Ольга Лаврова - Ушел и не вернулся Страница 6

Миловидова покаянно сложила руки:

— Из-за меня! Это я умолила: без тебя, говорю, разберутся, не зря же из Москвы приехали! Сережа-то не здешний, ему все равно, а я тут выросла, да еще директор Дворца культуры, все в городе знакомые. Знаете, как иные смотрят: сор из избы выносит, кляузник… Не хотелось мне отношения портить, понимаете?

— Ну хорошо. Однако же на собрании он все-таки пошел в открытую!

— Не сдержался, горе мое! Последние дни все переживал, не тех, говорит, проверяют, кого нужно…

— А называл — кого нужно?

— Я, дура, ничего не желала слушать. Меня, говорю, это не касается. А вот и коснулось. — Женщина лила слезы, смахивая их ладонями со щек.

Ни малейшего подозрения в неискренности Миловидовой у Знаменского не возникло. Он думал о том, как трудно в подобном положении настойчиво добиваться от человека нужной тебе информации.

— Постарайтесь успокоиться, Алена Дмитриевна, — попросил менее склонный к деликатности Томин. — Припомните подробно, как все было в четверг.

— Я все помню! — голос женщины обрел твердость. Она достала из комода полотенце, утерла лицо.

— Что-нибудь необычное в поведении мужа вы заметили?

— Утром — нет. А с работы пришел пасмурный. Знаешь, говорит, я сегодня на активе не сдержался. Расскажу потом. И прилег до ужина… Вот там, на софе… Я пошла на кухню. Минут через двадцать позвонил Горобец, позвал Сережу к телефону. И только я начала на стол накрывать, а Сережа уже одетый — в дверях. Придется, говорит, тебе подождать часок… С тех пор и жду…

— А как вы узнали, кто звонит?

— Да трубку-то я сняла, я же слышу, чей голос. Алена, говорит, мужик дома? Я говорю: голова заболела, лежит он. На это, говорит, глубоко наплевать. У меня срочное дело. Он еще в школе первый хам был, проходу мне не давал, И ушел мой Сережа… Ушел и не вернулся! — уткнулась в полотенце, плечи дрожат.

— Крепитесь, Алена Дмитриевна, крепитесь. В котором часу ушел?

— Почти в семь, без нескольких минут.

— Дальше.

— Вечер и ночь я прождала. Наутро чуть свет кинулась к Горобцу. Где, говорю, Сережа? А я, говорит, почем знаю? И матом. Тогда я на фабрику, а там мне как обухом по голове: оказывается, Сережа Горобца-то при всех уличил! У меня руки-ноги отнялись… Я самое плохое думаю. С Горобцом нельзя же ссориться, он, бандит, на все способен!

Валетный чудом не нарвался на Знаменского с Томиным, по распоряжению Зурина отправившись к Миловидовой. Он заботился только, как бы не заметили его входящим к Алене; потому дождался часа, когда темно и пусто. О том же, что кого-то застанет у нее, даже не помышлял. Однако ненароком покосившись на окна (их надо было миновать, чтобы завернуть в калитку к крыльцу), застыл столбом. За тюлевыми занавесками маячили две мужские фигуры! Одну Валетный опознал — следователь. Другая — не поймешь кто.

В приотворенную форточку доносились отдельные слова, но подслушивать Валетный не рискнул, куда там! Удрать бы от греха! Да ведь Зурин заест. Опять насмешки, опять в трусы зачислит… Валетный на цыпочках пересек улицу и укрылся в палисаднике наискосок. Тут жила старушка столетняя, ее окошки не светились — спала. Притулился Валетный на лавочке, запахнул куртку, стал ждать.

Когда следователь с неизвестным своим спутником ушли, свернули за угол и шаги их совсем стихли, Валетный выполз из палисадника озябший, отсыревший, на затекших ногах. Мудрые зуринские наставления — что спросить да как спросить — вызывали лишь раздражение. Поскорей бы разделаться, да домой.

Возле крыльца он помахал руками, разгоняя кровь, потер щеки. Нечего Алене догадываться, что он торчал тут битый час.

Миловидова впустила его, поморщившись. Нежеланный гость. Молча провела в кухню, там хоть есть чем занять руки.

Валетный наскоро выразил сочувствие, начал собственное дознание:

— Слушай, Сергей никаких поручений тебе не давал? Дескать, если увидишь Иван Петровича или Валетного, то передай… Нет?

— Нет! — отрезала она враждебно.

— Алена, я тебе серьезно советую, как друг, ничего от нас не скрывай! Интересы у нас общие, мы не меньше твоего переживаем.

— Как же! Очень ты за Сергея переживаешь! Я все глаза выплакала, а он — нате вам! — заявился, чего-то выпытывает вокруг да около! — Она отошла, начала греметь кастрюлями.

