Эд Макбейн - Протяни ребятам руку Страница 6

– Да?

– Рейсы класса Люкс, где пространство между посадочными местами довольно большое, целых двадцать дюймов, что дает возможность пассажирам удобно вытянуть ноги, компания предоставляет им богатый выбор напитков и меню, особое отделение для багажа – короче, самое лучшее обслуживание, которое наша компания в состоянии предоставить.

– Неужели?

– Да. Затем идут рейсы Первого класса, которые включают те же самые удобства, ту же самую еду, но только без напитков. Их при желании вы можете купить на свои деньги. И в меню здесь только одно блюдо, обычно яичница, ростбиф или что-нибудь в этом роде.

– Понятно.

– Еще у нас есть Туристический класс.

– Туристический?

– Да. Наш Туристический класс, где расстояние между рядами только шестнадцать дюймов, в остальном удобства те же самые, включая обед, что и для Первого класса.

– Все ясно. А эта сумка...

– Есть еще один класс, так называемый Экономный, то же расстояние между рядами, но по одну сторону от прохода вместо двух посадочных мест – три, в обед не включено горячее блюдо, а просто бутерброд и, конечно, никаких напитков.

– Какому же из этих классов...

– Есть еще Удешевленный класс, боюсь не такой удобный, как предыдущие, хотя вполне сносный, но расстояние между рядами для ног только двенадцать дюймов и...

– Это последний класс? – терпеливо поинтересовался Мейер.

– Сейчас мы разрабатываем еще один класс, мы назвали его Грошовым рейсом. Этот будет еще дешевле. Видите ли, наши усилия направлены на то, чтобы деятельность компании охватила людей, которые и не помышляют об авиалайнере. Они скорее воспользуются автомобилем или теплоходом. Наша задача...

– Ну, и кто же получает сумки? – не выдержал Мейер.

– Что? Ах, сумки. Все пассажиры, летящие Люксом или Первым классом.

– Все пассажиры?

– Все.

– И когда вы начали раздавать эти сумки?

– По крайней мере лет шесть назад.

– Значит любой, кто летел Люксом или Первым классом в течение этих шести лет может иметь такую сумку, так?

– Совершенно верно.

– И как вы думаете, сколько же людей...

– О, тысячи, тысячи и тысячи. Вы не должны забывать, комиссар Мейер, что мы совершаем кругосветные рейсы.

– Да, – согласился Мейер. – Извините, за всем этим разнообразием рейсов я упустил необозримые пространства их следования.

– Есть какой-нибудь шанс, что этот случай попадет в газеты?

– Шанс есть всегда, – сказал Мейер, вставая.

– Если вам станет известно об этом заранее, дайте мне знать. Я постараюсь подключить наш отдел рекламы.

– Обязательно. Извините, что отвлекли вас от дела, мистер Пайат.

– Ничего, пожалуйста. – Они пожали друг другу руки и когда направились к двери, Пайат снова повернулся к огромному окну, выходящему на мокнущее под дождем взлетное поле, и пробормотал: «Проклятый дождь».

Глава 5

Утро пятницы.

Дождь.

Мальчишкой, надев толстую шерстяную накидку и подняв воротник, он, бывало, шел под дождем шесть кварталов, чтобы попасть в библиотеку. В такие моменты он мнил себя Авраамом Линкольном. Добравшись туда, он устраивался в тепле и уюте обшитого деревом читального зала и чувствовал себя щедро вознагражденным, читая и прислушиваясь к шуму дождя снаружи.

Он вспоминал, как иногда проливной дождь внезапно налетал на пляж, тучи нависали над океаном, как кавалькада черных всадников, а молнии хлестали небо подобно неистовым ударам шпаг. Девчонки сгребали свои свитера и пляжные сумки, кто-нибудь из них прихватывал портативный проигрыватель со стопкой дисков, а мальчишки, сбившись в кучу и держа над головой одеяло, бежали укрыться от дождя к полуоткрытому прибрежному ресторану и оттуда наблюдали, как дождь хозяйничал на пляже, заливая оставшиеся на песке бутылки от кока-колы с торчащими из них соломинками. В этом всегда было что-то умиротворяющее.

В Корее Берт Клинг узнал совершенно другие дожди, жестокие и изнуряющие, превращающие землю в жидкое месиво, в котором вязли люди и техника. Он узнал, что значит постоянно мерзнуть и мокнуть. Со времен корейской кампании он невзлюбил дождь.

В эту пятницу дождь был ему тоже не по душе.

Он начал день с визита в Бюро пропавших без вести, где возобновил знакомство с детективами Амброзо и Бартольди.

– Смотрите, кто к нам пожаловал, – приветствовал его Бартольди.

– Сам Апполон из 87-го, – съязвил Амброзо.

– Сам златокудрый красавец, – вторил ему Бартольди.

