красного цвета, и клавиши у него были подделаны под чистое золото. Только взглянешь, как сразу в ногах чувствуешь счастье. Посмотришь, как он шикарно переливается на свету, и тебя охватывает большая радость. Но больше всего всех потрясло, как он пристраивал его себе на колени. Сначала он расстелил на них маленький бархатный коврик черного цвета. Наблюдая за этими приготовлениями, все подумали, что он собирается перекусить. Потом он перекинул ремень через шею. А у самого вид такой серьезный, сосредоточенный. Вылитый священник, собирающийся прочитать молитву по телевидению! Вдруг его сильные лапы, привыкшие держать дубинку, стали, так сказать, хрупкими. Они обняли эту машинку для танцев и пробежали по клавиатуре. Гибкие, как девушки в кордебалете, парни! Как он не путался во всех этих клавишах — одному Богу известно! Тем более, что они были не пронумерованы! Если бы вы видели Гросселя в его естестве — в своей форме фараона, когда он орал на автомобилистов, — вы бы ни за что не поверили, что он может так музицировать! Он становился неузнаваемым прямо на глазах! Когда он играл классику: «Малышка из Тонкина» Моцарта, «Я люблю сразу двоих» братьев Милья, ваша душа сама начинала петь, как аккордеон. А в те моменты, когда инструмент начинал натурально рыдать и испускать стенания, она плакала от переполнявших ее переживаний.

Заполучить такого парня, как он, на свадьбу — это же просто везение, правда? Он заменял целый оркестр. Его водрузили со своим стулом на стол. Увы! Он немножко перебрал. И на такой высоте у него стала кружиться голова. Те, кто изучал алгебру, знают, что теплый воздух поднимается вверх. И Гроссель стал задыхаться. Если бы он сразу сказал, что у него в желудке прилив, его бы вывели проветриться во двор таверны я дали бы выпить глоток минералки «Виши», раз он такой слабый. Но у него была своя капральская гордость, и он не признался в своей слабости. Так вот, худо-бедно, но он начинает играть. А мы — перебирать ногами. И никто не обратил внимания, что у него на лице портрет мученика. Надо признаться, что мы с Бертой несколько отяжелели после нашего «Эдуарда VII». Но мы все-таки тоже танцевали. Мы думали, что танцы утрамбуют этот потрясающий рубон, что во время вальса и танго состоится представление гусиной печенки «Инфанта» пуляркам из Бресса на шампурах, жидкий суп из черепахи договорится с зефирами по-румынски. Но в чем мы с Бертой ошиблись, так это в том, что мы, решив попробовать все блюда меню, слопали пудинг «Замок Виндсор». Англия — потрясающая страна, я не спорю, но в ее истории были тоже отдельные факты измены. Во время последней войны это была военно-морская база Мэр Эль-Кебир в Алжире, а на моей свадьбе — пуддинг «Замок Виндсор». У нас так слиплись кишки, как они не слиплись бы, даже если бы мы проглотили мешок мокрого цемента! Внутри что-то заклинивало, закупоривало проходы, направляло деликатесы на беспокоящие запасные пути. Мы думали, что все придет в норму после исполнения антраша. А пока приходилось сжать челюсти и терпеть. В это время, сидя на столе, как на насесте, младший капрал заставлял плакать навзрыд свой аккордеон. Он был мертвенно бледный, с зелеными пятнами под глазами и слипшимися на лбу волосами. Его так тошнило, что он не мог больше дышать; это было свыше его сил; тепло в нем сохранилось только под кожей. А он все играл «Малышку из Тонкина», «Я люблю двоих сразу»… Кузина Гертруда стояла за спинкой его стула и, закрыв глаза, что-то пела во все горло, как она всегда делала, когда мы собирались на семейные торжества. Я сейчас не помню, но какой-то кретин ей однажды сказал, что у нее голос соловья, и с тех пор она пилила нам уши своими визгами зазубреной пилы. Она была старой девой и получала удовольствие на свой манер. Я думаю, что эти ее визги и доконали Гросселя…

Под воздействием мяуканья Гертруды Гроссель подумал, что это он издает на своем портативном пианино такие чудовищные звуки. Когда он играл «Очарованье», случилась драма. Гертруда издавала булькающие звуки, похожие на сбивание майонеза железной ложкой, с упоением выводя: «Я его встретила просто так и ничего не сделала, чтобы ему понравиться!» Между нами говоря, это никого не удивило.

