Алекс Норк - Больше света, полиция! Страница 6

— Остановись, Макс, и прочти дальше по моей бумажке.

— … что «в кабине был второй человек». Почерк у вас, патрон, как у малого ребенка. Корявый очень. И должен заметить, с этической точки зрения, эта ваша писулька может считаться документальным подтверждением издевательства над подчиненными. Фактом глумливой деморализации сотрудников, сэр.

— Жарко сегодня. Я что-то слегка устал.

— Думаете, этот Роббинс успел далеко унести ноги?

— Куда он денется? Фотография его уже пошла во все транспортные узлы. И на юг, по старому месту жительства. Подождем без суеты до завтра.

Лейтенант не торопясь отправился пешком в сторону дома и по дороге почему-то решил заглянуть в маркет, хотя холодильник и так был забит закупленными еще в пятницу и не съеденными продуктами. Чего он собственно здесь хотел, когда дома и без того полно всяких харчей?

Тем не менее он не спеша покатил тележку вдоль полок, повертывая голову из стороны в сторону.

До чего же много всякой дряни, которую не замечаешь, покупая обычно то, к чему привык.

Блейк докатил почти до конца торговой линии и уперся в пивной отсек.

Эх, аж в глазах пестрит!

«Однако ж. — Он встал и задумался. — Да, точно! Он этого сейчас и хочет».

Блейк долго и глубокомысленно водил глазами по этикеткам и положил, в конце концов, в тележку три бутылки германского. Светлого. Люкс.

Он дома никогда не держал про запас спиртного и вообще не испытывал к нему влечения. Но пиво иногда пил. Иногда это совсем неплохо.

И с чего оно вдруг так захотелось? Блейк, вместо того, чтобы переодеться и сполоснуть водой физиономию, как всегда делал, откупорил бутылку и налил доверху высокий, с расходящимися тонкими стенками бокал. Пиво легло поверху плотной белоснежной пеной. Сантиметра в два. Он поднял бокал и полюбовался его золотым пузырьковым цветом. Таким же, как и длинные солнечные лучи, которые шли к нему из окна… Нет, все-таки желтее… А вкусное какое! У него там в холодильнике есть еще кусок сыра… Хорошего, с дырками…

Нельзя об этом непрерывно думать, а не думать тоже нельзя. И голова внутри как горящий шар… Нет не внутри. Кажется, можно дотронуться сразу до мозга… Принять большую дозу успокаивающего? Тогда она просто отупеет, и чего этим добьется? Работать сейчас бессмысленно и бесполезно. Взять отпуск? А это кому и что даст?

В дверь лабораторного отсека просунулась головка медсестры. Марша увидела ее, но все равно что не увидела.

— Доктор! Вы слышите меня, доктор? Звонят из Кентвила, вы подойдете к телефону или сказать, что заняты?

Марша поняла, кто звонит.

— Здравствуйте, доктор Митчелл.

— Здравствуйте, как идут ваши дела?

— Никак не идут… То есть нормально.

— Я звоню насчет вашего пациента, Генри Нордау.

— Да, я поняла.

— У него со вчерашнего дня резко усилились боли… Вы меня слушаете?

— Слушаю.

— Я хотел еще раз кое-что уточнить и посоветоваться. Кстати сказать, как случилось, что белокровие обнаружено на такой крайней стадии? Он что, не обращался к вам раньше, не жаловался?

— Нет, он полагал, что головные боли и головокружение от чрезмерной работы. Он физик.

— Да, я прочел его личную карту. Надо думать, что и гибель матери полтора месяца назад ускорила болезнь, а может быть даже спровоцировала ее быстрое развитие. Вы со мной не согласны?

— Согласна.

— Так вот. Болезнь несомненно перешла в заключительную фазу. Болевые симптомы последних двух дней слишком очевидны. Он прекрасно держится, очень мужественно. Но нам уже нельзя тянуть, иначе то, ради чего он к нам прибыл… Вы меня слушаете, доктор?

— Да.

— Нам следовало бы уже сегодня начать фатальные инъекции.

Марша вздрогнула, как будто ее ударило током. Лучше бы действительно ударило.

— Значит, уже после первой инъекции…

— Ну да, вы же знаете.

Она знала. Всего нужно три. Но уже после первой человек становится тихим спокойным ребенком, навсегда теряет и боль, и свой собственный образ.

— Нет! То есть, да… Лучше начните завтра вечером.

— Вы полагаете, ближе ко сну? Пожалуй, вы правы, на ночь — это разумней. Вы очень думающий врач, позволю себе это заметить. Всегда интересно с вами общаться. У вас, несомненно, большое будущее, доктор.

