Леонид Словин - Точку поставит пуля Страница 8

— Слушаю, товарищ подполковник… — Младший инспектор хитровато улыбнулся.

— Ты чего? — напер Картузов.

— Да-а… пустяки. Баба голая!

Картузов сразу не взял в толк.

— Голая?

— Я же говорю! Один халат… Подруга поехала к ней домой. За платьем.

— Откуда она? — Картузова сейчас это мало интересовало.

— С обувной! Я ее сразу засек. Маникюр, педикюр… И без лифчика… У них там секретарь парткома на фабрике…

Картузов заставил себя вникнуть.

— Ну и фотографирует их голенькими… — Карпец засмеялся. Факт этот его особенно смешил. — Стал приставать… А у нее гости… Она и сбежала! Платье, штанишки — все на фабрике…

— Она еще здесь?

— В третьем зале…

Сложной системой переходов они миновали старый, еще военной постройки, вход в метро, ставший частью интерьера. Эскалатором поднялись в зал для транзитных пассажиров.

— Вон! Ближе к окну, — Карпец, не оглядываясь, показал головой. — Кино смотрит…

Под потолком, вверху, работал телевизор. Девица оказалась достаточно развитой, с прямыми светлыми волосами.

«Батон! Обычная московская соска…» — подумал Картузов.

Карпец добавил, как о давно известном:

— Там воще! У секретаря парткома… Привычка… Фотографируется с девчонками-работницами во время этого дела… У него

фотоаппарат на самовзводе. Ногой — р-раз! И все — на пленку!

Картузов был само внимание.

— В самом парткоме?

— Прямо на столе. Мне уже не первая девчонка рассказывает…

— И девица это подтвердит?

— Почему нет? Конечно!

— А пленки?

— В парткоме, в сейфе. И фотографии.

— Любопытно…

Картузов еще не предполагал, как можно это использовать, понял только: «Нельзя упустить…» Тут же распорядился:

— Ее — в отдел! Кто там сейчас свободен?

— Старший опер — Борька Качан.

— Пусть возьмет объяснение: как, где, с кем… И мне доложит!

В вокзальной дежурке было душно — окна не открывали. Игумнов сбросил куртку. Она и нужна-то была, чтобы укрыть ремни спецкобуры под мышкой.

— Генерал Скубилин только уехал: — Дежурный — егерь в своей прошлой, гражданской жизни — дождался, когда Игумнов пройдет к нему за пульт.

— — видел. Это все?

— У нас заява! Кража денег…

— В поезде? — Это было и вовсе бесперспективно.

— Бабуся оплошала. Вон стоит!

Игумнов выделил ее сразу, как только вошел. Больная высокая старуха. Выцветшее, ставшее куцым платье. Дешевая сумочка.

Дежурный не вызвал следователя. Из этого можно было заключить, что преступник не найден, дело возбуждено не будет, а старухе уготовлен «выкинштейн».

Игумнов знал милицейскую кухню.

— На место выходили?

— Случай-то не у нас! — Егерь сделал несколько бесшумных шагов, заглянул за дверь — там никого не было. — На Ярославском! А обнаружила тут, на вокзале… И до этого ехала в метро!

Надеяться, что кто-то возьмет себе глухое это дело — хоть Ярославский, хоть милиция метро, — было абсолютно неразумным.

— Что она говорит?

— Переезжает к племяннику в Тамбов.

— Одна?

— Да. Деньги положила в узелок. Узелок — в сумку… В вагоне сумку сунула под матрас!

— А соседи по купе?

— Соседей не было. Старуха… Ночью бегает в туалет… То-сё! Короче: разбежались!

— Много денег?

Егерь вздохнул.

— Продала кооперативную квартиру. Так что считай!

Пока он говорил, женщина улыбнулась дурковато: хотела вызвать жалость.

«Господи! — У Игумнова так и заныло внутри, когда он увидел ее гримасу. — Этого еще не хватает!»

— А что по месту жительства?

— Все точно. «Жила, выписалась в Тамбов…» Ты не смотри, что она такая, Игумнов. Я с ней говорил. Она все понимает. Высшее образование. Работала инженером.

— Вот как…

— Да. Инженер-химик.

Со старухой было ясно. «Жаловаться не будет… Договорятся с бригадиром тамбовского поезда, сунут в вагон — и привет горячий! Малой скоростью. Племяннику дадут телеграмму, чтобы встретил…»

— На Ярославском хоть что-нибудь известно?

Дежурный вспомнил:

— Бригадир поезда в курсе! Я говорил с ним по телефону. Двое парней вышли в Москве последними — шли по составу, вроде чего-то искали… — Он взглянул на Игумнова. — Вот все! Поезд «Сибиряк». Новосибирск — Москва… Вагон пятнадцать.

— Старуху придержи… Я пошлю Качана к бригадиру. Может, еще вспомнит.

