Инна Тронина - Прощённые долги Страница 56

Вошла Нора с уже приготовленным шприцем и ослепительно улыбнулась.

– Ну, Алик, как у вас дела? Андрей не хочет прекратить лечение, а?

– Ты всё понял, что я тебе сказал? – встревоженно спросил Мамедов.

Озирский ещё неважно слышал после выстрела холостым патроном в висок. Но главное он уловил и с трудом произнёс:

– Всё.

– Так да или нет? Больше я не могу ждать.

– Нет. – Андрей трудно далось это слово, но по-другому ответить он не мог.

– Вот и славненько! – У Норы относительно него были совсем другие планы.

Она присела на краешек сетки кровати и выпустила из шприца струйку вверх.

– Сейчас найдём чистенькое местечко и сделаем укольчик…

После инъекции Андрей почувствовал, как по жилам пробежал жар. Очень быстро после этого тело превратилось в камень. Он уже не мог закрыть глаза – проводимость нарушилась. И нервная система не воспринимала команды угасающего мозга. Живой человек оказался полностью обездвижен, но, против ожидания Элеоноры, его сознание не отключилось.

Прошло пять минут, но Андрей не впадал в беспамятство. Он пытался закрыть глаза, чтобы не расширялись зрачки, но не мог. Потом забытьё всё-таки стало одолевать его. В мозгу как будто появилось чёрное, быстро растущее пятно. Озирский уже не видел «баньки» – перед глазами плыли островерхие ели в Песочном. Приложив невероятное усилие, Андрей как бы отшвырнул от себя это видение, которое могло погубить не только его, но и Филиппа.

А дальше случилось то, на что Элеонора даже не рассчитывала. Лицо Озирского страшно, сардонически исказилось. Он резко выгнулся назад, насколько позволяли верёвки и гвозди в ладонях, и затылком прижался к сетке. Мускулы начали сильно сокращаться. Несколько болезненных, но, к счастью, кратковременных судорог, захвативших все группы мышц, потрясли его тело. Тут же из пор хлынул горячий пот, шевелиться стало легче, и видения отступили.

– Не действует! Ещё дозу! – Нора бросилась к спиртовке. – На него, как на слона, не напасёшься…

– Не надо, ты с ума сошла! Это же сразу смерть! – Али Мамедов хотел вырвать у своей подруги шприц, но Нора отскочила в угол, рассмеялась.

– Что это ещё за сцены, Алик? Дяде это не понравится. Я вынуждена буду сообщить ему, как будущий супруг со мной разговаривает…

– Ладно, чёрт с тобой! – Мамедов махнул рукой. – Коли, всё равно уже ему не жить. Да и не скажет он ничего, судя по всему. Жаль, что в ментовке работал, а не у нас. Я бы такого действительно близ сердца держал…

Нора ещё раз уколола Андрея в вену. Потом вынула иглу и сказала:

– Что ж, малыш, ты сам выбрал свою судьбу. Считай, что с тобой всё кончено.

Она разогнулась, облокотилась на спинку кровати и стала наблюдать за Озирским, который в этот момент потерял сознание.

Внезапно на крыльце и на веранде раздались чьи-то громкие шаги, а потом хлопнул выстрел. Али услышал его и понял, что случилось невероятное – их обнаружили. Кто эти люди, сколько их, он уже не успел подумать, потому что дверь с грохотом и визгом распахнулась.

Сначала в комнату упал, удавшись затылком о дощатый пол. Рафхат Хафизов. Его череп был в двух местах пробит пулями, а полосатая рубаха залита кровью. Во дворе вовсю стрекотали автоматные очереди, звенели разбитые стёкла, орали потревоженные птицы.

Потом коротко, надрывно вскрикнул Краснопёров, шофёр и телохранитель Норы Келль. А дальше в комнате вдруг появился эсесовец в полной форме, в фуражке с высокой тульёй и погонами генерала, но в руке он держал английский «браунинг». На шее у него болтался родной «калаш», и карманы плаща оттопыривались под тяжестью гранат-лимонок.

За ним влетел чернявый, парень с прилипшими ко лбу колечками волос и бешено сверкающими раскосыми глазами. Он был весь в коже, и яркий электрический свет вспыхнул на ней, как и на плаще эсесовца. Всё это было похоже на жуткий бред, но Мамедов понимал, что проиграл наяву. Обоих он прекрасно знал, но никак не мог вспомнить, кто это такие. В любом случае в них нужно было стрелять, и рука сама нырнула за пистолетом.

Но было поздно, и «браунинг» в руке такого знакомого эсесовца плюнул огнём. Пуля отшвырнула Али к стене, и в последний момент он узнал своего убийцу. Теперь он всё понял, и никак не мог простить себе, что не догадался об этом раньше.

Нора даже не успела положить шприц на столик. Коротко и зло ударил автомат парня в коже, и её словно осыпало градом раскалённых камней. Изрешеченная пулями, в залитом кровью белом халате, она опустилась на сетку кровати, прямо на лежащего без сознания Андрея. Их кровь смешалась на этом ложе страданий.

