Николай Свечин - Фартовый город Страница 6

– Так точно. Агентура и сообщила общие сведения. Но только общие. Местоположение банды пока установить не удалось.

– А на что они живут?

– Пришли уже с деньгами, где-то по дороге хорошо хапнули. Но скоро сорга кончится, начнут хищничать. Надо бы их до этого взять.

– А почему я слышу об этом в первый раз? – неожиданно возмутился Липко. – Вы, господин коллежский регистратор, должны были давно мне об этом доложить! А то приезжему человеку как на духу, а собственному начальству молчок.

Обида полицмейстера была ребяческой, но имела серьезный подтекст. Тот намекал подчиненному, чтобы тот поменьше сообщал чужаку о положении дел. Поэтому Лыков сменил тему разговора:

– Яков Николаевич, давайте теперь про Ростов. Он в пять раз больше Нахичевани, как сообщил господин полицмейстер. Преступников здесь тоже больше в разы?

Блажков выслушал выговор от начальства с равнодушным видом. А на вопрос питерца ответил:

– Точную цифру вам никто не скажет, но, конечно, уголовных в Ростове тьма. И все из-за его положения. Мы же базис для снабжения всех окрестных местностей.

– Поясните.

– Сию минуту. В Ростове пересекаются сразу три железные дороги: Юго-Восточная, Владикавказская и Екатерининская. Плюс речной порт, почти не уступающий Одессе. В городе расположены оптовые склады, питающие Передний Кавказ, Кубанскую и Донскую области, Крым. Посмотрите, сколько здесь банков и иностранных консулов. То есть Ростов набит богатствами. А где ценности, там и воры. Каждый день в порту что-то пропадает. На станциях железных дорог тащат целыми вагонами, и никакая стража ничего не может сделать. Ее или купят, или зарежут; люди предпочитают деньги, а не смерть ради хозяйских товаров. А главное, в этом участвуют тысячи. Буквально все, чья работа связана с транспортировкой. Возьмите Затемерницкое поселение. Там вокзал, огромные мастерские, склады, пакгаузы, много грузов сложено под открытым небом. Воруют все жители поголовно! От носака[9] до начальника путевой дистанции. А Ростов-пристань в порту? Как в худое решето все утекает.

– И что тащат?

– Мануфактуру, обувь, кожи калмыцкой сдирки[10] – все, что можно продать из рук в руки. Недавно умыкнули десять швейных машин «Зингер».

– Нашли, кто умыкнул?

– Ищем. А еще есть воровство по квартирам, карманные кражи. К чему я веду? В Ростове среди жулья гуляют приличные суммы. Значит, есть и предложение на эти деньги: шулера, барыги, подпольные бордели, тайные гостиницы для преступников со всеми мыслимыми удобствами.

– Получается, главные люди в криминальном Ростове – воры?

– Да, как и везде. Деньги-то у них.

– А более серьезные господа?

– Это кто, вентерюшники?

Лыков удивился:

– Какие вентерюшники?

– Так по-здешнему называют налетчиков, – пояснил Липко.

– А… Ну, что скажете про них, Яков Николаевич?

– Такого добра навалом, – продолжил главный сыщик. – Вот вчера ехал по Шестой улице вагон электрического трамвая. Возле Братского переулка вошли трое, оттянули ролик с провода. Электричество потухло, вагон остановился. Так они вынули револьверы, сдернули в темноте с кондуктора сумку с выручкой и спокойно удалились.

– Несерьезно как-то. Мелковато. Сколько отняли, пару червонцев?

– Три с мелочью. Извольте дело покрупнее. На той неделе экспроприировали кондитерскую Филиппова, одну из лучших в городе. К управляющему ворвались семеро, опять с револьверами. А он как раз получил дневную выручку – пятьсот рублей. Отобрали, положили на порог фитильную бомбу и скрылись. Или вот вчера напали на квартиру одного бухгалтера. И человек-то небогатый, чего они к нему влезли? Часы взяли да денег семь целковых. А уходя, выкололи жертве глаза, чтобы не смог их опознать.

– Вот твари… – поежился питерец. – Ну а самые страшные преступления, то есть убийства? Часто в Ростове гибнут люди?

– Увы, – вздохнул ростовец. – Сами знаете, как изменились нравы. Раньше верховодили воры, а убийцы шли невысоко. Зачем злить полицию, лить кровь, когда можно деньги взять, а жизнь оставить? Убивали единицы, они все были наперечет, и мы их быстро находили…

Лыков согласно кивнул. Яков Николаевич продолжил:

– Теперь не то. С этой революцией все как с цепи сорвались. Любой молокосос запасся револьвером и пускает его в ход при первом же случае. Сегодня в Ростове, как и по всей России, человеческая жизнь ничего не стоит.

– Понятно. Где у вас всего опасней? В Петербурге знают про Богатяновку, которую вы недавно упоминали. Страшнее-де места нет.

