Роман Добрый - Сыщик Путилин (сборник) Страница 6

Путилин задумчиво повертел записку в руках.

– Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-нибудь странностей в характере вашего сына?

– Как сказать? Особенного ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.

– В вашем доме появлялись странники и странницы?

– Когда жена-покойница была жива, она их принимала. С Афона, от разных монастырей. А после ее кончины я положил этому конец, потому что, скажу откровенно, не люблю я этих ханжей. Лукавые они праведники.

Купец-миллионер вдруг поднялся и чуть ли не в ноги поклонился Путилину.

– Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость, разыщите моего сына! Подумайте, ведь он единственный у меня, ему, помирая, все дело передать хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите только его! Образумлю его, может, и переменится парень. Вы вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обращаюсь, не хочу дело предавать полицейской огласке… – И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.

– Голубчик… бросьте… не надо так отчаиваться… может быть, и отыщем вашего сына! – в чрезвычайном волнении проговорил Путилин. – Я сам, лично, приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен поехать к вам домой и тщательно осмотреть комнату вашего сына.

Лицо старика-красавца осветилось радостной, почти детской улыбкой.

– Лошадки мои меня тут дожидаются. Живо доставлю вас, благодетель, в мой домишко!..

Домишко Силы Федоровича Вахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой. Миновав несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились в совсем ином царстве. Тут обстановка царила серенькая, мещанско-купеческая. Пахло постным маслом, щами.

– Это у вас черная половина? – спросил Путилин.

– Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.

В ту минуту, когда мы собирались войти в нее, дверь ее быстро распахнулась, и на пороге появилась фигура седого старичка.

– Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? – спросил его Вахрушинский.

– Да горенку Дмитрия Силыча прибирал… – слегка дребезжащим высоким голосом ответил старик, бросив на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз, и быстро скрылся в темных закоулках коридора.

Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительно скромным убранством. Простой дере– вянный стол, на котором аккуратной стопочкой, в порядке, лежали синие тетради. Над столом – такая же простенькая полочка, на ней – книги в темных переплетах. В углу – кровать, накрытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой – вот и вся обстановка.

– Ого, ваш сын – настоящий отшельник! – произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.

– Господи, я ведь предлагал ему золото и всяческую роскошь. Не захотел! Ничего лишнего мне, говорит, не надо, папаша. От прихотей грех заводится.

Путилин принялся разглядывать книги, тетради. Вдруг, рассматривая одну из тетрадей, он быстро повернулся к почтенному купцу и спросил его:

– Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам подают постное?

– Да-с! – ответил удивленный Вахрушинский.

– Ну, а могу я узнать, что у вас, например, сегодня варили на горячее слугам и приказчикам?

Лицо негоцианта приняло чрезвычайно глупое выражение: оно попросту окаменело от удивления.

– Сейчас узнаю, ваше превосходительство! – только и смог пролепетать он, быстро выходя из комнаты.

– Прости меня, Иван Дмитриевич, – начал я, подходя к своему другу, который быстро вырвал половину страницы из тетради, – что я в самом начале вмешиваюсь в твое расследование. Но скажи, ради бога, неужели горячее может играть какую-нибудь роль в деле поиска пропавшего единственного наследника и любимого сына миллионера?..

– Как всё – нет, а как частность – да… – усмехнулся мой гениальный друг.

– Сегодня варили щи, ваше-ство… – проговорил купец-миллионер, входя в комнату своего сына, исчезнувшего необъяснимым, таинственным образом.

– С грибами? – спросил Путилин.

– А… а откуда вы это знаете? – удивленно спросил Вахрушинский.

– Не о том речь, голубчик. Скажите, кто это сейчас, при нас, вышел из комнаты вашего сына? Это ваш старший приказчик?

– Вы воистину кудесник, ваше превосходительство! – вырвалось у старика купца восторженное восклицание. – Правду изволили сказать: это мой старший приказчик.

– Пригласите его сюда!

Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в кармане. По дому уже растекались темные сумерки короткого зимнего дня.

– Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, – обратился Путилин к вошедшему старичку, – кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?

– Да какой-то неизвестный не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку – и давай деру!..

– Так-с… А вы лицо этого таинственного посланца не разглядели?

– А именно-с? – насторожившись, почтительно спросил тот.

– Он был с бородой или без бороды?

– Не приметил-с… – сказал старший приказчик.

Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил луч света на лицо старого приказчика.

– И ни одного гнуса не заползало в дом в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? – прогремел вдруг Путилин громовым голосом.

От неожиданности и я, и хозяин-миллионер вздрогнули и даже привстали со своих мест. Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от знаменитого сыщика.

– Виноват-с… Невдомек мне, о чем изволите спрашивать…

– Больше ничего… Ступайте, голубчик… – мягко ответил Путилин.

После этого Иван Дмитриевич долго сидел, задумавшись.

– Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш какое-то время считался почти женихом. Что это за история с его сватовством? Кто была его невеста?

– А вот, извольте видеть, как дело обстояло. Около года назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился в Сызрани со вдовой купчихой-миллионершей Обольяниновой и с ее единственной дочерью красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал в доме бывать. Однажды сын меня и спрашивает: «Отец, дашь свое родительское согласие на мой брак с Аглаей Тимофеевной?» Дам, отвечаю, с радостью. Однако вдруг все дело круто изменилось: перестал сын бывать у волжской купчихи, стал темнее тучи. Вижу, тоска его так и терзает, душу не отпускает. Стал я допытываться о причине происходящего. Отмалчивается или на пустяки разговор переводит. А ночи почти все напролет ходит по комнатке этой, охает, вздыхает, то молиться начинает, то плачет. А теперь, как уже известно вашему превосходительству, и вовсе исчез…

– Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не бывали больше у волжской купчихи и ее дочки?

– Нет-с. Что мне у них делать?..

– У них есть какое-нибудь торговое дело?

– И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.

– Отлично. Поскольку мне хотелось бы увидеть бывшую невесту вашего сына, то мы сейчас устроим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского промышленника. Доктора мы можем выдать за моего доверенного управляющего.

– Слушаю-с, ваше превосходительство! – живо ответил Вахрушинский.

– Это их собственный дом? – спросил Путилин, когда мы остановились перед великолепным каменным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.

– Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.

Дверь нам открыла пожилая женщина с понурым видом, одетая во все черное.

– Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?

– Дома-с… – ответила женщина в черном. – Пожалуйте.

– Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками о деле поговорить.

Мы быстро разделись и вошли в залу. Тут не было той кричащей роскоши, что царила в доме у Вахрушинского, но, однако, обстановка казалась богатой. Не успели мы присесть, как дверь из какой-то соседней комнаты распахнулась, и вошла девушка. Очевидно, она не ожидала нас здесь увидеть, потому что громко вскрикнула от удивления и испуга.

Одета она была довольно необыкновенно. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сарафан облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драгоценных камней. Руки были все в кольцах. На голове – простой коленкоровой белый платок, низко опущенный на лоб. Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.