Будущее? Его у нее просто нет…

Кэти всегда знала, что станет врачом. В детстве больше всего любила лечить кукол. И постоянно выдумывала им разные болезни.

Кукол был целый госпиталь. Но мучила одна и та же проблема: куклы выздоравливали, потому что надо было очень хорошо за ними ухаживать, и больных не хватало — нельзя же, чтобы они заболевали сразу снова, тогда какой она врач. Приходилось просить маму купить новую куклу, совсем, совсем дешевую. Ведь больных, всех одинаково жалко.

В старших классах Кэти подрабатывала уборщицей. И всегда в поликлинике или больнице. В этих местах свой особенный запах и волшебные двери кабинетов, где работали люди, владеющие тайной человека. И эта тайна одна для всех — и белых, и темных, как она. Великая тайна, к которой Кэти обязательно получит ключи.

Кэти часто думала, что она счастливая, потому что если делать все правильно, ее мечта обязательно сбудется. А делать правильно ведь очень просто — не ходить на эти глупые дискотеки и не торчать, как другие, на улице. Надо много работать, и это совсем нетрудно, если знаешь, зачем. Зачем и как: школа, училище для медицинских сестер, работа, пока она не поставит себя твердо на ноги, и снова учиться, чтобы стать полноценным врачом. И везде быть среди лучших. Среди самых лучших. Это ли — не счастье для человека?

В хосписе первые три месяца Кэти работала только с медикаментами, но знала, что будет работать потом и с пациентами тоже.

И это время пришло, она стала прикрепленной сестрой. Поднялась на очень ответственную, как говорил доктор Митчелл, ступень.

Те три месяца — до пациентов — были временем обучения.

Ее и еще двух сестричек все время готовили. Часто сам доктор Митчелл, почти магический для них человек.

Им объясняли, что прикрепленная сестра в хосписе совсем не то, что обычно. Она почти как жрец или священник, отправляющий человека из этой жизни в ту, никому не известную. Она несменяема. Ей доверена тайна ухода, потому что именно она должна сделать те последние инъекции, фатальные, как это называют на их языке. И пациент не знает, когда эти препараты попадут в такой же точно шприц, который раньше нес в себе лишь витамины и простые успокаивающие вещества.

Доктор Митчелл рассказал, что в свое время этого не знали и сами прикрепленные сестры. Эта неизвестность волновала и мучила их самих, поэтому психологи пришли в конце концов к выводу об опасности таких ситуаций.

Прикрепленная сестра — главный нерв всего хосписа, и к ним готовили только тех, кто заслужил подобное доверие. Готовили трех, а прошла только она одна.

Кэти провела уже одного пациента. Старого, очень больного человека, с которым она работала три недели. Работа — не просто очередные и заключительные, фатальные, процедуры. Прикрепленная сестра сама выбирает тон контакта с больным, и хотя не много с ним общается, тщательно его наблюдает, ежедневно обсуждая динамику состояния с врачом. А раз в два-три дня — с доктором Митчеллом. У этого человека было два профессорских диплома — психотерапевта и биохимика, и Кэти немного цепенела каждый раз, посещая его кабинет.

Теперь уже несколько дней, у нее второй пациент. Молодой совсем, тридцати четырех лет. Очень красивый. Мог бы играть в приключенческих фильмах хороших героев, а оказался здесь, с белокровием крайней степени. И такие необычные манеры… он два раза ее сильно рассмешил, хотя и в обычной жизни с ней это редко бывает. Господи, как несчастны должны быть его родители, если они есть, и как слаба еще мировая медицина.

Кэти обязательно сделает что-нибудь для таких как он! Обязательно сделает, только надо всю жизнь работать и учиться.

Странно, что этот человек при первой же их встрече угадал, что должность медсестры только промежуточный этап в ее жизни. Он даже сказал ей: «Это видно, что вы способны на большее». Такие приятные для нее слова. А потом спросил, почему она хочет стать именно врачом? «Потому что люди не должны мучиться», — ответила Кэти. «Вы думаете, что медицина может победить страдания?». — «Не страдания, а мучения. И обязательно победит». Ей показалось, что-то мелькнуло в его умных глазах.

Лейтенант с утра прежде всего заглянул в дежурную часть и сразу получил наиприятнейшее известие! Роббинса задержали прошлым вечером, прямо в аэропорту, на юге, за три тысячи миль отсюда. И отправили первым же рейсом назад. Самолет скоро прибудет. Дежурная машина уже пошла за ним в аэропорт.