– Нехорошая улица, – подтвердил коллежский регистратор. – Туда просто так не войдешь. А вошел – можешь и не выйти. Дворы-притоны тянутся сплошной полосой. В каждом своя банда. Есть подземные ходы, тайники с награбленным добром… Жители на службе у криминала, поэтому облавы бесполезны. И агентуру не заведешь: узнают – прикончат. Ну и что? Как будто в Нахаловке по-другому! На Шестую улицу – помните, где вагон остановили? – вообще лучше не соваться: голову снимут.

– У вас тоже есть Нахаловка? Я знаю такую слободу в Тифлисе.

– У нас своя. В официальных бумагах она зовется более благозвучно: Новое поселение. Возникла слобода в результате самозахвата городских земель, это у нас обычное явление. Так родились Собачий хутор и Богатый источник, он же Богатяновка. В последнее время Нахаловку стараются узаконить. Те дома, что можно снести, убрали. Проложили кое-где регулярные улицы. Но большую часть хибар трогать нельзя, иначе их обитатели возьмутся за топоры. И вот уже тридцать лет они стоят. Живут в таких трущобах люди несчастные, готовые на все. Порядку, власти они враги, а злу сообщники. И как быть? Куда их денешь? Не отправишь же всех в Сибирь. Или взять Затемерницкое поселение. Не зря оно называлось раньше Бессовестная слободка. Двадцать пять тысяч человек там обитает, но в каких условиях? Ни воды, ни канализации, ни освещения. Школ и больниц тоже нет. А еще называют нас Чикаго! Мы Шанхай, а не Чикаго… Вон с Донского бульвара убрали полицейский пост, и что? Теперь пройти нельзя, средь бела дня грабят. Это в лучшей части города! А Лягушовка, Олимпиядовка, Забалка? Даже я туда ходить боюсь. Один лишь Петр Англиченков, который и черту хвост накрутит, только он шляется в эти окаянные слободы. И все ему, дураку, сходит с рук.

Блажков сказал это с какой-то доброй усмешкой, и коллежский советник сразу заинтересовался:

– Что за Петр? Ваш надзиратель?

– Да, самый лучший. Силы как у быка, храбрости еще больше, чем силы. Ума бы в придачу, так цены бы парню не было.

– А пусть он меня поводит по вашим притонам, Яков Николаевич. Хочу увидеть все своими глазами.

– Зачем? – воскликнул Липко.

– Для доклада министру, – отрезал питерец. – Я о том, что не видел сам, докладывать не могу.

Блажков молча ковырял пальцем трещину в столешнице, думал. Потом сказал:

– Попробовать можно. Только с соблюдением всех мер, какие я сочту нужными.

– Разумеется. Чай, и мне не семнадцать лет, понятие имею. А еще дайте мне провести какое-нибудь дознание, до которого у вас самих руки не доходят. Пусть от меня будет польза.

Главный ростовский сыщик насмешливо покосился на гостя и спросил:

– Сами выберете или как?

– Сам.

Пора было заканчивать разговор. Ольга наверняка уже вернулась со своего романтического свидания. Лыков хотел вытащить ее на прогулку: пусть покажет родительский дом, гимназию, где училась, другие памятные места. Сыщик встал и пожал руки коллегам:

– Спасибо, господа. На сегодня хватит, а завтра, не обессудьте, начну надоедать. Вам меня месяц всего терпеть, не так уж и долго.

Глава 4

Просьба Ольги Дмитриевны

Насвистывая что-то легкомысленное, Лыков открыл дверь в номер и осекся. Изнутри слышался тихий плач. Ольга! Коллежский советник ворвался как вихрь:

– Что случилось? Кто тебя обидел?

– Они… они…

Женщина вскрикнула и принялась рыдать с новой силой. Алексей Николаевич протянул ей стакан с водой, и лишь после этого она смогла говорить.

– Я встретилась с Аркадием. Он в Николаевской больнице, в хирургическом отделении. Ему… ему выкололи глаза.

– Бандиты? – сразу вспомнил рассказ Блажкова питерец. – Вломились в квартиру, ограбили и напоследок ослепили, чтобы он не смог их опознать?

– Да. Но ты-то откуда знаешь?

– Рассказал сегодня начальник сыскной части. Так это был он, твой друг?

– Алексей! – Оконишникова схватила его за руку. – Найди этих негодяев! Ты сможешь, ты хороший сыщик. Здешние не найдут, да и искать не станут. Прошу, умоляю! Я тебя никогда ни о чем не просила – не откажи мне в этом!

– Да как же я найду? Чужой город, я тут никого не знаю, – попробовал отговориться Лыков, но всмотрелся в лицо подруги и устыдился. – Хотя… У меня есть право самому выбрать дознание. Вот его и возьму.

– Спасибо! Теперь им конец, уж я уверена.

– Я зато не уверен, – пытался предостеречь женщину от завышенных ожиданий коллежский советник. – В гостях, без помощников… За месяц… Да еще при этом ревизию провести… А впрочем, черт с ней, с ревизией. Бумагу я нарисую, лучше или хуже, все равно никто из начальства наши бумаги не читает. Но зато накажу тех, кто людям глаза выкалывает. Больше пользы будет.