— Только недолго! — Егерь заволновался. — Тут полный атас! Скубилин опять появится! Куда ее спрячу?

Старуха что-то почувствовала. Обернулась. Невозможно было видеть дурашливый этот взгляд.

— Как ее фамилия?

— О! Фамилия у нее знатная! — Егерь засмеялся. — Розенбаум!

Игумнов с ходу ввалился в кабинет к старшему оперу.

— У нас заява. В курсе?

— Да. Но… — Качан был похож на атлетического студента-спортсмена, коротко остриженный, в очках. Он кивнул в сторону. — Картузов тут подкинул без тебя…

У окна на стуле раскачивалась пухлая молодая девица в замысловатом облачении — то ли длинная арабская галабея, то ли короткая ночнушка.

Старший опер быстро печатал, диктуя вслух:

— «…А также фотографировался с нами в кабинете во время совершения половых актов…» — Он оторвался от клавиатуры. — Прямо на столе?

Девица качнулась.

— Конечно!

Оба не испытали ни малейшего смущения.

— А фотографии? Вы их видели?

— Он показывал!

— Где они, по-вашему?

— Там же, в парткоме. В сейфе. Там два отделения. Откроешь, а внутри маленький ящик. Запирается на отдельный ключ. В нем и негативы, и фотки.

Качан быстро печатал.

— Потом? Как происходило дальше?

— Сегодня? Я выскочила — и сразу в коридор! На вешалке висело это… — девица потянула подол — полы разошлись, обнаружив полное

отсутствие белья внизу. — Накинула на себя и бегом. С вокзала позвонила подруге…

— Тут тебя и задержал младший инспектор… Так? — Качан допечатал, выдернул лист из каретки. — Распишись, подожди в коридоре.

— Позвонить можно?

— Только быстро.

Пока она звонила, старший опер объяснил:

— Картузов приказал… Взять заявление, допросить. Как бы не пришлось ехать на фабрику…

Игумнов махнул рукой.

— Ладно! Я сам погнал… Бригадир поезда на Ярославском видел двоих. Надо расспросить. Младший инспектор на месте?

— Карпец где-то в залах.

— Поедет со мной. Может, выйдем на поездного вора. Что ни день — кража. Инспекция по личному составу ждет не дождется моей крови! И сейчас заявительница в дежурке…

Качан предостерегающе кивнул на девицу у телефона:

— Бог с ней! Может, передачу принесет…

Обоим была слишком известна деликатнейшая проблема милицейской кухни. Козлы наверху требовали в отчетах высочайшего процента раскрытия тягчайших преступлений. «Как на выборах единственного кандидата нерушимого блока коммунистов и беспартийных…» Чтобы создать фантастическую эту картину прогресса в правоохранительных органах, контора давно уже регистрировала, главным образом, только раскрытые преступления, другие, по которым преступник не был сразу же обнаружен, как бы не существовали. В конце месяца, квартала, года цифирь сводили воедино и отправляли наверх. Козлы отчитывались ею перед поставившими их на хлебные места людьми из горкомов, обкомов, ЦК. Другие козлы, основываясь на статистической липе, пекли научные работы, защищали диссертации, давали прогнозы о скором наступлении золотого века. А внизу, на земле, ограбленным и обворованным потерпевшим, кому не посчастливилось задержать жулика с поличным, контора вешала лапшу на уши: «Розыск преступников и похищенных ими вещей продолжается. О результатах Вам будет сообщено дополнительно…»

На самом же деле все оставалось в черновых записях разыскников.

Укрывалось.

По дороге на Ярославский Игумнов перелистал записную книжку. В ней содержались сведения о кражах, не проходивших ни по одной ориентировке. Зарегистрируй он все эти укрытые за последние месяцы на одном только вокзале заявления, и благополучная картина успехов столичного узла выглядела бы жалкой унизительной фальсификацией.

«Если бы это можно было поставить на учет…»

С бригадиром поезда говорили с глазу на глаз. Бригадир оказался чистеньким, аккуратным. Со значком ВЛКСМ. Он полностью повторил то, что Игумнов уже слышал у себя на вокзале от Егеря.

— …Прибыли в Москву. Поезд уже стоял минут семь. Выходят двое. Я-то вижу, что они не из этого вагона! Значит, прошли по составу! А это, согласитесь, меняет дело!..

Игумнов, предпочитавший знать точно, с кем каждый раз он имеет дело, не мог понять: «Специально выращенный кадр? Член ЦК ВЛКСМ?» В разудалой семье проводников самой транспортной в мире бригадиры-честолюбцы встречались не часто.

— …Правда? Почему сразу не выйти на платформу?!

— Что можно о них сказать? Возраст, одежда…

— Один постарше. Высокий. В джинсовом костюме. Кожа на лице как глянец! Будто лоснится… На вид года двадцать четыре…