Грачёв тяжело дышал, перезаряжая автомат. Нора, ещё живая, смотрела не на него, своего погубителя, а на человека в эсесовской форме. Она ещё успела вспомнить предсказания одесской гадалки и поняла, что она ни в чём не ошиблась.

– Значит, вы, Филипп?.. – отчётливо, протяжно спросила Нора, и предсмертная судорога исказила её всё ещё прекрасное лицо.

Всеволод бешено сверкнул глазами и новой струёй свинца пригвоздил Нору к панцирной сетке. Голова мёртвой упала на плечо Андрея, который лежал неподвижно и никак не реагировал на треск выстрелов, матерную ругань и звон разбитых стекол. Вбежавший на шум Ярослав Солодовников сполз по стене под ударом ноги Грачёва в челюсть, и тут же был прошит автоматной очередью.

Потом Всеволод свалил на пол тело Элеоноры и отшатнулся, увидев, что здесь сделали с Андреем. Филипп что-то кричал Тиму по-немецки через высаженное окно, но Грачёв сейчас видел только своего друга, которого за столь короткий срок успели изуродовать до неузнаваемости. Не обращая внимания на валяющиеся под ногами трупы, Грачёв лихорадочно прижимал пальцы к сонным артериям Андрея и, наконец, почувствовал слабое биение.

– Что же они с тобой сотворили-то, гады? Жаль, что отделались дёшево! Андрей, ты слышишь меня? Нет, похоже, дело совсем плохо. Филипп, иди сюда, быстрее!

И тут Грачёва опять будто бы ошпарили кипятком. Он замер, не в силах осмыслить то, что увидел. Ладони в засохшей крови, посиневшие и холодные, и вбитые туда, в живое, гвозди…

– Филипп, да иди же сюда! Ты только глянь, что тут творилось!

– Бог мой! – Готтхильф схватил Озирского за руку. – Вовремя мы, вижу. Успели. Тим, давай машину сюда, и сейчас же мне сумку. Что же это такое? Шок?

Крафт выскочил через окно в сад, и вскоре шаги его затихли.

– Курвы, они же ему ещё и вены все изорвали! – Обер страдальчески сморщился, и по позвоночнику его пробежала дрожь. – Пульс плохой, давление падает. Сейчас Тим принесёт саквояж, и я займусь Андреем. Ты только пока гвозди вытащи, а я проверю, нет ли тут кого живого.

Он быстро пробежался по дому. Сделал несколько контрольных выстрелов и вернулся к кровати. Склонившись над бесчувственным Андреем. Филипп оттянул кверху его веко, а потом стал делать непрямой массаж сердца. Но сознание к Озирскому не возвращалось; напротив, он холодел прямо под руками.

Грачёв оглянулся, пытаясь найти какой-нибудь инструмент. В ящике Хафизова он, среди прочего, заметил и плоскогубцы, встал и шагнул в ту сторону. В этот момент под его ногой что-то хрустнуло.

– Филипп, а чего это здесь ампулы везде валяются? Они, значит, уколы какие-то ещё делали. – Грачёв нагнулся и подобрал пустую пробирку. – Может быть, ты разберёшься? Вон, спиртовка стоит. Для чего, интересно?

– Спиртовка? – Обер похолодел от ужаса. – Давай её сюда, быстро! Так и знал, блин, что они до этого дойдут. Это мой препарат, Г-50, да ещё двойная доза. Удавить меня мало, урода! Никогда больше этого делать не стану, клянусь здесь и сейчас. Где же Тим, чёрт возьми, нужно скорее антидот колоть. Хорошо, что я прихватил его с собой, как чувствовал!

– Значит, применили твой препарат? – наконец взял в толк Грачёв.

– Да, да, мой! Будь он проклят, и я вместе с ним…

Вбежавший в дверь Крафт торопливо подал медицинский саквояж. Пока Обер искал там пробирку и наполнял шприц, Всеволод и Тим осторожно вынимали из ладоней Озирского гвозди, перерезали верёвки. Склонившись над кроватью, Филипп выискивал на венах Озирского чистое место, которое не успела исколоть Элеонора Келль. Потом он вытащил иглу, сдёрнул резиновый жгут, перетянул другую руку.

– Всеволод, найди там камфару, сейчас сердце нужно запустить. А ты, Тим, поищи, нет ли кого живого на участке. Мне кажется, что этой сволочи должно быть больше. А потом канистры принеси, нам скоро уходить надо.

– Давай, Андрея перетащим в машину, – предложил Грачёв.

– Перетащим, только с этими козлами закончим, – отмахнулся Филипп. – Сейчас главное, никого не упустить.

– Тут блокнот какой-то на столе, – сказал Грачёв. Намочив под рукомойником кусок марли, он присел к Андрею и стал вытирать ему лицо.

– Блокнот? Где? – Обер, не глядя, сунул его в карман. – На досуге почитаем. Если прошло меньше получаса, с Андреем всё будет в порядке. Как мне его жаль, ты себе не представляешь! Я. конечно, тоже не ангел, но так не поступил бы никогда. Сначала сыграли на лучших чувствах, обманули, замучили, а потом ещё и отраву ввели! Ты смотри – до костей прожгли, падлы! Это Татарина работёнка, фирменный его стиль.