Валетный испытующе смотрел ей в спину, потом невзначай откинул край шали с гладильной доски. Ага! На доске разложена мужская майка. Прав он был, сколько бы Зурин ни отплевывался!

— Алена, — вкрадчиво произнес Валетный. — Ты вот скажи мне честно, только не кипятись… Митька киномеханик и ты в последнее время, а…?

Она обернулась, заметила сдвинутую шаль, гаденькую улыбочку на губах Валетного. Растерялась на минуту. Но мелькнула некая коварная мысль и подсказала надменно вскинуть голову.

— Он тебе не Митька, а Дмитрий Викторович. Понял?

— Ясненько… — опешил от нахальной прямоты Валетный.

Всегда был Митька и Митька, из армии демобилизовался — поступил под начало Алены, лет пять уж кино крутит. И — елки-палки! — до отчества докрутился!

— Так, значит. И что, если этого Дмитрия Викторовича спросить: а где, мол, Аленин муж?

Миловидова взвилась, голос ядовитый:

— Да-а? А может, тебя надо спросить? Вместе с Горобцом?

— Ты… рехнулась, или как? — отступил Валетный.

— Почему же рехнулась, ведь Сергей решил вас уличить! Вас!

— Чего болтаешь! То Горобец, а то мы — это ж разница! Чего Сергею нас уличать…

— Не знаю, какая разница, — заткнула уши Миловидова. — Все вы там — одна шайка!

Валетный трюхал домой в холодном поту. Что она следователю наплела? Совсем баба с катушек. Что с ней приключилось? Валетный ничего уже не понимал и всего боялся.

Друзья расстались на полдороге к гостинице: Томин направился в горотдел.

Вернулся он в три часа ночи, велел дежурной разбудить его не позже половины шестого (что та и проделала); поднял Знаменского, и оба, даже не побрившись, исчезли. Кибрит сунули объяснительную записку под дверь.

Горобец только-только продирал глаза. Шумно умывался над бочкой во дворе, наплескав вокруг целую лужу. Рядом на колышке висело жеваное полотенце.

Процессия, состоявшая из местного милиционера, московского следователя и какого-то черноволосого крепыша, ему не понравилась. Он выпрямился и расправил плечи — рослый, нескладный, густо поросший шерстью на груди. Сразу взял вызывающий тон. Почему это с другими — в «красном уголке», а к нему врываются ни свет ни заря? Да еще так-перетак, с милицией?

Препираться во дворе Знаменский не стал — соседи тоже просыпались.

В доме сел за стол, Горобцу предложил стул напротив, начал официальный допрос. Томин для быстроты вел протокол.

— Анкетные данные?

— Горобец Александр Кондратьевич. Год рождения сорок второй. Женатый. Проживаю, где видите. Место работы — завскладом. Чего еще?

— Судимы?

— А как же! По молодости выбил одному глаз и сел. Я сел, а он окосел.

— Каковы ваши отношения с Миловидовым?

— Обыкновенные отношения. Как когда.

— От вас частенько слышали брань по его адресу.

— Целоваться мне с ним, что ли?

— Чем вызвана неприязнь?

Горобец набрал воздуху, намереваясь выдать забористую тираду, милиционер, предусмотрительно стоявший рядом, сжал его плечо.

— Допустим, мне его фамилия не нравится, — пробурчал Горобец.

— А если поточней?

— Вам мало, что он меня осрамил ни за что?

— Кстати, в день собрания вечером вы виделись?

— Ну виделись.

— Где?

— Сюда он приходил.

Пока все шло, как и ожидал Пал Палыч. Если Горобец причастен к исчезновению Миловидова, то не отрицать известного — разумная оборона. Но теперь начинался опасный для Горобца этап допроса.

— Позвали его вы? — Вопросы очередью, без пауз.

— Вот еще! Сам приперся.

— Жена Миловидова дает показания, что вы звонили и пригласили поговорить.

— Пусть она дает, что хочет! — дернул кадыком Горобец. — Говорю — сам пришел!

— Зачем?

— Извинялся. Возьму, говорит, свои слова обратно.

— Сколько продолжался разговор?

— Почем я знаю? Выпивши был.

То, что он «употреблял», известно. Но был выпивши? Или пьян? Или стандартный ход того, кто не хочет себя связывать точностью деталей?

— Если Миловидов приходил к вам, как вы говорите, извиняться, то в связи с чем возник шум?

— Какой шум?

— Соседи из дома двенадцать слышали громкие голоса и крик «помогите!».

Этого Горобец не ожидал.

— Я ему ничего не сделал… — ошеломленно проговорил он.

— А днем ведь грозились. Рассказывают, пришлось вас за руки держать — прямо в зале собрания набросились на Миловидова.

— Еще бы не наброситься! Собака!