– Он самый, – сухо подтвердил Клинг.

– Чем можем быть вам полезны, детектив Клинг?

– Кого вы потеряли на сей раз?

– Нас интересует белый мужчина в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех, – сообщил Клинг.

– Ты слышал, Ромео? – обратился Амброзо к Бартольди.

– Как не слышать, Майк.

– Ничего себе, исчерпывающая информация. Как ты думаешь, Ромео, сколько белых субъектов мужского пола в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех у нас зарегистрировано пропавшими без вести?

– По грубым подсчетам я бы сказал шесть тысяч семьсот двадцать три, – подыграл ему Бартольди.

– Не считая тех, которых мы еще не успели подшить.

– Попробуй заняться картотекой, когда полицейские молодчики со всего города не дают ни минуты покоя, детектив Клинг.

– Безобразие, – опять сухо отозвался Клинг. Ему хотелось стряхнуть в себя чувство скованности, которое всегда овладевало им в присутствии более зрелых и опытных полицейских, прослуживших в полиции дольше, чем он. Он признавал, что он молод и неопытен, но молодость и неопытность, по его мнению, сами по себе еще не означают, что он должен быть плохим сыщиком. Он сам, по крайней мере, так не думал. Напротив, он считал себя хорошим и знающим полицейским, что бы о нем ни думали все вместе взятые Ромео и Майки.

– Можно взглянуть на картотеку? – спросил он.

– Ну, конечно, пожалуйста, – слишком уж радушно отозвался Бартольди. – Мы только для этого здесь и сидим, чтобы все, какие есть в городе, сыщики своими замусоленными пальцами перебирали нашу картотеку, не так ли, Майк?

– Само собой. Мы бы остались без работы, если бы нам не приходилось перепечатывать регистрационные карточки с потрепанными, загнутыми углами. Нам бы пришлось время от времени переключаться на вооруженные захваты нарушителей.

– Но мы предоставляем бряцать оружием более молодым и энергичным парням, – продолжал Ромео.

– Молодым героям, – поддержал его Амброзо.

– Понятно, – тщетно подыскивая в уме более остроумный ответ, бросил Клинг.

– Поаккуратней с нашей картотекой, – предупредил Бартольди.

– Ты мыл сегодня утром руки?

– Мыл.

– Молодец. Следуй инструкции. – Он указал на большой плакат, прикрепленный над зелеными секциями картотеки.

ТАСУЙ ИХ, ЖОНГЛИРУЙ ИМИ, ТЕРЗАЙ ИХ, ЛАСКАЙ – НО ОСТАВЬ ТАКИМИ ЖЕ, КАК ВЗЯЛ!

– Дошло? – спросил Амброзо.

– Я здесь не впервые. Придумали бы что-нибудь поновее. Скучно читать каждый раз одно и то же.

– Этот плакат не для развлечения, а для информации, – возразил Бартольди.

– Ну ладно, займись картотекой. Если соскучишься, найди по картотеке красотку по имени Барбара Сезар, она же Бабблз[1]Сиза[2], – посоветовал Амброзо. – Исчезла в феврале. Ее подшивка – около окна. Она занималась стриптизом в Канзас Сити и приехала сюда по приглашению наших нескольких клубов. В папке есть очень любопытные фотографии этой красотки.

– Послушай, Майк, не развращай младенца. Нельзя привлекать внимание мальчика к таким вещам.

– Извини, Ромео. Ты совершенно прав. Так что, Клинг, забудь Бабблз Сизу и картинки в февральской подшивке, что у окна. Понял?

– Да. Уже забыл.

– Ну, а нам надо немного попечатать. Не скучай, – посоветовал Бартольди, выходя.

– Сиза, – напомнил Амброзо. – СИЗА.

– Бабблз, – прибавил Бартольди, прикрывая дверь. Разумеется, Клингу не было необходимости просматривать 6.723 карточки. Примерная цифра, названная Бартольди, мягко говоря, была здорово преувеличена. В действительности средняя регистрационная цифра пропавших без вести в их городе составляла около 2500 человек. Пик исчезновения людей падал на май и сентябрь, которые, к счастью, в данный момент не интересовали Клинга. Он ограничился просмотром подшивок за январь, февраль и начало марта. Это было не так уж много.

Тем не менее, просмотрев половину намеченных регистрационных карт, он, чтобы преодолеть скуку, все-таки заглянул в подшивку исчезнувшей танцовщицы Бабблз Сиза, тем более, что как раз дошел до февральской регистрации. Посмотрев несколько фотографий в подшивке, он вынужден был признать, что ее сценическое имя ей очень подходило и тот, кто его придумал, должно быть, обладал чувством языка. Рассматривая фотографии этой экзотической танцовщицы, он не мог не думать о Клер Таунсенд, мысль о которой заставила пожалеть, что сейчас было утро, а не вечер.