Николай Леонов - Виртуозный грабеж Страница 6

– Может быть, видели что-нибудь? – оживляясь, спросил Гуров. – Слышали?

Лицо Василевской сделалось замкнутым. Она замялась, а потом сказала с усилием:

– Слышала. Похабщину они несли. На мой счет. Только повторять не просите, не стану. А потом сели они на свой грузовик и уехали в другую сторону от Москвы. Вот и все, что я видела и слышала.

Гуров испытующе посмотрел на женщину, а потом доверительно сказал:

– Муж вас, я полагаю, уже навещал? Вы с ним разговаривали? Он вам сказал, что один из налетчиков произносил вслух его фамилию?

На лице Василевской отразилось искреннее удивление.

– Первый раз об этом слышу! Но, если честно, мы с Василевским на эту тему стараемся пока не разговаривать. А фамилия… Я не знаю, кто из них мог его знать. Разве что показывали его кому-то. Не знаю. У него масса знакомых. Но если…

В глазах у нее появилась неуверенность.

– Если нас там ждали специально, значит, мы с мужем находимся под чьим-то пристальным наблюдением?! – с волнением произнесла она. – Значит, это может в любой момент повториться?

– Не думаю, – покачал головой Гуров. – Преступники редко совершают повторные нападения на своих жертв. Ну разве что в исключительных случаях. Как бы то ни было, обещаю вам, что мы поймаем их раньше, чем подобная мысль придет им в их лихие головы.

– Да? – с сомнением сказала Василевская. – Вы уж постарайтесь, пожалуйста. Я ведь теперь даже на улицу боюсь выходить.

– Да выходите свободно! – без церемоний разрешил Крячко. – Только старайтесь поменьше цацек на себя надевать. То есть я имел в виду – украшений… Бандиты на них слетаются, как мухи на мед.

Василевская посмотрела на него с ужасом, и Гуров понял, что пора заканчивать беседу.

– Спасибо за информацию, – сказал он, поднимаясь. – Извините, что побеспокоили. Желаем скорейшего выздоровления.

Василевская выпроводила их с видимым облегчением. Результаты визита не удовлетворили и ее тоже.

Выйдя из больницы, Крячко первым делом скептически хмыкнул и сказал:

– Да-а!.. Поговорили, что называется! А знаешь, Лева, похоже, у нас с тобой назревает большой и неприятный висяк. Тебе не кажется?

– Под лежачий камень вода не течет, – буркнул Гуров. – А тебе если что кажется, ты крестись – говорят, помогает.

– У меня знаешь какое ощущение? – принялся объясняться Крячко. – Что это разовая была акция, штучная. Кто-то из многих знакомых Василевского решил пошутить. Может, обзавидовался, а может, криминальное прошлое взыграло. Сам знаешь, каковы у нас деловые круги. Вот этот знакомый и нанял тройку ребят с юмором. И им навар, и знакомому приятно. Я сам замечал, как на душе легчает, когда ближнему плохо. Это даже ни с какой выпивкой не сравнить.

– Хорош трепаться! – оборвал его Гуров, который все больше хмурился. – У нас теперь только одна цель – машину искать военную, картофелевозку проклятую. Поэтому давай не будем ждать, когда твое сарафанное радио о себе заявит. Звони дружку прямо сейчас, а я с дежурной частью свяжусь – не обнаружена ли где-нибудь за эти дни брошенная машина с военным номером…

Они уселись в гуровский «Пежо» и принялись звонить каждый по своему номеру. Гуров со своим звонком разделался быстро – в сводках происшествий машина с военными номерами не фигурировала. Даже ничего похожего не было.

Крячко пришлось попотеть. Его приятель-военный нашелся далеко не сразу и разговаривал с явной неохотой – по-видимому, обстоятельства службы мешали. Но все-таки кое-что ценное он Крячко сообщил.

– Гриша говорит, что если речь идет о том районе, где напали на Василевских, то там пасется только одна часть – учебка ПВО. Она и расположена где-то там неподалеку. Они затариваются картошкой в ОАО «Весна». Командир части с ее начальником вась-вась.

– Откуда твой приятель может знать такие подробности? – недоверчиво спросил Гуров. – Он же инженер, а не разведчик.

– Он заведует тыловой службой, – важно сказал Крячко. – Это тебе не гусь чихнул. Он все про всех знает. Особенно кто, где и что запасает.

– Ну что же, тогда прямой резон наведаться прямо в учебку, – заявил Гуров. – Пока неофициально. Надеюсь, они там не откажутся побеседовать по душам. А дальше жизнь покажет.

Глава 3

Дверь приоткрылась, и в комнату просунул нос Чумаченко.

– Владимир Сергеевич! Машина прибыла! – заговорщицким шепотом сообщил он. – Пора уже.

