Андрей Кивинов - Целую, Ларин Страница 6

Ну вот, сгорел, короче. Пожарные, ясное дело, приехали, нас вызвали – вдруг криминал? Я приехал. Никаким криминалом, конечно, и не пахло. Пожарные все что надо затушили, протокол нарисовали и умчались. Я «труповоз» вызвал из морга. Приезжают два клоуна. Молодые совсем, наверное, первый день работали. Вытащили погорельца на лестницу. А мужик, сам понимаешь, не очень симпатичный – от головы один черепок остался. Ну и все остальное тоже впечатляет. Жуть!

Уложили его на носилки и чешут репу, как бы его с шестнадцатого этажа стащить получше. Лестница узкая, грузовой лифт сломан. И знаешь, что удумали, умники? Давай, говорят, его стоймя в лифт поставим, прямо с носилками. Пристегнули мужичка к носилкам и в лифт вертикально загрузили. А ехать с ним боятся, молодые еще, суеверные. Мне, надо думать, тоже не охота.

Короче говоря, один из них вниз по лестнице сбежал, чтобы дядьку на первом этаже принять, а второй остался, чтобы кнопочку в лифте надавить. Ничего, мол, страшного, доедет в одиночестве.

А лифтик-то автоматический, попутчиков с нижних этажей берет. И надо же, какая-то бабуля с пятого этажа за хлебцем собралась и сдуру кнопочку надавила. Не сдуру, конечно, а чтобы вниз спуститься. Кому пешком-то охота, когда лифт есть?

Кнопочку на-да-ви-ла, дверца от-во-ри-лась… А там? «Здрасьте, вы вверх или вниз?»

В общем, бабка только в лифте очки надела. Вниз приехало сразу два мертвеца. Хорошо хоть третьего не было, нижнего «труповоза» откачать успели. Он, видите ли, только одного товарища ожидал. Работнички.

Я улыбнулся. Такое могло случиться только с Евгением. Челюсти, однако, от его очередной рассказки легче не стало.

Но все, хватит, пора вставать с раскладушки. Челюсть челюстью, а служба службой. Как в армии, которую наша милиция в последнее время сильно напоминает.

– Капитан Ларин! – бодро проорал Женька.

– Я! – подделываясь под него, заорал я.

– Вы мудак!

– Есть!

Я сел на раскладушку, бросил грязное полотенце на подоконник и снова замычал:

– Евгений, воды…

Женька мгновенно кинулся в туалет. Заглянул Шурик Антипов, опер из соседнего кабинета, с которым, откровенно говоря, я несколько не в ладах. Какой-то он холеный, как собака с выставки. Его Мухомор выдрессировал. Шурик, апорт, Шурик, стойку, Шурик, голос…

– Что это с тобой?

– Оса укусила.

– Да ладно заливать.

Я не ответил.

– Слышь, Кирюха. Мне шеф хочет твои дела подсунуть. Ты бы это, сам не мог как-нибудь их списать? А то у меня завал.

У Шурика все время завал. Он завальный парень. Завалит и стоит над душой.

– Ладно, – махнул рукой я.

Шурик моментально сгинул. Женька принес кружку с водой. Я прополоскал рот, сплюнул в угол и поднялся.

– Ну как, получше?

– Нормально. Спасибо, друг.

Нормально, нормально, а до щеки не дотронуться. Придется пару дней не брится и одной кашей питаться. Надо Вике позвонить, пусть купит что-нибудь из жидких кормов.

Шеф появился как всегда неожиданно.

– Ты где утром был?

– Да вот тут такое дело…

– По ножевому «робот» можно сделать?

– Вряд ли, Степа примет не помнит.

– Все равно сделай. Сейчас эксперты в больницу ездят, Закажи.

Шеф вышел.

Я, конечно, закажу, был бы толк. Наши фотороботы как желуди – все на одно лицо, попробуй, по такому опознай кого.

Я сел за стол, достал материал по ножевому ранению, нашел домашний телефон Степы и набрал номер. Степа жил в одной квартире с матерью и отцом. Вот с кем-нибудь из них я и хотел переговорить.

Мать оказалась дома.

– Слушаю.

– Моя фамилия Ларин. Это из милиции. По поводу Степы.

– Да, да, я слушаю.

– Вы виделись с ним в больнице?

– Да, сегодня была.

– Вы, пожалуйста, не удивляйтесь моим вопросам – дело такое. Он вам случайно ее сказал, кто его порезал. Знаете, часто бывает, что милиции правду боятся сказать, а родным говорят.

– Да, понимаю… Он, вообще-то, скрытный парень, мы с отцом не очень-то с ним общаемся в последнее время. Нет, не говорил. Я его просила, если что знаешь, Степушка, скажи следствию-то. Сволочей этих поймать надо. Ты ж инвалидом остался. А он – ладно, ладно. Я толком-то и сама не знаю, что там в ларьке случилось.

– Понятненько. Еще вопросик. Накануне он никуда из дома не звонил? Может стрелочку забивал?