Мы, танцоры, старались не обращать внимания на ее пение, мы шумно топотали под аккордеон, чтобы заглушить ее ужасные интонации. Но Гроссель несчастный козленок — был уже не в силах бороться. Сидя на возвышении на своем стуле, он изо всех сил старался удержать на месте свои глазные яблоки, которые готовы были выскочить из орбит и покатиться по полу. Язык тоже настроился обратиться в бегство! Он еще перебирал пальцами, но это был просто инстинкт — как у утки, которая продолжает бежать, хотя ей уже отрубили голову. Это был только безусловный рефлекс… Остатки музыки последними каплями стекали с его пальцев. Вдруг ему стало невмоготу. Но он не хотел пачкать свой красивый аккордеон. В доли секунды он представил себе, что будет с инструментом, если он вывернет содержимое желудка на его меха. Он подошел к краю стола, вытянул голову над аккордеоном и выдал первый залп. По несчастью, мы с Бертой оказались как раз под ним. И вся струя пришлась на вуаль моей молодой супруги. Ее венок из апельсиновых веток моментально превратился в куст малины[28]. Гроссель на этом не остановился. Залп правым бортом! Бёёо! Бёёо! Парни, это было похоже на канонаду при Трафальгаре и Аустерлице! Залп! Два залпа! Его аккордеон, свисающий с его шеи, издавал звуки телящейся коровы! Он был ему вместо слюнявчика. Сначала Берточка не поняла, в чем дело, она не смогла определить происхождение обрушившегося на нее потока, потому что стояла спиной к Гросселю. Она подумала, что подошел черед серпантинов, и что в нее, невесту, гости стали бросать серпантины. И только когда она почувствовала, что что-то течет по ее лбу, она заподозрила неладное. Мое катастрофическое выражение лица только усилило ее подозрения. Она провела рукой по лбу. И в этот момент виртуоз выдал третий залп, самый мощный, идущий из потаенных глубин. Берта обернулась и все приняла на свою физиономию. Она ничего не сказала, — попробуй скажи, если весь рот забит. Только сама она тоже начала разгружать вагоны. Лишь омар по-парижски, который не давал ей покоя, как будто ждал этого момента; он стал пятиться назад, как и подобает настоящим ракообразным.

Танцующие не смогли переварить это зрелище. Произошла цепная реакция. Самые чувствительные начали складываться пополам, цепляться за столы, стулья, за других. Настоящее кораблекрушение. Из свадебного и банкетного зал ресторана «Серый в яблоках конь!» превратился в столовую самоходного автомобильного парома, пересекающего Ла-Манш в штормовую погоду.

Но были и такие, кто сопротивлялся, и кто изо всех сил сдерживал себя, кто не хотел трезветь и разукрашивать паркет мозаикой. Но общий порыв увлекал и их, как увлекает за собой по склону снежная лавина хилую деревянную избушку. Бёёо! Бёёо! Бё! — бёоо! Раздавалось со всех сторон. И еще раз бёёоо! Официанты бросились врассыпную, началась паника. Хозяин ресторана уже подумывал вызвать пожарников со своими реанимационными аппаратами. На кухне загремели ведрами. В половые щетки и веники вставляли палки, чтобы побыстрее подмести нижнюю палубу; тащили все наличные половые тряпки! Шеф-повар, которого никто и не думал беспокоить, вытащил из-под плиты поддон с золой: он плавал коком на смешанном грузовом пароходе и знал, какой нужно держать курс в такой ситуации!

Я не хотел, чтобы потом о женихе говорили, будто он в самом разгаре процесса пищеварения отрекся от меню Эдуарда VII! Я стал по-быстрому опорожнять недопитые бокалы шампанского со стола, чтобы любой ценой заделать пробоину. А Гертруда — хотите верьте, хотите нет — продолжала распевать во все горло «Очарование». Она была в полном экстазе и не заметила, что музыка больше не играет — ведь глаза у нее были закрыты.