Рудницкий, не оборачиваясь, еще раз оглядел себя в зеркале, одернул белоснежные манжеты. Все вроде было на месте, собственное лицо ему сегодня тоже особенно нравилось – одухотворенное, с легкой томностью в глазах, – и парикмахер постарался на славу. Костюм, пожалуй, был чересчур бросок, но, в конце концов, он человек сцены, и это должно чувствоваться.

– Ладно, я слышу! – сказал он капризно, приглаживая невидимый волосок на макушке. – Какая машина?

– «БМВ», Владимир Сергеевич! – успокоил его Чумаченко. – Последней модели. Водитель, охранник, все как положено. Не беспокойтесь, заказ верный, клиенты солидные, вас просто обожают! Гонорар сразу – пятнадцать тысяч, я все условия уже обговорил. И с концерта сами в гостиницу отвезут.

– Смотри у меня! – грозно сказал Рудницкий. – Получится, как в прошлый раз, – выгоню на хрен! Какой ты, к чертовой матери, менеджер!

– Ну что вы, Владимир Сергеевич! – сделал круглые глаза Чумаченко. – Прошлый раз – это не более чем досадная случайность. С вашей стороны просто безжалостно постоянно напоминать мне об этом! Я ведь в лепешку расшибаюсь, чтобы найти вам условия получше, а вы не цените! Даже обидно! – В голосе его проскользнула истерическая нотка.

– Ладно-ладно! – замахал руками Рудницкий. – Я все понял. Мы много лет с тобой работаем, Слава, я с тобой, можно сказать, сроднился, но для меня, для человека сцены, творчество прежде всего. Я должен нести свою песню людям! Простои меня убивают – помни об этом. Во мне артист умирает!

Чумаченко пожал плечами, показывая, что судьба артиста для него далеко не безразлична, и еще раз заверил, что нынешним вечером все будет в порядке.

– Публика – не какая-нибудь «братва», – объяснил он. – Люди солидные. Капитал! Слово если дают – железно. Только пора нам, Владимир Сергеевич! Ждать они не любят.

– Да иду я! – с некоторым раздражением сказал Рудницкий. – Репертуар тоже обговорил? Я импровизировать не люблю, ты знаешь…

– Все путем! – горячо сказал Чумаченко. – И оркестр у них там свой – профессионалы! Репертуар ваш знают от и до. Даже не сомневайтесь, Владимир Сергеевич!

Рудницкий наконец сдался. Поправив напоследок галстук, он надел плащ и вальяжной походкой направился вслед за своим менеджером, весь в предвкушении скорого триумфа и гонорара, и только одно огорчало его – в коридорах гостиницы и в просторном вестибюле ни один человек не обратил на него внимания. А ведь он помнил время, когда и вся Москва была оклеена его афишами – «Владимир Рудницкий и инструментальный ансамбль „Карусель“. Программа „Осенний сон“. Аншлаги, поклонницы… Да-а, было времечко! Жаль, быстро прошло. Но у него остался свой слушатель, его по-прежнему любят. Это уже не истеричные школьницы в коротких юбках, это солидная публика, сумевшая хорошо устроиться в жизни. Вчерашние школьницы стали женами, но песни молодости нужны им до сих пор. И пока эти люди живы, и он не пропадет. Кусок хлеба с маслом и икрой ему обеспечен. Жаль только, в поисках этого куска приходится постоянно разъезжать и ютиться в гостиницах. А так уже хочется стабильности и покоя…

Впрочем, по дороге до ночного клуба, где должно было состояться выступление, Рудницкий получил возможность расслабиться. Убаюканный размеренным движением, он откинулся на ароматные кожаные подушки и прикрыл глаза. Даже суетливый Чумаченко не доставал его ничем и не задавал дурацких вопросов, на которые был мастер. Например, мог в самую неподходящую минуту спросить: «А как вы думаете, Владимир Сергеевич, если бы не русский мороз в тысяча восемьсот двенадцатом, какова бы могла быть сейчас карта Европы?» И его нисколько не волновало, что Рудницкому не было никакого дела ни до Европы, ни до страданий наполеоновских войск на русских равнинах – своих страданий хватало.

Чумаченко тоже волновался. На его взгляд, акции их с Рудницким падали – медленно, но верно. Он соглашался с тем, что аудитория у них имелась, но с каждым годом собирать ее становилось все труднее, и платила она все неохотнее и все менее щедро. Сегодняшний вечер был скорее исключением из правил. Рудницкий не желал видеть очевидного и капризничал, как в старые добрые времена. Чумаченко прекрасно понимал, что все обещания певца уволить своего верного менеджера – не более чем рисовка, но дело было в том, что Чумаченко сам был уже не прочь уволиться. Смущало его только одно обстоятельство – Рудницкий без него был совершенно беспомощен. Из соображений гуманизма Чумаченко никак не решался выполнить свое намерение и все тянул, ожидая какого-нибудь удобного случая, который помог бы им с Рудницким расстаться.