– Да он часто звонит. А тогда… Да, кажется, звонил. Я не знаю кому, но время назначал. Три часа. Я с кухни слышала. Еще удивилась. Он же в три в ларьке сидит. Но я не переспрашивала. И так у нас сейчас отношения натянутые, я в его дела даже и не лезу.

– Тургенев? «Отцы и дети»?

– Да, наверно.

– Хорошо, извините за беспокойство. Если я что-нибудь узнаю, то перезвоню.

Я повесил трубку. Кругом Тургенев. Переходный возраст, справимся сами. И не учите нас жить, товарищи предки. Мы уже большие, грамотные. А попадутся на чем-нибудь – ой, мамочки-папочки, выручайте, мы же ваши, кровные…

Когда я бываю в нашем ИВС, то постоянно вижу у входа женщин. В основном, матерей задержанных преступников. Они часами дежурят возле дверей ради того, чтобы хоть на мгновение увидеть свое чадо, которое привезут из тюрьмы в ИВС для каких-нибудь следственных действий. На дистанции в полметра, от машины до входа, единственное, что можно успеть, – так это крикнуть: «Сынок!» и махнуть рукой. Я, конечно, понимаю этих женщин. Дети есть дети, какими бы они ни были. Только не знаю, понимают ли это сами дети…

Но я заболтался. Пора в бой. На контакт. Займемся сращиванием правоохранительных органов с уголовно-преступ-ным элементом. Это сейчас очень модно и актуально. Вперед.

«Только здесь вы сможете полностью реализовать свои возможности! Компания „Альянс“, – гласил рассматриваемый мною рекламный плакат. Все бы ничего, но висел плакат на стене общественного туалета, поэтому возникала неясность, где именно возможно реализовать свои возможности – в туалете или в „Альянсе“. А туалет располагался рядом с рынком, прямо за оградой. Тут же, за оградой, валялись ящики, на которых восседали я и коза-ностра Снегирев.

Музыкальный фон для нашей беседы создавала Алена Апина, одна моя хорошая знакомая. Шучу. Бодрые гимны про Леху и «девок, у которых было» доносились из рыночной шашлычной. Сращивание с бандитскими структурами проходило с трудом и куда медленнее, чем я бы хотел.

– Паша, я же не прошу тебя нелегально переправить машину автоматов через Ирако-Иранскую границу. Для тебя и твоих головорезов мою просьбу выполнить раз плюнуть. А мне неделю возиться придется, и все равно так ничего и не узнаю.

– Почему?

– Как почему? Ну, ты даешь! Кто я такой? Представитель карающих органов, и абсолютно неизвестно, к чему я задаю такие вопросы. А поэтому лучше промолчать или сказать: «Не знаю». А кто такой ты? Представитель… хм, не будем уточнять. Поэтому, если ты или твои ребятки зададут тот же вопрос, тебе ответят без всяких там промедлений и, притом, искренне. Потому что тоже не знают, что у вас на уме. Логика ясна?

Паша пожал плечами.

– Да я не о том. Зачем вам это надо?

– Мне, Паша, это не надо. Мне, честно говоря, уже ничего не надо. Информация у вас верная, мне дня три, от силы четыре, осталось. Не до смерти, разумеется, а до светлого мига прощания с рабоче-крестьянской. А вот тебе это надо. Потому что вы хоть ребята и резвые, но лишних заморочек не хотите. Ни с местными властями, ни с заезжими бандитами. Почему хозяева тех ограбленных саратовцами ларьков в ментуру не обращались? Да потому, что вы им не разрешили, если это можно так назвать. Но почему? Раз – грабеж, два – грабеж, потом – ножевое, а следом – убийство. Кое-кому это уже начинает надоедать. Местным властям тем же. А раз так, рыночек и ларечки вокруг надлежит немедленно прикрыть во избежание подобных безобразий. Ну, или как минимум усилить милицейскую охрану, что для вас тоже нежелательно. Тяжелее будет реализовывать свои возможности и удовлетворять потребности. Плакатик для чего написали? Чтобы его читали. Вот и врубайся потихоньку в смысл написанного.

Паша ничего не ответил, а лишь продолжал ковырять землю носиком своего итальянского ботинка. Затем он наконец снял свои темные-темные очки и произнес:

– Хорошо, давайте… Я попробую. Если что – позвоню.

– Я жду звонка сегодня. Вечером. – Я протянул Снегиреву фотографию.

Он сунул се в нагрудный карман черного пиджака и пошел обратно на рынок. Нет, что ни говори, а черный цвет мне не нравится. Мрачный какой-то.

Так. Будем считать, что заключили договор о творческом сотрудничестве. Остается ждать результатов. Но на тот случай, если вы не догадались – я отдал Паше фотографию Юрия Сергеевича, вернее, ее ксерокопию, которую я снял с «несгибайки», изъятой в долг в паспортном столе нашего отделения. Юрий Сергеевич имеет честь жить и работать на территории именно нашего отделения, чем должен втайне гордиться. А Пашины вышибалы, я думаю, быстренько сыщут, кто еще из ларечников продавал ему золото.