Аркадий Адамов - Петля Страница 7

Сизых поясняет мне:

— Это он и есть, Серега, значит. — И оборачивается к Федору: — А ты форменный дурень, никакой в тебе сознательности нет. Целый день вот так бы и стучал.

— И еще б бутылка, — с насмешливой мечтательностью говорит Федор.

— Утонешь скоро в бутылке.

— И вытрезвитель нынче подорожал, — язвительно добавляет кто-то. — Одни неприятности от него.

— А уж Катька твоя точно уйдет, — говорит Серега и хлопает Федора по плечу, — прошлый раз еще грозила, когда за зарплатой пришла, помнишь?

— Предложу вакансию, — подхватывает другой парень. — Такой бабе пропадать никак нельзя.

Видно, Федька пользуется дурной репутацией и дружков у него тут нет.

Мы с Серегой выходим из вагончика, минуем ворота и направляемся к котловану. На этот раз мы не забираемся на высокий земляной отвал, а огибаем его и добираемся до пологого, выложенного неровными бетонными плитами спуска. Идти трудно, ноги разъезжаются в жидкой грязи из снега, воды и глины. В самом котловане к этому прибавляется еще и битый кирпич.

Сергей уверенно пробирается среди наваленных бетонных плит, огибает грузно осевший, словно уснувший кран и в дальнем конце котлована подводит меня к груде кирпича.

— Вот тут мы ее и нашли, — говорит Сергей и смотрит на меня веселыми и любопытными глазами, двумя серыми плошками, освещающими узкое, совсем мальчишечье лицо с нежным золотистым пушком на щеках.

Я внимательно оглядываю место, указанное мне Сергеем. Далековато, однако, оказалась эта сумочка от своей хозяйки. Совершенно очевидно, что при падении девушки в котлован сумка не могла отлететь сюда, для этого ей надо было, кроме всего прочего, перепрыгнуть по пути через кран. Следовательно, кто-то ее сюда забросил, специально забросил, подальше от трупа. А Точнее даже, не забросил, а запрятал, вон туда, в щель между кирпичами. Но при этом оставил в сумочке паспорт, профсоюзный билет, всякие женские пустяки вроде пудреницы и губной помады и даже кошелек, а в нем какая-то Мелочь. Тем самым как будто бы подтверждается версия убийства, а также и тот факт, что ограбления тут не было. И все же полной уверенности у меня по-прежнему нет.

— Скажи, Сергей, ты позавчера был на работе?

— Позавчера? Это, значит, во вторник? Был, конечно.

— Помнишь этот день?

— А чего его помнить? День как день.

— Ну да, — смеюсь я. — Кран сломан, раствора нет. Можно весь день в домино стучать.

— К вашему сведению, я этими глупостями не занимаюсь, — сухо отрезает Сергей. — У меня других дел хватает.

— Ладно. Не обижайся. Лучше вот что вспомни: когда ты ушел в тот день домой? Это очень важно.

— Когда ушел? Сейчас…

Сосредоточившись, Сергей мгновенно забывает об обиде. Нет, он определенно славный парень.

— Мне в тот день к матери на работу надо было заехать, — припоминает между тем Сергей. — Взять деньги, отвезти к дяде Вове. У матери я был, кажется, в шесть, потому что к дяде Вове приехал в семь, как раз хоккей начинался. Мы его посмотрели, я чаю выпил и домой приехал часов в одиннадцать. Точно, не раньше, потому что еще по дороге заезжал… Все правильно. — И уже громко объявляет: — Выходит, отсюда я часов в пять ушел. Вообще-то можно было бы и раньше, все равно не работали, да зачитался, тепло у нас там… — И в свою очередь спрашивает: — А вы, значит, из милиции?

— Ага.

— Из уголовного розыска?

— Именно.

— Насчет этого дела? — Он, хмурясь, кивает в ту сторону, где был обнаружен труп девушки.

— Да, насчет того дела.

— И расспрашивать не полагается?

Я не выдерживаю и улыбаюсь.

— Не полагается.

Сергей, запрокинув голову, смотрит на меня с таким жадным любопытством, что мне становится неловко. Наверное, начитался о нас всяких книг. В этих книгах обычно много преувеличений, и все там выглядит слишком уж героично и необыкновенно.

И, как бы отвечая на мои мысли, Сергей хлопает себя по карману и весело объявляет:

— Вот про вас книжку читаю. Во книга! Сегодня отдать надо.

Я улыбаюсь.

— К нам поступить не надумал?

— Не. Лучше про вас читать. А у меня интерес к технике. И отчасти к науке. А в вашей работе я… Слушайте, — вдруг возбужденно прерывает он сам себя, — а ведь я в тот вечер еще раз здесь был. Ну, конечно.

— Когда? — невольно настораживаюсь я.

— Ну, часов в пол-одиннадцатого. Вы понимаете, — торопливо продолжает Сергей. — Я же тут недалеко живу. Ну, считай, рядом. Меня начальник участка потому сюда и прислал. Я ж еще вечером в школе рабочей молодежи учусь. Так чтоб мне меньше времени на дорогу тратить. Он у нас во мужик! Ну так вот. Я когда от дяди Вовы ехал, вспомнил, что книжку забыл, чужую. Здесь, в вагончике нашем. Вот я по дороге домой и забежал. А замок там висит, так он любым гвоздем открывается. Вот я, значит, и заехал. И знаете… в общем, никакой девушки я не видел тут.

— Ты что же, на площадку заходил?

— Нет. Чего мне там делать? Забрал книжку и айда. Я говорю, на улице не видел, у ворот. А в темноте у меня, между прочим, знаете какое зрение? Как у совы. Почти инфракрасное.

— И вообще никого не видел на улице в это время? — допытываюсь я. Постарайся припомнить.

— Вообще? — Сергей задумывается и неуверенно произносит: — Двое каких-то работяг прошли…

— Откуда и куда?

— Оттуда вон, — машет рукой Сергей. — Мимо, значит, вагончика и… вроде в ворота зашли. Бутылка, я помню, у них была… — Уже уверенно добавляет: — Точно зашли. Я теперь вспомнил.

А я чувствую, как меня начинает охватывать знакомое волнение. Итак, картина разыгравшихся в тот вечер событий усложняется. Появляются еще два действующих лица, появляются именно в то время, когда эти события развертывались. Значит, те двое или участвовали в этих событиях, или, во всяком случае, должны были что-то видеть. Но какими бы они ни были пьянчугами и опустившимися людьми, если бы на их глазах убивали женщину или эта женщина кинулась бы сама в котлован, они бы, даже побоявшись вмешаться, все-таки в этом случае прибежали бы к нам, я полагаю. И то, что никто из них не прибежал, указывает… Впрочем, рано еще строить предположения. Пока что надо попробовать этих двоих найти.

— Ты их разглядел? — спрашиваю я Сергея.

— Да вроде бы… — неуверенно отвечает он. — Вот в глаза бросилось… Ну, как сказать?.. Ну, очень разными они мне показались, что ли. Один низенький такой, толстый, в рваной телогрейке. Он все подпрыгивал и еле поспевал за другим. А тот, другой, здоровый такой малый, в шляпе и… вот не помню, чего еще на нем было.

— А почему ты решил, что они выпивать шли?

— Так этот-то, низенький, бутылку волок. Руки в рукава телогрейки засунул, холодно же было, а бутылку к себе прижимал, — поясняет Сергей и показывает, как тот парень нес бутылку.

Мы все еще стоим в котловане, в дальнем его конце, за краном. Я почему-то медлю отсюда уходить. Мне все время кажется, что я еще чего-то тут не увидел, на что-то не обратил внимания и чего-то не нашел. Но ведь ребята из отделения вчера внимательнейшим образом осмотрели котлован и ничего не обнаружили. Как же они просмотрели сумочку? А потому, что она была специально запрятана в груду кирпичей. И она бы могла пролежать там бог знает сколько дней, если бы не привезли сегодня раствор и рабочие не принялись бы за кладку фундамента. Кто же мог спрятать сумку — убийца? Да, конечно, только убийца. Больше некому. Значит, самоубийство окончательно отпадает? Пожалуй, что так. Но тогда какой может быть мотив этого убийства? Насилие исключено. Грабеж? Но даже кошелек с деньгами остался в сумке, не говоря уж о кольце и часах. Остается ревность, месть или просто ссора. Но тогда убийцей должен быть человек, по крайней мере знакомый с этой девушкой, а скорее даже ухаживающий за ней или даже ее возлюбленный. Такая славная девушка, почему бы ей и не иметь возлюбленного? Но зачем ему понадобилось прятать сумку? Чтобы не обнаружили документы? Это, между прочим, логично. Что ж, теперь связи убитой установить будет несложно, а следовательно, и обнаружить этого человека тоже.

Мы с Сергеем выбираемся из котлована. Около вагончика я с ним прощаюсь. Заходить мне туда больше нет необходимости. Я спешу вернуться к себе в отдел, доложить обо всем Кузьмичу и начать разматывать клубок, оказывается, совсем не такой уж запутанный клубок.

Установим по паспорту место работы и место жительства Веры Игнатьевны Топилиной и через два-три дня, ну, самое большее через неделю, в зависимости от количества знакомств у этой самой Веры Игнатьевны, я смогу рапортовать Кузьмичу о раскрытии дела. Преступник будет разоблачен — в этом я не сомневаюсь. Ему некуда будет деться. Я его обложу уликами. Да к тому же не закоренелый он убийца. Тут, скорей всего, имел место аффект, помутнение разума, приступ внезапной ярости, и сейчас этот человек, наверное, мучается и не находит себе места.